История Древней Греции - Николас Хаммонд

Хотя многие мелкие детали за долгие века исчезли, величие здания производит колоссальное впечатление. Храм имеет большие размеры – 72 м в длину и 33 м в ширину, включая нижние ступени, но они скрадываются гармоничными пропорциями. Продуманность планировки можно проиллюстрировать на примере некоторых хитростей, к которым прибегали, чтобы устранить любые мнимые выступы и провесы в таком огромном строении и доставить интуитивное удовольствие от созерцания изгибов, ослабляющих напряжение прямых линий. Поверхность верхней ступени сделана изогнутой, она выгибается вверх на 10,3 см с боков и на 5,7 см со стороны фасадов, и этот изгиб повторяется в основании, самом помосте и антаблементе, а наверху – в карнизе и тимпане. Колонны, а также стены с внешней стороны от них, наклонены внутрь на 5,7 см, большинство верхних поверхностей здания также слегка отклонено назад или вперед. Поверхность каждой суживающейся колонны не ровная, а выпуклая; высота выпуклости достигает 1,65 см. Это лишь несколько примеров мастерства зодчих и квалификации строителей, благодаря которым Парфенон стал одним из самых выдающихся и великолепных зданий мира.

Строительство пропилей по проекту Мнесикла началось в 437 г., но так и не было закончено. Как и Парфенон, пропилеи строились из пентелийского мрамора с небольшим количеством черного известняка из Элевсина; двери и балки были деревянные. Пропилеи представляли собой единственный вход на Акрополь. К ним вели не ступени, а наклонная дорога, по которой могли подниматься процессии с колесницами. Дорога входила в ворота высотой 7 м и шириной почти в 4 м, а по бокам в главной стене были сделаны два дверных проема меньшего размера. К ним поднимались по четырем ступеням, выводящим на стилобаты, – каждый с тремя дорическими колоннами, поддерживающими внешний или западный фасады, – а затем по пяти ступеням к дверному порогу. Поскольку внешний портик был довольно длинным, мраморную крышу поддерживали шесть ионических колонн – по три на стилобатах по обе стороны дороги. Внутренний портик с тремя дорическими колоннами с каждой стороны дороги, поддерживающими восточный фасад, был намного короче и поэтому не нуждался в ионийских колоннах, чтобы поддерживать длинный «потолок из белого мрамора, не имеющий равных по красоте и размерам блоков». Кроме портиков и входов, в первоначальный план входили еще два западных крыла, но они так и не были построены. Даже в современном разрушенном состоянии пропилеи образуют грандиозный и величественный вход на Акрополь, в котором гармонично соединились мощь дорического и изящество ионического стилей. Мастерство, с каким строение приспособлено к особенностям рельефа, и технические ухищрения, соперничающие с теми, что применены в Парфеноне, меркнут перед общим впечатлением величия.

В 449–432 гг. четыре храма, построенные из мрамора по проекту неизвестного архитектора, были посвящены Афине и Гефесту на холме к западу от Агоры, Аресу – на Агоре, Посейдону – на мысе Сунион и Немезиде – в Рамноне. Эти храмы имеют такие общие черты планировки, как размещение третьей колонны по обе стороны перистиля на одном уровне с антами порога перед целлой. Ни один из этих храмов не может соперничать с Парфеноном и пропилеями, но они также являются образцами вершин зодчества и строительства. К Гефестеону вернулась часть былого величия и красоты благодаря раскопкам на Агоре, а остатки перистиля, по-прежнему венчающие крайнюю оконечность «омываемого морскими волнами лесистого мыса» Сунион, приветствуют моряка, входящего в Саронический залив по пути в Афины.

В Олимпии и в некоторых метопах Парфенона мы встречаемся с широко распространенными сюжетами из греческой религии. Они же служили темами для первого великого живописца, Полигнота Тасосского, чьи настенные росписи, изображавшие сцены из «Илиады» и «Одиссеи», видел Павсаний в Афинах, Платее и Дельфах. Полигнот пользовался только четырьмя красками: белой, красной, черной и охрой; он почти не применял оттенков и с большой экспрессией изображал действия и эмоции. По мнению Аристотеля, Полигнот как живописец и Софокл как драматург показывали людей, превосходящих нас душевными качествами и раскрывающими эти качества; то же самое можно сказать о скульптурах Поликлета.

Интерес к героической тематике был настолько распространен, а любовь к этим качествам, ценившимся во многих государствах греческого мира, настолько глубока, что они стали основной темой первого обширного исторического труда, сочиненного в Греции. Геродот Галикарнасский написал историю Персидских войн, в которой он противопоставил культуру Греции культуре негреческого мира. Геродот, родившийся на узкой береговой полосе, где встречаются Греция и Азия, много путешествовал по всему известному миру. Все, что он видел и слышал, служило пищей для его пытливого ума – и погребальные ритуалы скифских царей, и курдючные овцы Аравии, и происхождение финикийцев, и плавания вокруг Африки, и цвет ливийской соли; он изложил свой обширный и разнообразный материал в традиционной форме сказок (logoi), созданной его ионийскими предшественниками – логографами. Как «Гомер» превзошел авторов эпических песен, создав великую эпическую поэму, так и Геродот превзошел своих предшественников, вплетая свои «сказки» в историческую канву. Его плавный стиль даже в переводе обладает непревзойденной прозрачностью и очарованием, превосходно подходя для устного чтения длинного рассказа. Полем его исследований служило все протяжение человеческой памяти и границы известного мира; он сочинял собственные «сказки» или привязывал «сказки» предшественников к конкретным районам. Единство его материала обеспечивалось не только складом его ума, но и центральной драматичной темой – конфликтом между Западом и Востоком.

Из-за особенностей мышления Геродота назвали «отцом истории». В то время как другие записывали, Геродот исследовал: почему додонских жриц называют голубками, почему разливается Нил, почему скифы – кочевой народ, почему Греция и Персия начали войну и т. д. Смысл истории (historia) в исследовании, и письменная история есть результат исследований. Именно в таком смысле следует читать первые слова труда Геродота: «Таков вывод исследований Геродота Галикарнасского: время не должно лишать человечество прошлого, нельзя предавать забвению великие и чудесные деяния греков и негреков, а также и причину, почему они затеяли войну друг с другом». Однако одних исследований недостаточно, нужно иметь еще твердые суждения для оценки точности итога. Геродот предпочитал писать лишь о том, что знал сам, но нередко ему приходилось полагаться на слухи. Из-за этого он порой приводит несколько различных рассказов и выделяет один из них как наиболее вероятный, но не совершает характерную ошибку – не считает наиболее вероятный ответ безусловно истинным. Иногда он с чрезмерным доверием относится к событиям далекого времени или в дальних странах, иногда он просто тонет в колоссальном объеме информации, но в целом он предстает неизменным приверженцем здравого смысла, подкрепляя его жизненным опытом.

Центральной идеей Персидских войн, а следовательно, и своего сочинения, Геродот считал столкновение двух культур, или, точнее, двух групп культур – греческой и негреческой, и такой широкий подход обогащал метод Геродота и способствовал углубленному пониманию темы. В политическом смысле Геродот рассматривал это столкновение как борьбу духа свободы с проявлениями деспотизма, и он всецело осознавал значение итога этой борьбы для будущего всего мира. Его финальное исследование касается конечных причин исторических событий. Случайность, по его мнению, играет столь важную роль в жизни каждого человека, что того нельзя назвать счастливым, пока смерть не освободит его из-под власти случая. В жизни народов и великих людей, определявших судьбу народов, Геродот видел проявление божественной воли, наказывающей чрезмерные амбиции, неблагочестие и пустую самонадеянность. Бог, вмешиваясь в людские дела, ревнив и несет гибель: он сокрушает престолы великих мира сего, и под их обломками часто гибнут бедные и невинные. Так и в мире природы божественное провидение обеспечивает равновесие между враждующими видами. Вера и наблюдения не позволили Геродоту пойти дальше, он не осмелился вслед за Эсхилом оправдать деяния Бога в терминах людского правосудия.

Конечно, его история не лишена недостатков. Как и его современники, Геродот верил в действенность оракулов, в вещие сны, в явления «героев». Как путешественник, долго не имевший родного города, он расширил свои представления о человечестве, но оставил без внимания полисную политику. Поэтому он оценил величие афинской демократии, но не смог понять природу и причины реформ Клисфена. Не был он и полководцем: он мог описывать снаряжение и разбираться в принципах, но не понимал и не мог воссоздать тактику, применявшуюся в сухопутных и морских сражениях. В духе своей эпохи он вкладывал в уста своих персонажей речи для оживления повествования и для передачи их суждений, но отнюдь не утверждал, что эти речи повторяют то, что действительно говорили Крез или Ксеркс. Однако эти, по мнению современного читателя, недостатки и странности становятся совершенно несущественными, если принять во внимание широту интересов Геродота и его оригинальность, а также его уверенные и здравые суждения о людях и жизни.