Любви все роботы покорны (сборник) - Ринат Мусин

Звук открываемой бутылки. Булькает коньяк, наполняя хрустальную рюмку.

– Не пей, пожалуйста.

– Я чуть-чуть, ради праздника.

Зачем приехала? Дура. Но поздно.

За час до полуночи сижу, тупо глядя на мигающую елку.

– Ну что, дочка, довольна, что мамочка с нами? Смотри, как она с тобой хочет пообщаться, даже рта не раскрывает. Правильно, на хрен мы ей сдались, ей же там интереснее, чем с родной дочерью. Поди, хахаль отказал, вот она к нам и сунулась.

– Папа, не надо!

– Надо, надо, дочь, слушай. Что – правда глаза колет?

– Пап, не пей больше!

Дочка плачет.

– Да я ж пью-то из-за чего? Из-за нее, дряни, всю душу она из меня вынула! Смотри, мразь какая, строит тут из себя святую, а сама ни хрена не может, только ноги раздвигать. Стишки она пишет! Писательница, блин! Нормальные бабы работают, как положено, и дома сидят, а не носятся по съемным квартирам. Есть дом – вот и сиди дома, или иди на хрен и не мешай нам жить нормально.

– Ты сам меня позвал.

– Я?! Да ты сама, дрянь, должна была приехать, без приглашения! Что – явилась на все готовое? А ты денег принесла или пришла жрать на халяву? Хоть бы дочке подарок купила, мать называется.

Стиснув зубы, молчу. Подарок… Я забыла, что все в этом мире имеет материальную ценность.

– Не можешь работать – иди на панель, найди любовника богатого, или ты и на это не способна?

Подрываюсь, иду к двери. Все, хватит.

– Куда?!

– Отпусти, я ухожу.

– Ага, размечталась. Решила ребенку праздник испортить? Иди на место, тварь, и не рыпайся. Пришла – так и сиди по-человечески.

Предел.

– Послушай, сколько можно? Ты мне не муж, я тебе не жена. Что ты от меня хочешь? Я не могу быть той, которая тебе нужна. Ненормальная я, понял? Найди нормальную и живи с ней.

Пощечина. Больно.

– Папа! Не надо, папочка, пожалуйста!

Дочка повисла на его занесенной для удара руке. Но бесполезно, глупышка, он не успокоится, пока не выплеснет всю свою ненависть. В нем проснулся зверь. Я приговорена. Отпихиваю ее в зал.

– Иди, малыш, мы сейчас поговорим и успокоимся.

Она дрожит, боится.

– Иди-иди, все будет хорошо.

Закрываю дверь за ней, беру сигарету, закуриваю.

Затянулась пару раз, затушила, повернулась к нему.

– Ну, продолжай.

– Что продолжать?

– Бей, легче станет.

– Легче? Ты знаешь, от чего мне станет легче? Если я убью тебя, гадина, прямо здесь размажу по стене за все, что ты сделала.

– Убей.

Не убьет. Не потому, что боится, а потому, что ему пусто станет без меня, без своей ненависти, без такой странной, больной любви. И он несчастен, но так ни разу и не смог услышать меня, понять, для чего мне нужны были крылья. Он боялся, что я улечу. И сам уничтожил меня. Как и все хорошее в себе. Потому не убьет. Нельзя убить дважды.

Так и есть. Подходит, наматывает на кулак мои волосы, откидывает голову назад, натянутый, как струна, замахивается… и бьет кулаком в стену, отчего сыпется штукатурка и трещат обои.

– Позже…

Разворачивается, уходит.

За пятнадцать минут до полуночи.

– Прости меня, малыш. Прости. Я не хотел, ты же знаешь. Люблю тебя, дуру. Не могу без тебя, понимаешь? Я умру без тебя, хочешь, прямо сейчас выпрыгну с балкона?

– Не нужно. Я верю.

Это уже было, и не раз. Не выпрыгнет. И врет. Или в нем пытается сопротивляться человек?

– Ну, что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Давай встретим Новый год тихо и спокойно, больше ни о чем не прошу.

Кивает, покачиваясь, уходит в зал.

За минуту до полуночи.

– Мамочка, поздравляю тебя с Наступающим и желаю, чтобы у тебя все-все получилось, чтоб ты была счастлива, здорова и чтобы тебя обязательно напечатали.

– Спасибо, малыш. И я тебе желаю счастья. Все будет хорошо. Верь.

– Я верю. У меня же мама волшебная.

Четыре часа утра нового года.

Холодные руки скользнули под футболку, в ухо – тяжелое дыхание, от запаха перегара нечем дышать. Он дрожит от возбуждения, я не чувствую ничего. Забавно, как одни и те же действия, но с разными мужчинами дают совершенно обратный результат. Сейчас мне неприятно. Не-приятно. Казалось бы, почему? А вот так. Отказаться? Не получится, он пьян и уже абсолютно без тормозов. Возьмет силой. Чтобы отвлечься от поганого чувства безволия, представила, что это не он меня гладит, щупает, мнет, целует. Кажется, помогает. Выдержать как-нибудь и уйти, когда он уснет.

Чтобы отвлечься, пытаюсь вспомнить его настоящим, кого любила когда-то. Ясный, солнечный мальчик. Светлые глаза, теплая улыбка. Я отражалась в его глазах – молодая, еще совсем-совсем белая. И глупая. Как не заметила, что в нем проросла темнота?..

Ничего не осталось. Тот, прежний, умер. Я похоронила его в памяти и изредка хожу на могилу. А кто тут? Его ожившая ненависть. Оболочка.

Интересно, он намеренно мне причиняет боль или не может иначе? Стиснув зубами подушку, зажмуриваюсь, терплю, пытаясь думать о чем-то отвлеченном. Зачем мне это? Ответ прост. Я хочу умереть еще раз. Мне это нужно.

Ему нравится, знаю. Сжать мне горло, давить, вкладывая в руки всю злобу, что сжигает его душу.

– Ты моя сучка, поняла? Моя!

Я знаю роль.

– Я твоя сучка.

Крылья валяются в углу. Черные. Спина кровоточит.

За пределом боли уходит страх. Взамен появляется азарт. Я уступаю место другой, сама смотрю со стороны, как она покорно опускается на колени, смотрит снизу вверх – под глазами размазанная тушь, рот безобразно раскрашен красным. Она – слуга, он – хозяин. Это не любовь, это война.

Пощечина, сладкая и жгучая.

– Еще!

Он наслаждается. Бьет резко и сильно. Поднимает и швыряет на пол, прижимает сверху холодной ногой. Проводит ею по спине. Задерживается на ягодицах. Опускается.

– Ты любишь меня?

– Нет.

Больно. Это уже не рука – плетка или ремень. Спину обжигает, будто содран пласт кожи.

А я радуюсь: так надо, это хорошо. Я – обычная.

– Еще, – хрипло прошу.

Губы раздирает грубая рукоять плети. С темным восторгом ловлю ее зубами, выпускаю из клетки свою боль, даю ей излиться. Меня нет больше, так какая разница, что происходит с моим телом?

Смотрю с высоты потолка на сплетенные в схватке тела. На молочно-белые раскинутые ноги в черных пятнах синяков, на сильные мужские руки, жадно мнущие грудь, крепкие ягодицы, вбивающие в меня – прошлую – послушание.

Дальше все смешивается в один красно-черный водоворот. На губах – кровь. Вкус неприятный. Задыхаюсь, глотаю. Тошнит.

Он протяжно стонет и стискивает в последний раз мое горло. Мир сужается до точки, и прямо оттуда – взрыв, разрывающий меня на клочки, разбрасывающий по Вселенной.