Драгоценности Медичи - Жюльетта Бенцони

Несмотря на все свое хладнокровие, Альдо чуть не задохнулся от ужаса. Он давно знал, до какой жестокости доходят люди – особенно сицилийцы – в делах, связанных с местью, но эту историю было тяжело даже слушать. Ему пришлось сделать усилие над собой, чтобы спокойным тоном задать мучивший его вопрос, хотя гримасу отвращения он скрыть не сумел:

– Я не понимаю, вы забрали драгоценности. Как же получилось, что они попали к Солари, которую вам пришлось убить?

– По самой простой причине: драгоценности у меня украли. Признаюсь, что мне стоило большого труда найти их. Я затратил много времени, прежде чем выяснил, что вором был отец Терезы. Сам он уже отошел в мир иной, избавив меня от необходимости мстить...

– И вы в очередной раз предпочли сделать жертвой невинную женщину?

– Драгоценности были нужны мне, чтобы украшать двойников Бьянки, которых я постоянно искал для Чезаре. Благодаря его финансовому гению – а также войне! – моя империя расширялась. И я построил для него этот дворец...

– ...где ему приходится жить в подземелье! Хотя и великолепно обустроенном, не могу не признать..

– Порой он заходит в эти апартаменты. И даже живет здесь. Его люди тогда берут под охрану весь дворец. Только наружная охрана и садовники остаются на своих местах.

– И они способны смотреть на него без содрогания?

– В их присутствии Чезаре носит маску. Платят им по-королевски, и они знают, что, если проболтаются или не доглядят за ним, долго не проживут. Лишь одно человеческое существо видит его таким, как он есть. Это женщина, медсестра, которая полюбила его еще до катастрофы и ухаживала за ним в больнице. Она уродлива и жизнь свою посвятила ему. Добавлю, что познаниями своими она превосходит любого врача: я об этом позаботился.

– Женщина? И он не покушается на нее?

– Я же сказал вам, она уродлива. Сверх того, желание и ярость вызывают у него лишь те, кто похож на Бьянку. В его апартаментах есть портрет Венецианской колдуньи, а также изображения двух его «жен», ибо вы должны ясно понять: я беру их в супруги, так сказать, по доверенности, ведь нас обоих зовут Чезаре. Только последнюю невесту не удалось изобразить на холсте за недостатком времени, но это уже не имеет значения... Она станет его спутницей в смерти и упокоится в мире рядом с ним.

– В мире? После того, что ей придется пережить?

– Она будет страдать меньше, чем другие, поскольку завтра в этот час все взлетит на воздух, включая и вход в подземелье... Вы позволите мне забрать мои драгоценности? – добавил он, защелкнув футляр, в который Альдо положил вслед за серьгами крест. – Пусть наша дорогая Мэри порадуется, когда наденет их перед свадебным ужином. В последний раз этот крест украсит грудь женщины...

– Вы намереваетесь уничтожить и гарнитур?

– Такое чудо? Вы шутите! Я возьму его с собой как самый прекрасный символ принятого мною добровольного рабства, а также моей свободы...

Вновь открыв футляр, он в свою очередь поднес драгоценности к глазам, в которых они отразились инфернальным блеском. В выражении его лица было что-то демоническое, и Морозини ощутил неприятный холодок, пробежавший по позвоночнику. Несмотря на размеренную речь и уверенность в себе, этот человек был безумен! Но, вспомнив о его сицилийских корнях, Аль-до возвысил голос:

– И вы не боитесь гнева Господня? Крест прежде всего, независимо от материала, из которого он сделан, являет собой символ Христа, а вы превращаете его в орудие смерти! Вас ждет вечное проклятие, Риччи, и дни ваши сочтены, ведь вы уже немолоды...

С сухим щелчком убийца закрыл футляр и прижал его к груди.

– Главное, что Чезаре смог жить в доме своих предков и познать в нем мгновения абсолютного счастья! Что до меня, я знаю: у меня есть еще время, чтобы примириться с Господом! Мой астролог предсказал мне долгую жизнь, и я всегда проявлял щедрость по отношению к благотворительным организациям. Я буду по-прежнему жертвовать на добрые дела, но в другом месте! И еще... да, я возведу церковь в память Чезаре, моего изумительного брата!

– А вы случайно не подумываете о канонизации? – желчно бросил Морозини, однако иронией своей ничего не добился.

Мегаломания Риччи была столь сильна, что делала его неуязвимым. Он наставительно поднял палец:

– Безмерностью своих страданий Чезаре вполне это заслужил!

В дверь постучали, и тут же в приоткрытую щель просунулась голова Креспо:

– Вы не забыли, который час, сэр? Вам надо бы поторопиться...

– Вы правы! Забирайте его! – сказал он, ткнув пальцем в Альдо, как если бы речь шла о простом пакете.

– Если меня ведут на свадьбу, как вы мне заявили, – сказал Морозини, – должен вам заметить, что я одет неподобающим образом!

– Для того, что вам позволят увидеть, этого более чем достаточно. Не беспокойтесь, вас ожидает зрелище, доступное только избранным. Надеюсь, это станет утешением в том, что вы не приглашены на ужин...

– Как? Даже бокала шампанского мне не дадут, чтобы выпить за ваше счастье? Положительно, вы никогда не научитесь жить!

Он издевался – быть может, из-за смехотворного удовольствия оставить последнее слово за собой. Но когда Креспо со своим гориллой поволокли его в наручниках через анфиладу гостиных, он стал лихорадочно размышлять, ища способ выбраться из этой западни...-и ни одного не смог придумать, настолько бессильным ощущал себя в этом праздничном дворце, кишевшем людьми. Если бы у него было хоть какое-нибудь оружие! Только что он боролся с желанием задушить Риччи. При всей крепости мафиозо ему хватило бы умноженной яростью силы, чтобы взять верх. Но тем самым он подписал бы себе немедленный смертный приговор: времени, чтобы справиться с этой толстой шеей, было явно недостаточно – набежавшая охрана сразу прикончила бы его. А ведь единственным утешением для него оставалась надежда, что ему позволят дожить до утра, поскольку сам Риччи сказал, что он будет погребен под обломками Палаццо... Какой крохотный шанс!

Охранники, крепко держа его за локти, направлялись через анфиладу гостиных в ту самую спальню для новобрачных, откуда никогда не выходили предыдущие жены Риччи. Альдо еще не видел столь вычурной комнаты и такого изобилия позолоты!

Самым заметным в ней был альков, где торжественно, словно трон, возвышалась кровать, перед которой стояло некое подобие триумфальной арки с низкой решеткой из двух створок – такой же, как перед столом для первого причастия. С позолоченным деревом всего ансамбля контрастировала постель из пурпурного шелка, настолько расшитого, что изначальный цвет едва угадывался. Над ней был водружен квадратный балдахин, деревянный карниз которого был украшен резными фигурками амуров с гирляндами в руках и акантовыми листьями.