Сексуальная жизнь в Древней Греции - Ганс Лихт

Любовь к мальчикам составляет предмет платоновского «Федра», названного именем любимца его молодости. В полдень на берегу Илисса под раскидистым платаном, когда вокруг стрекочут кузнечики, протекает разговор, который постепенно подводит собеседников к сократовскому определению Эроса: педофилия представляет собой стремление к истинно прекрасному и миру идей.

До сих пор не решено окончательно, правильно или нет приписан Платону диалог Erastae («Любовники»), названный так потому, что участвуют в нем поклонники двух мальчиков, с которыми Сократ беседует о том, что многознание не имеет ничего общего с истинным философским образованием.

Одной из очень популярных в философской литературе тем является рассмотрение вопроса, всегда ли любовь мужчины к женщине должна ставиться выше любви мужчины к мальчику. Из многочисленных сочинений, посвященных этой проблеме, 'в первую очередь следует назвать дошедший под именем Лукиана трактат (Лукиану, несомненно, не принадлежащий) Erotes, или «Две любви».

Внутри прелестного рамочного повествования протекает спор между двумя друзьями, коринфянином Хариклом, отстаивающим любовь к женщинам, и афинянином Калликратидом, защищающим любовь к мальчикам.

Выступающий в роли третейского судьи Ликин в конце концов выносит суждение, наилучшим образом характеризующее греческое понимание любви: «Браки полезны людям в жизни и, в случае удачи, бывают счастливыми. А любовь к мальчикам, поскольку она завязывает узы непорочной дружбы, является, по-моему, делом одной философии. Поэтому жениться следует всем, а любить мальчиков пусть будет позволено одним только мудрецам. Ведь ни одна женщина не обладает полной мерой добродетели. А ты, Харикл, не сердись, если Коринф уступит Афинам» [перевод С. Ошерова].

То, что Erotes пользовались в античности большой популярностью, явствует из того факта, что это произведение нашло нескольких подражателей, наиболее извЬстный из которых — Ахилл Татий. В заключительных главах второй книги его романа обсуждается тот же вопрос, что лег в основу псевдолукиановых Erotes, причем обсуждение протекает схожим образом, принимая форму речей «за» и «против».

В романе Ксенофонта Эфесского о любви Габрокома и Антии имеется гомосексуальный эпизод. Гиппофой рассказывает о том, как в своем родном городе Перинфе он страстно любил мальчика по имени Гиперанф. Однако мальчика покупает богатый торговец из Византии Аристомах. Гиппофой следует за ними, убивает Аристомаха и бежит вместе с любимцем. Близ Лесбоса их корабль настигает неистовая буря, во время которой Гиперанф тонет. Находящемуся вне себя от горя Гиппофою не остается ничего иного, как воздвигнуть мертвому любимцу прекрасный надгробный памятник, после чего отчаявшийся любовник подается в разбойники.

Философ Максим Тирский, живший при императоре Коммоде (годы правления 180-192), в своих многочисленных сочинениях не раз обращался к рассмотрению проблемы любви к мальчикам. Так, мы располагаем его δνατριβαι, или беседами об Эросе Сократа. Эту же тему разрабатывал до него гермафродит Фаворин — ученейший и знаменитейший философ эпохи Адриана.

1. ЛЮБОВЬ К МАЛЬЧИКАМ В ГРЕЧЕСКОЙ МИФОЛОГИИ

После всего, что на основании письменных источников было ранее сказано о греческой любви к мальчикам, нетрудно предположить, что она играла значительную роль также в эллинской мифологии. В действительности весь круг греческих сказаний о богах и героях столь изобилует гомосексуальными мотивами, что Р. Бейеру удалось написать на эту тему целую монографию[170]. Поведать о связях с мальчиками греческих богов и героев — поистине благодарный труд, потому что эти предания принадлежат к прекраснейшим жемчужинам греческой поэзии. Однако соображения места и тот факт, что ценная диссертация Бейера является хотя и не исчерпывающим, но вполне достаточным сводом гомосексуальных мотивов в греческой мифологии, побуждают нас отказаться от сколько-нибудь полного и связного изложения этого материала. Поэтому мы должны отослать читателя к работе Бейера и заметить, что уже в античную эпоху составлялись более-менее подробные каталоги мифических любовников. Остатки этих списков сохранились у Гигина, Афинея и других авторов; однако самый полный список приводится благочестивым и ученым Отцом Церкви Климентом Александрийским: «Зевс любил Ганимеда; Аполлон — Кинира, Закинфа, Гиакинта, Форбанта, Гиласа, Адмета, Кипариса, Амикла, Троила, Бранха, Тимния, Пароса и Орфея; Дионис любил Лаонида, Ампела, Гименея, Гермафродита и Ахилла; Асклепий любил Ипполита; Гефест — Пелея; Пан Дафниса; Гермес — Персея, Хриса, Ферса и Одриса; Геракл — Абдера, Дриопа, Иокаста, Филоктета, Гиласа, Полифема, Гемона, Хона и Эврисфея».

Из этого списка, в который включены имена лишь некоторых богов, читатель получает представление о том, сколь ошеломляюще многочисленны педофилические мотивы в греческой мифологии.

2. ШУТКИ И ОСТРОТЫ, СВЯЗАННЫЕ С ГОМОСЕКСУАЛИЗМОМ

До сих пр мы рассматривали греческую любовь к мальчикам с ее серьезной стороны, но знаменитое изречение Горация «ничто не мешает говорить истину с улыбкой на устах» столь же справедливо «и отношении греческой эфебофилии, сколь и в отношении всех феноменов человеческой жизни. Последняя давала множество поводов для шуток, немалое количество которых сохранилось до нашего времени. Вполне естественно, что мишенью шутки и насмешки является не духовное содержание любви, но — в значительно большей мере — ее чувственный аспект; я воспроизведу некоторые из тех нередко весьма талантливых острот, что дошли до нас.

Слово кинед, уже объяснявшееся нами, постепенно превратилось в прозвище для тех «полумужей», которые своим женоподобным поведением и жестами, подкрашиванием лица и другими косметическими ухищрениями заслужили всеобщее презрение. Одна из сатир на них в «Палатинской Антологии» (xi, 272) гласит: «Они не желают быть мужчинами, хотя родились не женщинами; они не мужчины, ибо позволяют пользоваться собой как женщинами; они мужчины для женщин и женщины для мужчин». Часто подвергается осмеянию их манерность, как, например, у Аристофана (Thesmoph., 134 ел.):

Ответь тогда мне на вопрос, о юноша,Ты пришел откуда женственный?Где родина твоя? Что это за наряд?И что за смесь всего, что только может быть?Хоть барбит при тебе, но в платье женском ты,Под сеткой волосы, а с маслом взял сосуд,И пояс женский... Как все это совместить?Ведь невозможны рядом зеркало и меч!^ужчиной ли растешь, скажи, дитя мое?Но где твой член мужской, где плащ и башмаки?Ты женщина? Но груди где твои тогда?Что скажешь? Ты молчишь, не хочешь отвечать?Тогда по песням я определю тебя.

Описывая поведение кинеда, Менандр едко намекает на Ктесиппа, сына Хабрия, о котором говорили, будто он продал даже камни с могилы отца, лишь бы не отказывать себе в привычных удовольствиях (фрагм. 363).

В комедии такие женоподобные персонажи имеют женские имена. Так, Аристофан, говоря о женщине по имени Сострат, использует вместо формы мужского рода «Сострат» форму женского «Сострата», говоря о женоподобном Клеониме, называет его Клеонимой («Облака», 678, 680). Кратин высмеивает «мальчиков для утех», называя их «девчоночками»; в других случаях перед мужским именем иногда ставился артикль женского рода (CAP, I, 29).

Для изобретения новых метких прозвищ требовалось, несомненно, большее остроумие; из обильного их запаса в первую очередь можно указать на весьма распространенное грубое слово слово καταπύγων ωΨ πύγη — «задница»), известное всякому читателю греческой комедии; столь же распространенным было еще более грубое ругательство εύρύπρωκτος («широкозадый»)[171].

Не требующее объяснений слово στρόβιλος ("pirouette") у Аристофана[172] встречается лишь однажды, тогда как прозвище βάταλος обнаруживается значительно чаще. Значение слова проясняет отрывок из Эвполида, у которого оно используется как синоним к πρωκτός («зад»). Оно употреблялось также как имя собственное, и Плутарх писал о женоподобном флейтисте Батале, осмеивавшемся в комедиях Аристофана. Более безобидны такие прозвища, как παιδοπίπης («заглядывающийся на мальчиков») и πυρροπίπης («заглядывающийся на мальчиков с золотистыми кудрями»), часто встречающиеся в комедии.

Шутливым прозвищем педофилов было слово άλφηστής, первым значением которого является название некоторого вида рыбы. Сатирический перенос значения Афиней (vii, 281) объясняет таким образом: эта бледно-желтая, местами окрашенная в пурпурный цвет рыба «всегда попадается рыбакам не одна, а парами, причем одна из них плывет за хвостом другой. Так как они всегда следуют друг за другом, некоторые древние писатели перенесли их название на людей с неумеренной и извращенной чувственностью». Шутка выигрывает еще и оттого, что у Гомера и позднейших писателей это слово используется весьма часто, являясь эпитетом достойных мужей. В остроумной, но непереводимой эпиграмме Стратона, использующего музыкальные термины в непристойном значении, также обыгрывается педерастическое значение слова άλφηστής (Anth. Pal., xii, 187).