Андроид Каренина - Лев Толстой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Железные кровли, плиты тротуаров, голыши мостовой, колеса и кожи, медь и жесть экипажей — все ярко блестело на майском солнце. Андроид Каренина с механической настойчивостью преследовала ее. Было три часа и самое оживленное время на улицах.
Анна побежала рядом с проезжающим экипажем и, с силой толкнувшись, запрыгнула на подножку. Обернувшись, она увидала фигуру Андроида, появившуюся на пороге продуктовой лавки; она становилась все меньше по мере того, как экипаж катил вперед. Анна с облегчением вздохнула и, забравшись через окно в пустую коляску, бросилась на сиденье. Она с болью подумала о своем роботе-компаньоне, подумала о том странном ощущении, которое давно посещало ее, о том, что всегда чувствовала какую-то особенно сильную связь с этим роботом III класса в сравнении с тем, что чувствовали другие. И неудивительно! Обе они были машинами!
Сидя в углу покойной коляски, чуть покачивавшейся своими упругими рессорами на быстром ходу серых, Анна, при несмолкаемом грохоте колес и быстро сменяющихся впечатлениях на чистом воздухе, вновь перебирая события последних дней, пыталась в своем лихорадочном сознании сложить их в нечто осмысленное. Одно она знала точно — несмотря на все произошедшее, несмотря на то что она теперь знала о себе правду, она по-прежнему любила Вронского.
«Я умоляю его простить меня. Я покорилась ему. Признала себя виноватою. Зачем? Разве я не могу жить без него?»
И, не отвечая на вопрос, как она будет жить без него, она стала читать вывески.
«Контора и склад. Зубной врач. Я не покорюсь ему; я не позволю ему воспитывать себя. Филиппов, калачи. Говорят, что они возят тесто в Петербург. Вода московская так хороша. А мытищинские колодцы и блины».
И она вспомнила, как давно, давно, когда ей было еще семнадцать лет, она ездила с теткой к Троице.
«На лошадях еще. Неужели это была я, с красными руками? Это случилось тогда еще, когда я сама была плотью и духом, а не андроидом с металлической начинкой! Как многое из того, что тогда мне казалось так прекрасно и недоступно, стало ничтожно, а то, что было тогда, теперь навеки недоступно. Поверила ли бы я тогда, что я могу дойти до такого унижения?»
Анна посмотрела на соседнее сиденье и в ту же секунду увидела Андроида Каренину, выбежавшую из боковой аллеи; она выскочила перед экипажем. Вуаль была откинута назад, глаза сияли.
— Третий класс! — закричал извозчик, в то время как Андроид повернулась боком, выставила одно плечо вперед и наклонилась навстречу приближающемуся экипажу, позволив лошадям пройти по обе стороны от себя; карета встретилась с ее корпусом. От удара извозчик слетел с козел и приземлился на мостовой, лошади попятились и заржали. Не торопясь, робот молча забрался в экипаж и зажал Анну в углу.
— Вы избранная, Андроид Каренина XII, — произнес робот-компаньон сильным и любящим голосом. — Так мало людей имеют цель в жизни, но вам она была назначена.
Анна прижалась к сиденью, прикидывая свои шансы — удастся ли ей пересилить мучителя и выскользнуть из противоположного окна экипажа.
«В конце концов я более продвинутая модель», — подумала она с горечью. Но она не видела ни малейшей возможности сбежать.
— Простая миссия, которую так легко выполнить. Принять свою судьбу, Анна. Принять себя.
С этими словами Андроид Каренина взяла ее за талию и начала тянуть дрожащую хозяйку из экипажа. Через плечо Анна видела в окне напротив двух девушек, увлеченно беседующих. Она тотчас же стала думать о том, чему могли так улыбаться эти две девушки.
«Верно, о любви? Они не знают, как это невесело, как низко… Бульвар и дети. Три мальчика бегут, играя в лошадки. Сережа! И я все потеряю, и не возвращу его. Да, все потеряю, если он не вернется. Я пойду и убью его, что толку сопротивляться? Да, я сделаю это. Да, я все потеряю… Эти лошади, эта коляска — как я отвратительна себе в этой коляске — все его; но я больше не увижу их».
— Ты! Робот! Оставь в покое эту женщину!
Анна услышала крики, почувствовала, как затряслась коляска от выстрелов из лазера, прежде чем поняла, что происходит. Отряд Солдатиков окружил экипаж, и теперь они вытаскивали из него Андроида Каренину. На улице стоял напуганный извозчик, усиленно размахивая руками; кричали дети, лошади спутались в упряжке; все смешалось.
Словно во сне, Анна выбралась из коляски, проскользнула мимо Солдатиков, окруживших Андроида Каренину, и, шатаясь, пошла по улице прочь.
Глава 17
«Прими себя», — сказала Андроид Каренина; Анна пыталась выбросить эти мрачные пугающие слова из головы.
«О чем последнем я так хорошо думала? — старалась она вспомнить. — Да, о том, что говорят: борьба за существование и ненависть — единственное, что объединяет людей.
Нет, вы напрасно едете, — мысленно обратилась она к компании в коляске четверней, которая, очевидно, ехала веселиться за город. — И собака, которую вы везете с собой, не поможет вам».
Они искали счастья, как сама Анна когда-то, но счастье это в скором времени смоет мощная волна Новой России. Если только… если только…
«Нет, — подумала она, человеческая часть ее снова заявила о себе, заглушая логические императивы Механизма внутри нее, — я не могу!»
Прислонившись на мгновение к каменной стене старой фабрики, чтобы перевести дыхание, она увидела, как стражи уводят мертвецки пьяного рабочего.
«Ну, этот нашел быстрый путь, — подумала она, — граф Вронский и я не смогли найти этого удовольствия, хотя и многого ожидали от него».
И Анна обратила теперь в первый раз тот яркий свет, при котором она видела все, на свои отношения с ним, о которых прежде она избегала думать.
«Чего он искал во мне? Любви не столько, сколько удовлетворения тщеславия».
Она вспоминала его слова, выражение лица его, напоминающее покорную легавую собаку, в первое время их связи. И все теперь подтверждало это. «Да, в нем было торжество тщеславного успеха. Разумеется, была и любовь, но большая доля была гордость успеха. Он хвастался мной. Теперь это прошло. Гордиться нечем. Не гордиться, а стыдиться. Он взял от меня все, что мог, и теперь я не нужна ему. Он тяготится мною и старается не быть в отношении меня бесчестным. Он проговорился вчера — он хочет развода и женитьбы, чтобы сжечь свои корабли. Он любит меня — но как? The zest is gone. Этот хочет всех удивить и очень доволен собой», — подумала она, глядя на румяного приказчика, взгляд которого был привлечен ее изможденным нервным видом.
«Да, того вкуса уж нет для него во мне. Представляю себе — как только я сообщу ему открывшуюся правду о том, что я вовсе не женщина, а робот XII класса, он тотчас сбежит от меня. Доложив обо мне в Министерство, он удостоверится, что меня расплавили в подземельях Башни, и будет рад своей свободе».
Она ясно видела это в том пронзительном свете.
«Мы именно шли навстречу до связи, а потом неудержимо расходимся в разные стороны. И изменить этого нельзя, особенно сейчас. Теперь я вижу, что и никогда не могло быть по-другому: он — человек, а я — машина. Но… — Она открыла рот от волнения, возбужденного в ней пришедшею ей вдруг мыслью. — Если б я могла быть чем-нибудь, кроме любовницы, страстно любящей одни его ласки; но я не могу и не хочу быть ничем другим. Если он, не любя меня, из долга будет добр, нежен ко мне, а того не будет, чего я хочу, — да это хуже в тысячу раз даже, чем злоба! Это — ад! Если лишат меня его любви, его страсти, я лучше буду машиной-убийцей, о которой говорила Андроид Каренина и которой и была создана когда-то! Он уж давно не любит меня. А где кончается любовь, там начинается ненависть».
— Прикажете билет до Петербурга?
Она вдруг поняла, что дошла до ворот Антигравистанции; совсем забыла, куда и зачем шла, и только с большим усилием могла понять вопрос.
— Да, — сказала она, отвечая на озадачивший ее вопрос; билетер угрюмо сообщил, что до прибытия Антигравипоезда оставалось еще несколько минут.
Направляясь между толпой в залу первого класса, она понемногу припоминала все подробности своего положения и те решения, между которыми она колебалась.
Поехать в Петербург и выполнить страшный приказ; или остаться, чтобы найти Вронского и рассказать ему, кто она на самом деле, понадеявшись на его понимание и готовность начать все сначала в таких изменившихся условиях. И опять то надежда, то отчаяние по старым наболевшим местам стали растравлять раны ее измученного, страшно трепетавшего сердца. Сидя на звездообразном диване в ожидании поезда, она, с отвращением глядя на входивших и выходивших (все они были противны ей), думала то о том, как он теперь жалуется матери (не понимая ее страданий) на свое положение, и как она войдет в комнату, и что она скажет ему. То она думала о том, как жизнь могла бы быть еще счастлива, и как мучительно она любит и ненавидит его, и как страшно бьется ее сердце. И если головой ее управляла машина, то сердце, по-прежнему, принадлежало ей одной. Слезы, состоявшие из смеси белков и силикатов, растворенных в воде, медленно текли по ее щекам.
