Мария Федоровна - Юлия Кудрина

Императрица-мать рвалась в Россию, она чувствовала необходимость своего присутствия и хотела приехать к Рождеству, однако это оказалось невозможным. «Милая Мама́, все мы — Аликс, Миша, Ольга, Петр и я, — писал Николай II матери, — очень просим тебя пока отменить твой приезд. Варшавская железная дорога не безопасна. На днях два эскадрона твоих кирасир отправлялись в Лифляндскую губернию; через несколько минут после ухода поезд их остановился в поле — оказалось, что локомотив тащил на себе веревку, на конце которой был привязан динамитный патрон, как раз под серединой поезда. Если бы машинист не заметил этого, случилось бы огромное несчастье!..

Грустно нам невыразимо без тебя, дорогая Мама́, и за тебя, но мы тебя умоляем со всеми преданными друзьями не приезжать сейчас! Риск слишком велик!»

Через несколько дней в Москве началось вооруженное восстание. Оно стало самым драматическим эпизодом, потрясшим страну. Современники и историки по-разному оценивали эти события: одни считали его преступным, антиправительственным мятежом, другие — героическим подвигом московских рабочих.

За несколько дней до его начала Николай II принял представителей монархических организаций, которые требовали от царя отменить Манифест и подтвердить незыблемость царской власти.

«Манифест, данный Мною 17 октября, есть полное и убежденное выражение Моей непреклонной и непреложной воли и акт, не подлежащий изменению», — ответил Николай II. Вскоре Москва была парализована, и царь в очередном письме матери в Данию передавал свои чувства и настроения, «изливал душу» по поводу происходящих событий: «Как ни тяжело и больно то, что происходит в Москве, но мне кажется, что это к лучшему. Нарыв долго увеличивался, причинял большие страдания и вот, наконец, лопнул. В первую ночь восстания из Москвы сообщили, что число убитых и раненых доходит до 10 000 чел.; теперь, после шести дней, оказывается, что потери не превышают 3 тыс. В войсках, слава Богу, немного убитых и раненых. Гренадеры ведут себя молодцами после глупейшего бунта в Ростовском полку, но начальство очень вяло, а главное, Малахов очень стар. Дубасов надеется, что с прибытием двух свежих полков быстро раздавит революцию. Дай Бог!

…Жаль, что это не было сделано раньше, теперь масса имений разорено, некоторые помещики взяты с семействами в плен, а все, кто могли, бежали сюда или в Германию!

…Латыши совершенно с ума сошли. Они прогнали все власти, выбрали себе каких-то уполномоченных и вообще хозяйничают свободно не только в уездах, но и в небольших городах… Вооружение у этих подлецов отличное — английское и швейцарское. Морская граница наша длинная, и охранять ее от ввоза оружия крайне трудно, хотя сведения о том, что это готовилось, были еще летом, и Трепов, я помню, доносил о них.

Стыдно и больно за бедную Русь переживать на глазах всего мира подобный кризис, но на то, видимо, воля Божья, и надо перетерпеть все бедствия до конца».

Размах выступлений ширился, и чтобы вывести страну из хаоса, восстановить стабильность и порядок, царь вынужден был пойти на крайние меры.«…Энергичный образ действий Дубасова и войск в Москве произвел в России самое ободряющее впечатление, — писал он матери. — Конечно, все скверные элементы пали духом и на Северном Кавказе, и на юге России, также и в сибирских городах…

В Прибалтийских губерниях восстание все продолжается. Орлов и Рихтер и другие действуют отлично. Много банд уничтожено, дома их и имущество сжигаются, на террор нужно отвечать террором, теперь сам Витте это понял».

Разочарование в Витте как в политике, так и в человеке нарастало. Это видно из писем Николая II матери от 15 декабря 1905 года и 12 января 1906 года: «Витте после московских событий резко изменился: теперь он хочет всех вешать и расстреливать». И далее: «Я никогда не видал такого хамелеона или человека, меняющего свои убеждения, как он. Благодаря этому свойству характера, почти никто больше ему не верит, он окончательно потопил самого себя в глазах всех…»

За шесть месяцев нахождения у власти Витте не только не удалось навести в стране порядок, но и подготовить к открытию будущей Думы хотя бы один законопроект. По его мнению, Дума сама должна была заняться законотворчеством.

Мария Федоровна позитивно оценивала идею созыва Думы, так как интуитивно понимала, что именно в этом может заключаться выход из политического кризиса. 16 января 1906 года она писала сыну: «Дай Бог, чтобы это затишье продолжалось по крайней мере до окончания выборов и до начала Думы… Если бы раньше были энергичнее и показали бы больше твердости и власти, многого удалось бы избежать». И прибавляла: «Я не понимаю Витте, почему он потерял так много времени».

Марию Федоровну очень волновало, как будет разрешен вопрос о кабинетных и удельных землях, который будировался рядом политических партий. «Нужно, чтобы все знали, — замечала она, — уже теперь, что до этого никто не смеет даже думать коснуться, так как это личные и частные права Императора и его семьи. Было бы величайшей и непоправимой исторической ошибкой уступить здесь хоть одну копейку, это вопрос принципа, все будущее от этого зависит. Невежество публики в этом вопросе так велико, что никто не знает начала и происхождения этих земель и капиталов, которые составляют частное достояние императора и не могут быть тронуты, ни даже стать предметом обсуждения: это никого не касается, но нужно, чтобы все были в этом убеждены… На всякий случай, — добавляла она, — посылаю тебе книжки, где все это написано; вероятно, ты уже все это знаешь, но это такой важный вопрос, что об этом не могу молчать».

Террор революционеров продолжался. В январе 1906 года ими было совершено 80 убийств, в феврале — 64, в марте — 50, в апреле — 56, в мае — 122, в июне — 126. Выборы в Думу проходили в трудной обстановке. Хотя наметились признаки некоторого успокоения, все-таки продолжались активные выступления сторонников и противников самодержавия, консервативных и либеральных трибунов. Большевики накануне выборов призывали к бойкоту Думы, надеясь, что удастся организовать народное восстание для свержения царя. Съезд конституционно-демократической партии во главе с ее лидером П. Милюковым выступил с резолюцией: «Накануне открытия Первой Государственной Думы правительство решило бросить русскому народу новый вызов. Государственную Думу, средоточие надежд исстрадавшейся страны, пытаются низвести на роль прислужницы бюрократического правительства; никакие преграды, создаваемые правительством, не удержат народных избранников от исполнения задач, которые возложил на них народ».