Дело принципа - Денис Викторович Драгунский

— Какая вы наблюдательная, — сказал господин Фишер. — Мне кажется, мы с вами поладим.

Я не удержалась, чтобы бесцеремонно хихикнуть и сказать:

— Уже пробовали. Прошлой ночью, кажется.

По-моему, он даже покраснел.

— Я, барышня, простите, — пробормотал он, — я, собственно, не в том смысле. Какая вы дерзкая барышня!

— Что вам от меня надо? — спросила я.

— Проводить вас до станции метрополитена, а далее доставить домой.

— Проще было бы не отсылать извозчика, — сказала я. — Это вы его отослали?

— Неважно, — сказал он.

— Ну и где же эта станция? — спросила я.

— Да вот же.

Мы свернули за угол. Там была маленькая площадь со сквериком — пять деревьев, три скамейки, а сбоку чугунная решетка с открытыми воротами, а за ними лестница, ведущая в подземелье.

— Может быть, все-таки на такси? — возразила я. — Или извозчика найдем?

— Ну что вы! — сказал он. — Вполне приличные господа ездят на метрополитене. Знатные и богатые в том числе! Тем более что до вашего дома всего четыре станции, а там еще минут пять или десять пешком. Это будет гораздо быстрее и современнее, уверяю вас.

Но я уперлась.

— Нет уж! — сказала я. — Раз уж вы за мной следили… А вы за мной следили, верно ведь? Тогда извольте взять мне извозчика. Платить не надо. Платить буду я сама.

На этих словах господин Фишер слегка усмехнулся. Очевидно, вспомнил историю с кошельком. Намекнул мне своей усмешкой, что «платить сама» я буду якобы его деньгами. Якобы из специально подброшенного им кошелька.

Мы стояли недалеко от входа на станцию, и он, представьте себе, держал меня за рукав и старался подтащить меня к этим чугунным воротам, а я упиралась, и вот так — минуты три. Я уже устала сопротивляться, но сдаваться тоже не хотела.

— Там был кошелек! — вдруг громко сказала я.

— Какой кошелек? — Он даже перестал меня тащить. — Где кошелек? Чей кошелек?

— Толстый кошелек с довольно большой суммой. Помните, господин Фишер?

— Не помню я никакого кошелька! — сказал он. — Вы о чем, барышня?

— Ну и хорошо — сказала я. — Тогда я тем более поеду на извозчике.

— Хорошо, — согласился он. — А куда?

— Как то есть куда? Домой, — сказала я.

— У вас два дома.

— Нет. Один. Ну и еще снятая квартирка на улице Гайдна.

— Вы не хотите заехать на улицу Гайдна на часок? Заодно навестим ваших приятелей.

— Вот ведь несчастье какое! — я всплеснула руками, выдернув свой рукав из его цепких пальцев. — Вот уж не повезет так не повезет! Как говорят у нас в деревне: пришла беда — отворяй ворота.

— Что стряслось? — спросил он, изображая озабоченность.

— А вы не понимаете? — закричала я. — Какой же вы мужчина после этого? Сколько вам лет? Ведь не больше сорока, я полагаю? Ну, или сорок пять, самое большое. Вы помните, что было вчера? Вы нездоровы? Может быть, вы страдаете половой психопатией? Вы урнинг? Любитель кадетов? Или любовник какого-нибудь пожилого распутника? Как вы можете после того, что было вчера, снова приглашать меня на улицу Гайдна, да еще на часок? Да еще навестить моих приятелей. Тоже мне соблазнитель! Ни за что! Никогда!

Конечно, всего этого я не сказала вслух.

Но мне кажется, он прочитал мои мысли. Тем более что они были написаны у меня на лице.

— Видите ли, — сказал он мне, — я хочу, чтобы вы правильно меня поняли. Есть вещи важнее любовных развлечений.

— Вот и хорошо, — сказала я. — Тогда давайте разойдемся.

Тем более что на площади показался извозчик. Я изо всех сил закричала: «Извозчик!» Он подъехал к нам.

— Тогда давайте разделимся, — повторила я. — Барышня поедет на поиски любовных приключений, а серьезный мужчина займется важными делами.

Сказав это, я отпрыгнула в сторону, быстро залезла в коляску и назвала адрес. Извозчик хлопнул вожжами по крупу лошади. Мы тронулись, но через несколько секунд господин Фишер догнал нас и на ходу вскочил на подножку, а потом, не открывая дверцы, ловко залез вовнутрь.

Лошадь от испуга побежала быстрее, а я закричала: «Полиция, полиция!» Закричала так громко, что какая-то дамочка на тротуаре, так же грубо накрашенная, как в давешней пивной, шарахнулась в сторону, стукнулась о фонарный столб, выронила папироску и неприлично выругалась по-немецки. «Полиция!» — продолжала орать я. Господин Фишер вытащил из своего портфеля жетон и сунул под нос извозчику, что-то шепнув ему на ухо.

— Найдите полицию! Позовите полицию! Езжайте в полицию! — кричала я и била кулаками извозчика по спине.

Он обернулся ко мне и сказал:

— Этот дядя сам полиция. Не видите, что ли?

Я все прекрасно видела и поэтому сказала господину Фишеру:

— Найдите какое-нибудь тихое место, чтобы сесть и поговорить. Расскажите мне, наконец, толком, что вам от меня надо?

Он что-то шепнул извозчику, и довольно скоро мы остановились около какой-то кофейни средней руки. Господин Фишер открыл дверцу, выпрыгнул наружу, подал мне руку.

Подобрав юбку, я сошла на мостовую. Извозчик остался ждать.

— Мне никто не верит, — сказал господин Фишер.

Мы сидели за столиком. Перед нами стояло по чашечке кофе, по рюмочке ликера и по венскому штруделю.

— Мне никто не верит, и в этом мое несчастье, — рассказывал господин Фишер. — У меня, если можно так выразиться, дар Кассандры. Я предсказываю разные неприятности. Но мне не верят. Отмахиваются. Вежливые люди говорят, что я преувеличиваю, грубые — что я с ума сошел.

— Почему вы думаете, что я вам поверю? — спросила я.

— Потому что вы мне очень нравитесь, — ответил Фишер и с несколько театральным пафосом добавил: — Я, можно сказать, люблю вас. Да, высокоуважаемая Адальберта-Станислава! Вы не поверите, но я люблю вас как сорокатрехлетний мужчина может любить совсем юную шестнадцатилетнюю девушку. Я влюбился в вас сначала совсем давно, когда вы были еще почти совсем дитя. И потом снова, несколько дней назад, когда увидел, как вы надеваете ботиночки в передней вашей квартиры. А когда любишь кого-нибудь, то любимый начинает верить любящему.

— Очень запутанно, — сказала я.

— Не все правдивые вещи просты, — возразил Фишер.

— Ага! — развязно захохотала я. — Вы в меня влюбились. Чего ж вы так оробели вчера? Я, ежели не забыли, голая перед вами стояла, а потом лежала. А вы говорили, что мы будем друзьями. У вас, однако, оригинальное представление о любви. Впрочем, я так молода и неопытна! — засмеялась я еще развязнее. — Может быть, сорокалетние мужчины любят девушек именно так и никак иначе?

— Вы действительно слишком юны, — сказал Фишер. — Но если бы вы знали, как вы прекрасны. В своей дерзости. В своей язвительности.

Он неожиданно