Эльфийский Камень Сна - Кэролайн Черри

— Боги, — промолвил Донал, чувствуя, как у него в груди закипают слезы. — О боги, — его охватила дрожь. Он стер грязь со щеки Кирана, и прикрытые веки того дрогнули. Донал огляделся, чувствуя, что не может поднять Кирана, и увидел, что вокруг собралось уже кольцо людей, и он стоит на коленях у самых ворот.

— Ради богов, сделай что-нибудь. Помоги ему. Арафель!

— Нет, — прошептал Киран. Он открыл глаза, и народ забурлил. Он шевельнулся. Немыслимо, как можно было дышать с таким пронзенным телом! Он ощупал булыжник вокруг себя и постарался подняться. Камень сиял на его груди, как дневная луна. — Не зови, не призывай это имя.

— Господин, — промолвил Донал, и тут, задыхаясь, сквозь толпу пробежала Бранвин. Она замерла. Все ждали, что она закричит, завоет, но нет, она лишь бесшумно приблизилась и, став на колени, поднесла к губам руку своего господина.

— Мне снился сон, — промолвила она. — И дети видели, что ты возвращаешься домой — о Киран, Киран!

— Он спит, — сказал Донал, выйдя к детям, дожидавшимся его в зале: он с большей готовностью встретился бы с врагами, чем с этими встревоженными лицами, нетерпеливо ждущими любого луча надежды и опасающимися, что от них что-то скрывают. Они стояли как два восковых изваяния со страдальческими глазами, с бесконечно потерянным видом, не зная, в чем им могут солгать и какую долю правды скажут двум детям и какие ужасы происходили там за закрытой дверью. Они ждали, и он раскрыл для них свои объятия. Они подошли к нему, и он крепко обнял их, как товарищей, не как детей, и почувствовал, как все перед ним закружилось в вихре потери и страха. Наверно, то были их талисманы. У него перехватило дыхание, и он почувствовал себя потерянным во мгле, словно они стояли где-то беззащитные, открытые добру и злу.

— О боги, — пробормотал Донал, — он поправится. Я ведь поправился. А его она любит больше.

Они посмотрели на него — две пары изумленных глаз; но вокруг них были лишь стены зала — твердый камень, и ярко горели факелы, ибо окон здесь не было.

— Железо, — прошептал Келли, — Донал, они ранили его железом.

— Его уже нет. Мы вытащили его, — и картина вновь ожила перед его глазами — восковая кожа, ножи Шихана, но крови было немного… Он взглянул на их детские лица, на их бледные-бледные лица, словно они лишились слез, как их отец — крови. Они еще ничего не знали, не подозревали о грозовой стене, громоздившейся над ними, о том, что отец их неестественно бледен.

— Можно нам на него посмотреть? — спросила Мев.

Это им не было разрешено. Их мать запретила им. Но Бранвин не видела их лиц, не слышала их голосов, таких спокойных и трезвых, что они надорвали бы ей сердце.

— Да, — ответил он, — но только из дверей. Вам же не хочется будить его. Послушайте меня. При таких сильных ранах лучшее лекарство — сон.

И он подвел их к двери, из которой выходила Мурна. Он распахнул ее шире, чтобы им стал виден лежащий Киран и Бранвин, стоящая рядом на коленях. Лицо его было спокойно.

И на лице Бранвин была теперь безмятежность. Она посмотрела на Кирана, потом — на детей и сделала им знак, чтобы они подошли, предварительно приложив палец к губам. И дети приблизились к постели отца.

«Прости меня», — говорил взгляд Донала, но Бранвин обняла своих детей — Мев, а потом Келли, утерла ладонями их слезы, которые беззвучно катились по их спокойным и бледным лицам, а затем безмолвно попросила их удалиться. И Донал снова протянул руку к двери, сначала взглянув на неподвижно лежащего господина.

Киран открыл глаза.

— Не волнуйся, — промолвила Бранвин, — спи спокойно.

Легчайшая из улыбок коснулась лица Кирана — улыбка человека, глядящего на своих любимых, но она растаяла, и глаза закрылись. Пот выступил на его челе, и лицо вновь озарилось восковым светом, а брови, ноздри и углы рта так заострились, что он стал казаться другим человеком: морщины разгладились от боли, создавая иллюзию молодости и силы.

«Как король, — вспомнил Донал свое видение. — Или Ши».

— Папа, — прошептала Мев. — Папа…

— Ступайте, — рассеянно сказала Бранвин, оперевшись на подушку, где покоилась голова Кирана. — Дайте ему поспать.

Мев направилась к двери. Келли поколебался мгновение с лицом искаженным от муки, но Донал взял его за руку и увел за собой.

А потом они плакали как дети. Пришла Мурна и принесла им сладких лепешек и немного эля, и это наконец успокоило их; и Доналу удалось заставить их улыбнуться не счастливыми, радостными улыбками, но отважными, теми, что улыбался их отец, когда смотрел на них. В зале пахло дождем, напоминая им об обложивших их тучах, и временами рокотал гром.

— Это белый конь там, — промолвила Мев, глядя огромными глазами и сжимая на горле свой талисман. Дрожь пробежала по коже Донала, но он ощутил и покой — что-то из мира Ши было поблизости с ними.

— Наверное, его хозяин недалеко, — заметил он.

— Он потерялся, — отсутствующим тоном произнес Келли, словно прислушивался к чему-то. — Он о ком-то горюет. О Донал, что-то случилось в низовьях реки.

— Тихо, — ответил Донал, — тихо. Не волнуйся. Иди сюда и выпей свой эль. Налей ему еще, Мурна. Я думаю, им можно.

— Нет, — сказала Мев.

Странный звук нарастал в воздухе, так что Донал поежился, подумав о громе, об облаках, о создании, которое он видел — но то был иной, земной звук — удары копыт, ничего не имеющие общего с громом, и они гулко отдались от стен.

— Всадники скачут, — прошептала Мурна. — Ты слышишь, Донал?

— Да, — откликнулся он и поспешно вскочил на ноги, ибо кони приближались очень быстро и звуки доносились уже почти от самых ворот. — Где же стража, почему нам не сообщили? Да помогут нам боги, — и он кинулся вниз по лестнице. Мурна, Мев и Келли последовали за ним, но он не стал тратить время на то, чтобы останавливать их.

Так они выбежали на стены, где уже все собрались, и ворота со скрипом открылись, и всадники хлынули во двор на взмыленных лошадях, всадники, чьи цвета и металл доспехов посерели от пыли, а лица превратились в маски. То были воины Кер Велла, и никакая пыль не могла скрыть облик первого — ибо его рост и огненные волосы выдавали его.

— Барк, — выдохнул Донал и бросился навстречу двоюродному брату.

Но в комнату, склонившись, вошел еще один посетитель. Киран видел его, не открывая глаз, так даже облик его был яснее — сгусток тьмы, взиравшей на него. Но Бранвин не видела — ее золотая головка была опущена, и свет выхватывал серебряные пряди в ее косах, танцуя на плитах стены, но ни разу не прикасаясь к темному гостю. Его мучила боль, грызущая боль железа там, где распространился его яд. У него болело сердце от ран, от потери, от вида Бранвин, сидящей с таким несчастным и беспомощным лицом. Он не мог шевельнуться. Мир казался слишком хрупким и помертвевшим для любого движения. «Я растаю, — подумал он, — больше никогда не увижу ее и детей, полей и всего остального, накрытый стол, смеющуюся Мев и Бранвин в лучах солнца. Этот мир разорвется как паутина».