Алмазный Меч, Деревянный Меч. Том 2 - Ник Перумов

Император промолчал. Только взглянул на легата так, что тот враз осёкся.

– Покажи им, Фесс, – после паузы сказал Император.

Фесс внутренне пожал плечами, однако подчинился. Лично он не чувствовал впереди никакой ловушки. Да и зачем магам было их тут ставить? Они ж не сомневались, что остановят врага ещё на дальних подступах к башне!

Он достал Искажающий Камень, осторожно поставил его возле порога. Заглянул в зелёную глубину граней. Если здесь и есть сторожевое заклятье, оно должно быть грубым и несложным – у магов просто не было времени ставить какие-то особо изощрённые преграды.

Фесс отыскал уже знакомую ниточку в клубке переплетённых между собой заклятий Искажающего Камня. Разматывая клубок, осторожно заставил выдвинуться вперёд, к двери, тонкий лучик зеленоватого света. Потом, весь взмокнув от усердия, послал луч ещё дальше, за порог. Коснулся им небрежно рассыпанных по полу золотых монет. Всё спокойно. Можно идти смело…

Однако Император лишь покачал головой.

– Это ловушка. И, похоже, они уже знали, что у тебя есть Искажающий Камень. Смотрите!

Он шагнул к порогу и коротко взмахнул левой рукой.

Белая перчатка с размаху врезалась во внезапно рухнувшую сверху завесу жирного фиолетового пламени. Потянуло удушливым дымом, однако Император спокойно вынул из огня невредимую левую руку. С белой перчатки стекали, падая на пол, капли жидкого огня.

– А дальше – ещё хуже, – сказал Император, брезгливо стряхивая последние следы пламени Кутула. – Прятали хитро, надеялись, что мы потеряем голову… Замуровать вход! Немедля!

Больше ловушек в башне они не нашли. А Фесс только и мог, что неустанно ломать себе голову – каким образом Император мог почувствовать западню, которую пропустил он, Фесс?..

И ещё воину Серой Лиги не давало покоя то вырвавшееся на свободу чудовище. Если оно было заточено под замком и его на самом деле освободила магия Императора (точнее, магия его латной перчатки), то не лучше ли было и вовсе не штурмовать башню? Кто знает, во что это теперь выльется? И почему, почему, почему Радуга решила возводить своё укрепление в таком месте? Тем более если тварь освободилась от достаточно сильного, но всё-таки не раскалывающего мир усилия? Что тут за хитрость? И, если магия принесённой им, Фессом, белой перчатки пробудила от долгого сна это чудище, то не было ли это пробуждение истинной целью того козлоногого гостя, что вручил Фессу странную посылку там, ночью, у дольмена?

Кажется, это было так давно…

Единственной добычей, заслуживавшей внимания, вновь оказалось магическое зеркало. Только на сей раз его уже не защищали никакие заклятья – и это тоже показалось Фессу подозрительным.

– Принесите сюда второе из моего шатра! – неожиданно приказал Император, стоя перед громадным мутно-серым стеклом в роскошной резной раме – золотое пополам с фиолетовым.

«Зачем это ему понадобилось? – терзался Фесс. –Откуда вообще вдруг взялись такие познания в магии? Конечно, его учили и Сежес, и Реваз, и Гахлан – но разве этого достаточно?..»

Приказы Императора исполнялись быстро. Очень скоро второе зеркало уже стояло напротив вмурованного в стену.

– Отойдите все! – властно приказал Император.

Ему молча повиновались.

– Ещё дальше! Подождите за дверью!

Спустя мгновение он остался один.

Скорее всего им руководил инстинкт. Никто и никогда не учил его трюкам с зеркалами, тем более магическими. Это уже относилось к разряду высокого волшебства, которого непосвящённым касаться вообще не полагалось ни при каких обстоятельствах.

Император поставил второе зеркало прямо на пол, подперев его парой стульев, под прямым углом к висевшему на стене. Подошёл ближе. Обманчиво реальная анфилада во внезапно прояснившемся стекле тянулась вдаль, в томительно-недосягаемое зазеркалье, куда, говорят, есть ход только Верховным магам Орденов.

На мгновение он ощутил лёгкое сопротивление – его взгляд туманился, по вискам застучали молоточки боли. Кто-то (или что-то) предпринял запоздалую попытку отогнать Императора от его добычи. Жалкие потуги. Не стоит даже обращать на них внимание.

– Ты снова хочешь увидеть ту девушку? – спросил вдруг неслышимый голос. Император невольно вздрогнул – в таком тяжело признаваться даже самому себе.

Да. Хочу. Хочу снова её увидеть. В ней нет томительной, влекущей красоты эльфиек (Императору доводилось их видеть), зато… зато есть незримая аура какой-то чёрной обречённости, аура, что дивным образом меняет – для зоркого глаза – даже черты лица. Что-то очень-очень близкое чудилось в этих больших глазах, пусть даже смотрящих с гневом и презрением.

Конечно, она должна его презирать и даже ненавидеть. Ей каким-то чудом удалось пережить ту покрытую окровавленным песком арену, тупой меч, острые крюки служителей, что выволакивали трупы после императорских уроков; она смогла выдержать и ров с известью, выбралась каким-то чудом, каким-то чудом выжила… И вот теперь возвращается – конечно же, с гневом и яростью в сердце. На что она рассчитывает? Ведь Дану появляются в имперских пределах не иначе как в ошейниках рабов!

Невольно Императору вновь вспомнились те два покушения. А что, если Сежес не слишком-то и лгала? Что, если Дану, доведённые до последней степени отчаяния, и в самом деле, собрав остатки сил, устроили эти покушения в тщетной попытке обезглавить своего вечного врага – людскую Империю, обезглавить, пока у Императора нет потомка? Ведь даже самые невероятные предположения иногда могут оказаться правдой.

Невольно мысли Императора сосредоточились на Дану. Быть может, мощь этого зеркала покажет их ему? Быть может, ему удастся отыскать эту девочку со шрамом? Быть может, ещё не поздно… что? Спасти её? И что делать с ней потом? Отправить за море, дав столько золота, сколько она сможет унести?

«Нет», – пришёл чёткий и ясный ответ. Это лицо, эти губы, сжатые с обречённой суровостью, эта пролегшая между бровей глубокая складка – она шлаумирать, понял Император. И пока её долг не будет выполнен – эта Дану не остановится. Она упадет только мёртвая. Её можно убить, но не победить. Она уже выше порога любых мучений. Быть может, она уже нечувствительна и к боли – Императору доводилось слыхать о таком. Её можно изрубить на куски, а она ничего не почувствует, кроме милосердной смерти.

Огромное настенное зеркало осветилось изнутри. Яростный поток света ударил в плоскость второго, отразился, вонзаясь в Императора мириадами острейших клинков. Человек невольно вскрикнул от боли, однако не отступил, упрямо вглядываясь в пылающую глубину.