Ярость - Юрий Никитин

Рэмбок заорал так дико, что даже невозмутимые коммандос подпрыгнули:

– Трое ко мне!... Нет, четверо!

Коммандос посыпались из самолета, как свинцовая дробь из прорвавшегося пакета. Задыхаясь от ярости, Рэмбок указал на рассыпанные вещи

– Быстро это все в самолет!.. Быстро! От нашей скорости зависит судьба мира.

Солнце наконец начало подниматься из-за края земли. Солдаты ежились, самое холодное время суток всегда на восходе солнца. Кречет был бодр, глаза блестели, словно оказаться снова в войсках придало сил и молодости. Я уже напился горячего кофе, съел гору бутербродов, восстанавливая силы, но все равно чувствовал себя так, словно все танки синих и зеленых поездили по мне как по танкодрому.

Один из солдат, молодой и веселый, у которых, как говорится, шило в заднице, от избытка энергии чуть ли не пританцовывал, толкал других, тоже озябших, но старавшихся держаться солидно в присутствии президента. Чутьем угадав настроение Кречета, он спросил очень серьезно:

– Товарищ командир, а что делать, если вот так мы идем по чистому бескрайнему полю, все спокойно, а из-за леса вдруг внезапно выскакивает вражеский танк?

Кречет повернулся, окинул его с головы до ног придирчивым взглядом. На лице его отразилось отвращение:

– Вы солдат или где? Вы на маневрах или кто? Зарос как слон, волосат как уж, на ушах висит... Как с такими солдатами дадим ответ Западу? А с чужим танком просто: каждый воин должен быть поощрен или наказан. Я тут же разберусь как следует, и накажу кого попало.

Он говорил очень серьезно, с каменным лицом, даже я не сразу уловил, что президент играет Скалозуба, а уж солдатик и вовсе млел от восторга, ибо генерал-президент выложил половину запаса армейского юмора про тупых генералов.

Мне почудилось, что слышу далекий шум, но ветерок подул в другую сторону, и я решил, что ослышался. Кречет стоял в окружении штабных генералов, ему показывали карты, кивали, ловили на лету ценные указания.

Я больше прислушивался, как солдат, явно с университетским образованием, очень уж правильно строит фразы, объяснял другому:

– Руль в танке служит для поворота направо, налево, и..., – он задумался, почесал в затылке, – и в другие стороны.

Кречет нетерпеливо оглядывался, тоже чего-то ждал. Скукоженного солдата оглядел скептически:

– Что-то ты, брат, совсем зазипованный... Даже арджевированный.

Солдат, похоже, наконец уловил, кто над кем издевается, застыл с раскрытым ртом, а потом крикнул уже в спину Кречету:

– Я не зазипованный, а раритетный!

Если от архиватора «rar», то рарный, успел подумать я педантично, но поправить не успел, хотя сами по себе новые словечки показались интересными. Ведь «зазипованный» может придти на смену как скукоженному, так и закомплексованному...

Не успел додумать дальше, на этот раз издали уже отчетливо донесся быстро нарастающий грохот. Земля начала мелко вздрагивать, на горизонте показалась узкая желтая полоса, начала разрастаться, грохот становился громче, в разрывах пыли тускло заблистали металлические части. Явно серо-зеленая маскировочная краска облезла, обновить некому или лень, и такие танки слепой заметит по солнечным зайчикам.

– Это и будем смотреть? – спросил я.

Меня передернуло, когда я представил, каким толстым слоем пыли накроет нас, ядовитая пыль набьется в глаза, уши, ноздри, гортань, заполнит легкие, раздует кишки...

Кречет с сочувствием посмотрел на мое позеленевшее лицо:

– Нельсон был лучшим в мире флотоводцем, но сильнее всех в мире страдал от морской качки... Командовал боями, лежа! Так что и вы, Виктор Александрович...

– Не мечтайте.

– Мы полетим, – утешил он. – Воздухобоязни нет?

– Я им дышу.

– А высоты?

– А надо ли? Если это не танки, то я не футуролог...

Кречет сказал ободряюще:

– Это танки зеленых. С ними, как вижу, все в порядке. Я диспозицию командующему зеленых вручил, теперь полетим к синим.

Я застонал, вспомнил от чего, дурак, отказался. Даже собачий шампунь показался бы роскошью, я и раньше не отличал от человечьего, а еще была обещана особая щетка...

Глава 45

Вертолет к нам опускался быстро и с грохотом. В нем чувствовалась мощь, пренебрежение к удобствам и человеческим жизням, вместо дверей безобразно зияли провалы, в глубине виднелись простые металлические сидения. Видимо, чтобы десантникам выпрыгивать без задержек, но места достаточно, чтобы поместились не только Кречет с охраной, но и пара советников. Меня благоразумно посадили подальше от проемов, мало ли что придет в голову ученому, все с придурью, мотор взревел, меня вжало в железное кресло, расплющило, я увидел, как земля внизу начала удаляться не по-граждански быстро.

Летчик заложил крутой вираж, то ли так надо, то ли желал показать президенту возможности вертолета, дальше выровнялось, мотор ревел так же свирепо и громко, от грохота трещало в голове. Под днищем вертолета замелькали крохотные здания, деревья, постройки, промелькнули дороги, а уже за дорогой потянулась ровная страшноватая степь, словно пережившая вспышку сверхновой.

Я с напряженьем осматривал с высоты огромное поле, бескрайнее и безжизненное. Земля сухая и потрескавшаяся, малейший ветерок вздымает ядовитую пыль, а когда здесь пройдут тяжелые танки, можно представить ад, что останется за гусеницами...

Кречет посматривал насмешливо:

– Не любите?

– Очень, – признался я. – Грубая сила, знаете ли, всегда противна интеллигенту.

– Интеллигенция бывает разная, – возразил он. – Есть и такая, что воспевает мощь наших вооруженных сил так, что тошно становится. К примеру, этот Терпуш...

– Которого в Госдуме проталкивают в министры культуры?

Кречет быстро взглянул на меня:

– И это знаете?.. Черт, какой дырявый у меня кабинет... Успокойтесь, Коломийцу ничего не грозит. Услужливый дурак опаснее врага, как сказал народ, а повторил один басенник.

Я усмехнулся:

– Разве Терпуш такой уж дурак?

– Дурак, – серьезно ответил Кречет. – По большому счету, дурак. Хоть и ультра-патриот... Но врет настолько, что стыдно и за него, и за Россию, которую превозносит так усердно, что блевать хочется. Он не понимает, что достигает обратного результата, когда непомерно восхваляет победы, скажем, на Куликовом поле или Бородино... Это можно было при Сталине, когда историю переписывали как угодно, а иностранные передачи глушили, но сейчас любой грамотный резонно скажет: прости, дядя, но при Бородино русская армия потерпела сокрушительное поражение! Заслуга ее только в том, что впервые сражалась с Наполеоном доблестно. Все остальные битвы, а их было много еще до вторжения в Россию, проиграла с позорнейшим результатом. А Наполеон всякий раз возвращал нам из плена русскую армию, одев ее заново за свой счет!.. На поле Куликовом мы победили не Орду, как Терпуш вопит на всех сходках патриотов, а один крохотный отряд. Причем, положив почти все русское войско. На следующий год пришел другой отрядик, взял Москву, сжег, а Дмитрий Донской при виде подходящих татар позорно сбежал в леса... Но об этом помалкивают. Вообще-то для Орды наша Русь была крохотным пятнышком где-то на окраине мира, она больше обращала внимание на богатейшие уже захваченные страны всего Востока, Китая, Юга... Брехня даже с памятником! Донского изобразили худощавым красавцем, а все летописи говорят, что он с детства был зело тяжел, грузен и толст, на коня садился с помощью двух мужиков. Каково чистой душе, что верит всему, а потом наткнется на эту, предположим, строчку в летописи? Перестанет верить и правде!