Танец с драконами. Книга 2. Искры над пеплом - Джордж Мартин

— Что-то вроде заклада?

— Да — заклад, который каждый капитан надеется проиграть.

— А если они выигрывают?

— Выигравшие теряют корабли, а порой и жизнь. Море опасно, тем более теперь, осенью. Капитанам легче тонуть, зная, что их вдовы и дети в Браавосе не останутся нищими. — Грустная улыбка тронула губы доброго человека. — Беда в том, что его распискам не всегда можно верить.

Теперь Кет поняла. Кто-то из обманутых им пришел в Черно-Белый Дом и просил бога прибрать его. Ей захотелось узнать, кто это был, но добрый человек не сказал.

— Любопытствовать не годится. Кто ты сама?

— Никто.

— Значит, и вопросов не задавай. Не можешь — так и скажи. — Он взял ее за руки. — Это не стыдно. Одни созданы для служения Многоликому Богу, другие нет. Скажи только слово, и я освобожу тебя от этой работы.

— Сказала, что сделаю, значит сделаю.

Вот только как?

Старик всюду ходил с охранниками — один тощий и длинный, другой толстый и низенький. Однажды на пути домой из харчевни в старика чуть не врезался пьяный, но длинный отпихнул его прочь. Низенький всегда первым пробовал луковый суп: старик ел похлебку уже остывшей, удостоверясь, что с телохранителем ничего не случилось.

— Он боится, — сказала Кет. — Он знает, что кто-то хочет его убить.

— Всего лишь подозревает, — сказал добрый человек.

— Охранники даже по нужде с ним выходят, а он с ними нет. Дождусь, когда пойдет длинный, и воткну нож в глаз старику.

— А как же второй?

— Он дурак и неуклюжий. Я и его убью.

— Разве ты солдат на поле битвы, чтобы убивать без разбора? Ты служишь Многоликому Богу, а мы, его служители, вручаем его дар только избранным.

«Убить надо только старика и никого больше», — поняла Кет.

Понаблюдав за ним еще три дня, она нашла способ и весь следующий день работала с ножиком. Красный Рогго научил ее срезать кошельки, но она не делала этого с тех пор, как ослепла. Упражняясь, она раз за разом вытряхивала ножик из рукава, а потом точила его, пока он не засверкал как серебряный. В остальном, более трудном, ей поможет женщина-призрак.

— Я вручу ему дар завтра, — объявила Кет, садясь утром за стол.

— Многоликий будет доволен, — сказал добрый человек, — но Кошку-Кет знают многие. Если кто-то увидит, что она сделала, это может повредить Бруско и его дочерям. Пора тебе получить другое лицо.

Это порадовало девочку, хотя она не подала виду. Она уже потеряла Кошку однажды и не хотела потерять ее вновь.

— Каким оно будет?

— Уродливым. Женщины отвернутся, дети станут показывать на тебя пальцами, мужчины пожалеют и прослезятся, но всякий, кто увидит твое лицо, не скоро его забудет. Пойдем.

Сняв с крюка железный фонарь, он повел ее мимо черного пруда и безмолвных богов к лестнице в подземелье. Женщина-призрак шла следом, и все молчали — слышался лишь шорох их мягких туфель. По восемнадцати ступеням они сошли в склеп, откуда, как пальцы, разбегались пять коридоров. Девочка побывала здесь уже, наверное, тысячу раз и никакого страха не испытывала, но они спустились еще ниже, отсчитав двадцать две ступени. Здесь извилистые ходы вели прямо в сердце скалы. Один из них закрывала тяжелая железная дверь. Жрец повесил фонарь и достал причудливой формы ключ.

На этот раз девочка покрылась мурашками. Святая святых! Сейчас они спустятся на третий подземный ярус, в тайные палаты, куда допускают только жрецов.

Ключ тихо повернулся три раза, дверные петли, политые маслом, не скрипнули. Ступени, вырубленные прямо в скале, вели вниз. Жрец, снова взяв фонарь, пошел первым, девочка за ним. Четыре, пять, шесть, семь, считала она, жалея, что не взяла свою палочку. Десять, одиннадцать, двенадцать. Она знала, сколько ступенек между храмом и подземельем, между подземельем и вторым ярусом, сколько на винтовой лестнице, что ведет на чердак, сколько перекладин на деревянной лесенке с чердака на крышу.

Эта лестница была ей незнакома и потому внушала тревогу. Двадцать одна, двадцать две, двадцать три. С каждой ступенькой все холоднее. Тридцать… Теперь они ниже каналов. Тридцать три, тридцать четыре. Далеко ли еще?

На пятьдесят четвертой ступеньке лестница уперлась в другую железную дверь, незапертую. Девочка вошла в нее вслед за добрым человеком, с женщиной-призраком за спиной. Их шаги отдавались эхом во тьме. Добрый человек открыл дверки своего фонаря, и девочка увидела на стенах тысячу лиц.

Они смотрели на нее отовсюду, куда ни глянь: старые и молодые, бледные и темные, гладкие и морщинистые, веснушчатые, в рубцах, красивые и не очень. Мужские, женские, мальчишечьи, девчоночьи, даже младенческие. Улыбающиеся, хмурые, жадные, гневные, похотливые, с лысинами и волосами сверху. «Это всего лишь маски», — говорила она себе, но почему-то знала, что это не маски.

— Тебе страшно, дитя? — спросил добрый человек. — Еще не поздно уйти. Ты уверена, что хочешь этого?

Арья, сама не зная, чего хочет, прикусила губу. Куда она денется, если покинет храм? Она раздела и обмыла сотню мертвых тел, мертвецы ее не пугают. Потом их уносят сюда и срезают с них лица — так что же? Она ночная волчица и не станет бояться каких-то содранных шкурок.

— Уверена, — выпалила она.

Жрец повел ее в глубину, мимо боковых коридоров. Стены одного туннеля были выложены человеческими костями, колонны из черепов подпирали свод. Вот еще одна лестница вниз — не вечно же они будут спускаться?

— Сядь, — велел жрец. — Закрой глаза. Будет больно, но сила без боли не дается. Не шевелись.

«Спокойная, как камень», — сказала она себе. Ей надрезали кожу острым лезвием, почему-то теплым. По лицу потекла кровь — ясно, почему ей велели закрыть глаза. Арья облизнула соленые, с медным привкусом губы и вздрогнула.

— Подай мне лицо, — сказал добрый человек. Женщина-призрак тихо зашуршала куда-то. — Пей, — сказал он, сунув девочке чашу. Она выпила кислое, вяжущее питье. Девочка Арья, которую она знала когда-то, любила лимонные пирожные. — Лицедеи меняют лица с помощью красок, колдуны создают иллюзии из света и тени. Этому ты тоже научишься, но наша наука труднее. Грим и даже чары не помеха для острого глаза, но твое новое лицо будет не менее подлинным, чем то, с которым ты родилась. Не открывай глаз и сиди смирно. — Он откинул назад ее волосы. — Это странное чувство, но ты не должна шевелиться, даже если закружится голова.

Сухая жесткая кожа нового лица намокла от ее крови и стала мягче. К щекам прилила кровь, сердце затрепетало, дыхание занялось. Чужие каменные руки сомкнулись на горле, но ее собственные руки, поднявшись к шее, ничего не нашли. Страх переполнял ее, мерзкий хруст сопровождался невыносимой болью. Перед закрытыми глазами плавала чья-то зверская бородатая рожа с искривленным от ярости ртом.