Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет - Елена Лаврентьева

Из живности, кроме рыбы и устриц, нередко в подарок присылали птицу.

Индеек, каплунов и уток посылаю;Ты на здоровье кушай их, — 

писал В. Л. Пушкин князю Шаликову.

«Мы здоровы, — просто сказать; а коль не просто, то уж я давно хвораю… однако куликов твоих присылай, — просит Г. Р. Державин П. А. Гасвицкого, ибо вспоминая твою званскую стрельбу, все их мои домашние аппетитно кушать готовятся»{6}.

В день именин А С. Небольсиной граф Ф. В. Ростопчин, зная, что она любит «пастеты», прислал ей с полицмейстером Брокером за несколько минут до обеда «преогромный пастет, будто бы с самою нежною начинкою, который и поставил перед хозяйкою. В восхищении от внимания любезного графа, она после горячего просила Брокера вскрыть великолепный пастет — и вот показалась из него безобразная голова Миши, известного карла кн. X., а потом вышел он весь с настоящим пастетом в руках и букетом живых незабудок»{7}.

По всей видимости, речь идет о знаменитом паштете из трюфелей, подземных грибов, привозимых в Россию из Франции. По тем временам паштет из трюфелей считался роскошным подарком.

Об этом рассказывает французская актриса Луиза Фюзиль в записках о своем пребывании в России с 1806 по 1812 год: «Жил в то время в Москве некто Релли, человек богатый, пышный и поставивший свой дом на широкую ногу; у него был лучший повар в городе, а потому все вельможи (довольно большие чревоугодники) ездили к нему на обеды. Его принимали за англичанина или итальянца, так как он прекрасно говорил на обоих языках; он был вхож в высший свет и вел большую игру.

Встречая меня часто у моих патронесс, он как-то попросил позволения сготовить маленький из трюфелей паштет для моих "маленьких ужинов", о которых ему не преминули рассказать. Я согласилась и постаралась предупредить моих сотрапезников, ибо трюфели были большой роскошью в то время, когда способы сообщения не были так быстры и легки, как теперь. Никто не мог догадаться, откуда может появиться такое великолепие.

Начали съезжаться, когда появился пресловутый маленький паштет; он был таких размеров, что его пришлось наклонить, чтобы пронести в дверь; я увидала, что моя столовая не сможет вместить его в себе…»{8}

Достойный «съестной» подарок нестыдно было преподнести самому императору.

«Каменский прислал мне из Сибири стерлядь в 2 аршина и 2 вершка длины и в 1 пуд 4 ф. веса, — сообщает в 1826 году К. Я. Булгаков брату. — У нас не в чем бы и сварить такого урода, а как сегодня кстати постный день, то вспомнил, как прежде посылал иногда рыбу покойному государю для стола, решился и эту поднесть императору, но просил своего князя наперед доложить Его Величеству. Государь принял милостиво, приказал меня благодарить, а рыбу отослать к Нарышкину[102], что уже и исполнено»{9}.

Император Александр I не оставался в долгу перед своими подданными. Графиня Шуазель-Гуффье в «Исторических мемуарах об императоре Александре и его дворе» писала: «У меня на столе стоял огромный ананас, присланный мне государем, который ежедневно посылал знакомым дамам в Царском Селе корзинки со всякого рода фруктами — с персиками, абрикосами, мускатным виноградом и т. д.»{10}.

О том, каким «съестным подарком» можно было порадовать императрицу, рассказывает М. Паткуль:

«С переездом двора возобновились симпатичные вечера в Александровском дворце…

На одном из этих вечеров императрица вспоминала о kummelkuchen (булочки с тмином), которые она любила, но ни разу не удалось ей кушать с тех пор, как она была в Пруссии; в Петербурге же таких булочек нигде достать было нельзя.

Вернувшись домой, я приказала повару приготовить все, что нужно к следующему утру. Встав довольно рано, я сама замесила тесто, испекла булочки и, отправив их горячими во дворец, велела передать камердинеру Ее Величества с тем, чтоб он подал их к чаю, а до того ни слова о них не упоминал.

Императрица так обрадовалась, когда ей подали эти булочки, что спросила, откуда он их достал. Узнав, что я их прислала, она на другой день, благодаря меня, спросила, кто у меня умеет их печь. Я отвечала, что они собственноручно изготовлены мною, и если я вчера не заявила, что умею их печь, то это из боязни, что они могут не удасться, в случае, если дрожжи попались бы нехорошие. Только государю она позволила предложить, а остальные велела спрятать»{11}.

Ценный подарок сделали воспитанники Удельного земледельческого училища министру двора. Об этом читаем в воспоминаниях В. П. Бурнашева: «Откорм телят и поросят составлял также важный предмет практических занятий здешних воспитанников. В течение зимы 1836 года воспитанники, по всем правилам искусства или мастерства, как хотите, откормили, или скорее отпоили парным молоком от четырех коров, двух телят бернской породы. Телята эти помещены были в отдельном темном деннике и подвешены на толстых полотнах. Кроме чистого молока, в молоко впускали ежедневно несколько сырых яиц. На откорм или отпой каждого теленка потребно было 20 дней, по истечении которых животное весило пять пудов. Молоденькие эти телки составляли громадную мягкую массу покрытую атласистою, необыкновенно тонкою кожею, голова же и ноги остались до неимоверности малы, как у новородившегося теленка. Пред убоем стоять на ногах телята эти не могли, а были зарезаны в подвешенном положении, в каком они жили все три недели отпоения. Мясо этих телят было верх совершенства: бело, как белая бумага, нежно до невозможности и совершенно без жирного наслоения, потому что жир расплылся и напоил собою мясо, имевшее, без преувеличения, сливочный вкус. Двое из лучших воспитанников удостоились поднести одного из этих отпоенных телят министру двора. Превосходное это мясо в тот же день было подано к императорскому столу. Воспитанники, доставившие эту гастрономическую редкость, были каждый награждены серебряными часами…»{12}

«Было в обычае, что приглашенные к обеду лица, как только удалялась царская фамилия, брали со стола фрукты, дабы повезти своим семейным гостинцу с царского стола»{13}.

Примечательную историю рассказывает в своих воспоминаниях Н. А. Епанчин: Александр III, который был «весьма бережлив в расходовании народных денег» и «мало сведущ в дворцовом этикете», «как-то в беседе с К П. Победоносцевым упомянул, что по случаю небольшого приема, бывшего недавно во дворце, было показано в счете гофмаршальской части множество фруктов, конфет и пр., но что, разумеется, гости не могли уничтожить все это количество. Особенно государь обратил внимание на расход фруктов, считая, что едва ли гости могли съесть по несколько штук. На это Победоносцев объяснил государю, что такой расход возможен. Так, например, он сам съел один апельсин, но взял с собою другой и грушу для Марфиньки — его приемной дочери. Многие гости так делают, привозя детям из дворца какое-нибудь лакомство — как бы царский подарок»{14}.

С начала XVIII века в России существовал обычай звать на какое-то центральное блюдо. Центральным блюдом мог быть и съестной подарок, доставленный с оказией откуда-то издалека, или же какое-нибудь новое блюдо.

«Сонцев[103] стерлядию страстныйЖе ву зем[104] ей отпускал.

Завтра за обедом будет у меня астраханская стерлядь, которая приглашает племянника его в свои объятия. Середа», — писал П. А. Вяземский А. С. Пушкину{15}.

«Пушкин (Мусин-Пушкин. — Е.Л.) звал макароны есть, Потоцкий еще на какое-то новое блюдо. Все они любят покушать» — из письма К Я. Булгакова брату от 1821 года{16}.

В то время макароны привозили из Италии. Особенно славились неаполитанские макароны. В качестве приправы к макаронам чаще всего использовали сыр пармезан. «Варить хорошо макароны — великое искусство! Надобно примениться к этому»{17}.

В наше время, пожалуй, макаронами гостей не удивишь. А в начале прошлого столетия ими угощали в домах столичной знати.

Любил угощать гостей макаронами граф В. А. Мусин-Пушкин. Об этом свидетельствуют и письмо К. Я. Булгакова, и следующий анекдот:

«Однажды Крылов был приглашен графом Мусиным-Пушкиным на обед с блюдом макарон, отлично приготовленных каким-то знатоком-итальянцем. Крылов опоздал, но приехал, когда уже подавали третье блюдо — знаменитые макароны.

— А! Виноваты! — сказал весело граф. — Так вот вам и наказание.