Убийство Президента Кеннеди - Уильям Манчестер

К рассвету 23 ноября Освальд был признан бесспорно виновным. Поводов для сколько-нибудь обоснованных сомнений в его виновности не существовало. Доказательства вины Освальда имелись в избытке. Все считали, что убийца главы государства должен был бы обладать хотя бы минимальной хитростью. Казалось, будто водородная бомба была случайно запущена каким-то жалким техником. Чем больше фактов становилось известно о преступнике, тем больше рассудок отказывался понять свершившееся. Между причиной и следствием по было никакого соответствия. Их нельзя было сопоставить. Люди, взявшие Освальда под стражу, не были виновны в его глупости. И их нельзя полностью винить за то, что у него не было адвоката. Конечно, делегацию юристов Союза борьбы за гражданские свободы надлежало принять в пятницу вечером более любезно. Однако суд не мог назначить защитника до тех пор, пока по начался судебный процесс, а разбирательство дела по дошло до этой стадии. Непростительной ошибкой в обращении с заключенным было по-прежнему беспрецедентное выставление его напоказ. Спектакль с участием Ли Освальда продолжался без перерыва. Несмотря на массу предостережений, ни одним фотоснимком, ни одним микрофоном не стало меньше. Во время одного из таких оживленных интервью, данного в субботу корреспонденту «Нейшнл бродкастинг компани», капитан Фритц заявил:

— Этот человек убил президента, мы имеем против него совершенно железные доказательства.

Когда ФБР уведомило начальника полиции Карри о заключении экспертов, что почерк на заказном талоне журнала «Америкен райфлмэн», посланном фирме «Клейн», принадлежит Ли Харви Освальду, Карри подробно сообщил об этом на пресс-конференции, передававшейся по телевидению. Директор ФРБ Эдгар Гувер, узнав об этом, был взбешен. Он позвонил в Даллас и предупредил, чтобы впредь улики, добытые его ведомством, не обсуждались публично. Карри был поклонником Гувера и с гордостью вывесил у себя в кабинете его фотографию с надписью ему, Карри. Тем не менее под влиянием какого-то, казалось, самовозникающего импульса разоблачения продолжались. Не было такой отвратительной подробности или такого участника событий, о которых бы умолчали. Окружной прокурор Генри Уэйд прозрачно намекнул, что Жаклин Кеннеди и Линдона Джонсона могут вызвать в Даллас для дачи показаний, а осторожнейший из комментаторов Дэвид Бринкли прямо заявил, что президента убил какой-то «подонок из винтовки, заказанной по почте». Почти все выдающиеся юристы впали в неистовство. Председатель Верховного суда Эрл Уоррен, смотря у себя дома телевизионную передачу, в которой приводились улики против Освальда, вспомнил случай, когда один шериф на Юге передал по телевидению признание обвиняемого. Суд низшей инстанции признал этого человека виновным, а Верховный суд вынужден был пересмотреть приговор. Нынешнее нарушение закона было, по мнению Уоррена, куда более серьезным.

Поскольку Роберт Кеннеди не мог выполнять своих обязанностей министра юстиции, фактически обязанности министра выполнял его заместитель Ник Катценбах Он предложил создать комиссию по расследованию, которую позднее возглавил председатель Верховного суда.

К своему ужасу, Катценбах узнал, что новый президент уже принял предварительное решение о создании техасской комиссии по расследованию убийства Кеннеди, в которую не должно было входить ни одного нетехасца, в том числе ни одного представителя федеральных властей. Катценбах отправился к вашингтонскому адвокату Эйбу Фортасу, бывшему в самых близких отношениях с Джонсоном. Катценбах без обиняков заявил ему, что считает идею нового президента страшной ошибкой[52].. От Фортаса он впервые узнал, что Джонсон намерен опубликовать доклад ФБР об обстоятельствах убийства, как только тот будет готов. Этого тоже нельзя делать, доказывал Ник и настаивал на том, чтобы доклад проходил через руки министра юстиции и его самого.

Для председателя Верховного суда или заместителя министра юстиции не обязательно заниматься рассмотрением неприглядной стороны событий или беспокоиться по поводу их возможных последствий. В полицейском управлении Далласа вопрос о безопасности Освальда вызывал тревогу. Так, один капитан полиции звонил Фритцу по поводу угроз в адрес арестованного. Ему было сказано, что это дело Карри.

Намек окружного прокурора Уэйда, что овдовевшую первую леди, возможно, попросят дать показания в техасском суде, привел всех в ужас. В Далласе было довольно широко распространено мнение, что, «после всего того, ей пришлось пережить, не приходится ожидать, чтобы она вернулась сюда и присутствовала на разбирательстве этого отвратительного преступления». Эти слова принадлежат Джеку Руби. Руби пошел, однако, еще дальше. Он был убежден, что «ради нашего любимого президента кто-то должен» сделать так, чтобы надобность в этой поездке отпала. Сделать это, очевидно, мог только доброволец. Всю свою жизнь Джек считал себя мстителем — достаточно было какого-нибудь антисемитского замечания, чтобы он потерял самообладание, а в своем мщении он всегда прибегал к насилию. Руби был физически слабым человеком, прямым и простодушным. Подобно ребенку, он не был способен предусмотреть последствия бурной вспышки, сопровождающейся применением физической силы.

Хотя железные ворота Белого дома и были закрыты ради предосторожности, интерес публики был сосредоточен на постаменте с гробом. Полтора века в бальном зале оказывали последние почести праху пяти президентов, умерших во время пребывания на посту: Гаррисону, Тэйлору, Линкольну, Гардингу и Франклину Рузвельту, однако для их современников это были события, происходившие где-то в другом месте, о которых лишь читали в газетах. 23 ноября 1963 года такого отставания от событий больше не было. Мощное объединенное усилие средств массовой информации привело всю нацию на Пенсильвания-авеню, 1600 и при помощи разно фокусных линз «Зумара» через подстриженную лужайку, на залитые дождем ступени президентской резиденции. Когда военный моряк щелкнул каблуком, салютуя прибывшему высокопоставленному лицу, десятки миллионов телезрителей видели разлетевшиеся при этом брызги и вымокшие гамаши моряка. На лице Нины Уоррен, когда она вышла из Северной галереи, были видны слезы, и все могли наблюдать, как Сарджент Шривер и Энджи Дьюк протягивали друг другу свои мокрые руки. В перерывах показывали задрапированный траурными флагами северный вход в Белый дом.

Целых семь часов продолжалась величественная пантомима. Периодически в телевизионную передачу включали отрывки из фильмов, траурную музыку или показывали Даллас; иногда говорил комментатор.

В Белом доме посетителей проводили в Синий зал, где члены семьи убитого президента по очереди выполняли роль хозяев; затем они проходили через Зеленый и Восточный залы, останавливались у подножия гроба, а потом спускались вниз по лестнице.

Из уважения к новому президенту правила этикета во время панихиды были пересмотрены. Было очевидно, что Линдон Джонсон должен первым пройти мимо гроба, когда удалится семья Кеннеди. Поэтому тех, кто прибыл раньше, просили подождать, пока новый президент не пройдет через Восточный зал. А таких было много. Генерал Тэйлор и его супруга приехали к концу службы. До них прибыло еще две автомашины, и молодой адъютант, промокший до нитки, подбежал к ним и попросил их оставаться в машине. Дуайт Эйзенхауэр и его сын Джон ожидали в Синем зале.

После того как Жаклин Кеннеди освободила зал заседаний правительства от вещей мужа, там собрались члены кабинета, намереваясь пройти к гробу вслед за Джонсоном. Но он сорвал их план. Перейдя в сопровождении лидеров конгресса Уэст Икзекьютив-авеню, Джонсон, не заходя в зал заседаний, обошел со свитой постамент с гробом президента.

За ними, поздоровавшись с Джонсоном, последовали члены кабинета.

Пришли и враги Кеннеди — у них не было иного выхода. Демонстративное пренебрежение к Белому дому в эту субботу было немыслимым для всякого, кто играл хоть какую-то роль в общественной жизни. Ненавистники выступали в прошлом слишком громогласно, и вопрос о том, не был ли стрелявший участником более широкого заговора, все еще оставался открытым. Нет сомнения, что некоторые из посетителей лицемерили, но очень многие из тех, кто резко расходился с президентом во взглядах, испытывали к нему симпатии как к человеку.

Представители прессы составили одну из двух последних делегаций, прошедших мимо гроба. В другую входил обслуживающий персонал Белого дома. К этому времени все знаменитости удалились. Послы возвратились на Массачусетс-авеню, губернаторы — в номера своих отелей, сенаторы — в Капитолий. Те, кто работал на радио, в печати и на телевидении, не проявляли интереса ни к печальной церемонии, в которой участвовали их коллеги, ни к молитвам сержанта Джордано, слуг Чарльза Финклина и Джорджа Томаса, и широкая публика так о них и не узнала. Тем не менее все это было, и в отличие от официальных лиц люди эти поступали так отнюдь не по обязанности. Прощание с президентом репортеров радио и телевидения, специальных корреспондентов и особенно слуг, плотников и уборщиц было чем-то необычным. Оно не предусматривалось планом торжественной церемонии похорон, как и толпы, собравшиеся прошлой ночью в Эндрюсе и Бетесде, и рабочие бензоколонок, с благоговением стоявшие на рассвете вдоль Висконсин-авеню. Это показывало, насколько вся страна была охвачена горем. Камердинер Джона Кеннеди Джордж Томас, который чистил каждый его ботинок и гладил каждую пару его брюк там наверху, тоже считал своим долгом находиться здесь и при этом стоять на коленях. Журналисты, вообще Не отличавшиеся рабской преданностью президентам, шли к гробу в скорбном молчании. Затем они попросили — и получили на это разрешение — следовать завтра пешком за гробом по Пенсильвания-авеню до Капитолия.