Главный бой - Юрий Никитин

— Так, — сказал базилевс, — что мы имеем… Теперь в Степи остался только один могучий лидер — хан Отрок. Вся власть принадлежит ему… Ну конечно, в каждом племени есть свои претенденты, но Отрок явил себя и мудрецом, отказавшись идти на Русь. Его авторитет неоспорим! Теперь же, когда все окрестности Киевщины залиты кровью их сынов, когда вороны клюют глаза их богатырей, а волки терзают еще теплую плоть… хан Отрок просто обязан будет повести новую рать! Теперь это сделать легче, ибо эти сыны степей подвержены примитивной мести, так не свойственной народам цивилизованным. Да и одолеть Киев легче!.. Я не поверю, что сражение с объединенной ордой одиннадцати ханов прошло для Киева бесследно. Там тоже наверняка остались лишь горстка воинов да полуразрушенные стены. А мы, кстати, сегодня же пошлем хану Отроку богатые подарки, несколько караванов с оружием, предложим в помощь генуэзскую пехоту, что уже второй месяц у нас на прокорме и жалованье…

Спархий видел, как базилевс на глазах оживает. Бледные щеки снова порозовели, в глазах появился блеск, а нос стал хищным, как у большой опасной птицы. Что ж, даже поражение можно обратить в победу. Империя простояла тысячу лет. Если удастся сломить Русь, то стоять будет вообще вечно. И вечно править миром.

— Мне отправиться в Киев?

— Нет, — сказал базилевс живо. — Я прямо сейчас напишу письма! Завтра ты выступишь с большим караваном. Отвезешь хану Отроку в дар от империи золото, богатые подарки, заверишь в нашей дружбе. С тобой будет две сотни верблюдов, доверху нагруженных оружием. Ведь наверняка основная масса была потеряла под Киевом… Кроме того, на то золото, которое получит Отрок, можно закупить оружия на две такие орды, что потерпели поражение!

Спархий поклонился:

— Я все выполню.

— Иди, — разрешил базилевс. — Завтра тебе предстоит долгий путь.

Волчий Хвост, израненный, перевязанный так, что лишь один глаз смотрел из-под повязок, в седле, однако, держался без посторонней помощи. Глаза блестели как у молодого кота, его коня водили под узду, а с седла воевода покрикивал, воеводил. При виде князя воскликнул с удивлением:

— Не могу понять, как это Добрыня сумел столько народу напобеждать!

Владимир поморщился:

— Придержи язык, воевода. Мне сдается, что не все здесь… одолетые в честном поединке. Вон, к примеру, герой с летающим топором, который Добрыне не уступит ни в силе, ни в доблести, ни в чести. Ну, так мне кажется. Никто его не обязывал, понял?..

— А чего же он здесь?

— Его спроси, — посоветовал Владимир. — Но он сам пришел и с собой привел крепких парней, каких свет не видывал. То ли братьев, то ли всю родню, то ли собственную дружину… И тоже говорил о встрече с Добрыней.

Волчий Хвост смотрел жадными глазами на рослых богатырей, страшных обликом, величавых как львы, потирал руки с видом собственника:

— Это уже какое-то восполнение потерь…

Владимир вытер со лба кровь, покачал головой:

— Нет. Нехорошо так. Я Добрыню знаю. Поступим так, как он поступил бы…

Голос великого князя на миг пресекся, темная туча набежала на чело.

Волчий Хвост смотрел с недоумением.

— Ты говоришь так, как будто уже навек с ним попрощался!

— Еще свидимся, — ответил Владимир, но не стал уточнять, на каком свете. — Объяви всем, кто пришел как пленник Добрыни… и сражался за Киев… Именем Добрыни я освобождаю их от слова! Пусть возвращаются в свои пределы с честью.

Волчий Хвост сказал поспешно:

— Нет, сперва на княжий пир! Угостить всех, золота отсыпать без меры, наплести про их подвиги… Глядишь, какой-то дурень раскиснет от похвал и останется. Еще Забава пусть оденется этой… восточной, пройдется разок-другой через палату. Еще пара дурней клюнет. Герои — они честные, но не… гм… Эй, Макаш!.. Хотя нет, воеводствуй здесь, лучше Претич… Раскрой княжью сокровищницу, если князь доверит. А золота позволяй брать столько, сколько смогут унести. И намекни, что у нас еще десять раз по столько в тайных подвалах. Мол, будет чем платить и дальше.

Вечно хмурый Макаш сказал обеспокоенно:

— Все растащат!

Волчий Хвост посмотрел на великого князя. Лицо Владимира стало жестким, хотя голос звучал весело:

— Горе побежденным! Война должна кормить сама себя. Кто к нам пришел за шерстью — вернется стриженным! Еще и пастбища заберем. Так что золота у нас прибудет. А пленных завтра же продать рахдонитам. Неча такую орду кормить.

— А ханов?

Владимир на миг призадумался.

— Придумаем. А пока посади их в цепях… да потяжелее, на заднем дворе. Прямо на землю. И прикуй к стене. Да чтоб цепи покороче!

Волчий Хвост предложил деловито:

— Тогда со стороны конюшни? Там солнце печет как угорелое. И воды им не давать… И не кормить, понятно.

— Делай, — кивнул Владимир. — Пусть сидят. А потом придумаем, как их исказнить полютее. Чтоб другие трижды подумали, прежде чем пробовать копьем наши рубежи!

Из соседних сел и весей набежал народ, всюду стучали топоры, пахло сосновой щепой, смолой, стружками. Прямо на улицах развели костры, там в котлах варилось мясо, на огромных вертелах жарили целиком быков, хлебопеки работали и ночами, а хлеб развозили по строительным артелям.

Город спешно отстраивался. За день подняли городскую стену, взялись за дома, терема, сгоревшие оружейные, кузницы. Владимир велел щедро платить всем плотникам и столярам. По случаю победы над ворогом снял вину с беглых и виновных, те явились тут же, будто ждали под окном. Оказалось, все бились в ополчении, не раскрывая своих имен.

Скрипели телеги, в раскрытые врата города со всех сторон везли бревна. Прямо на улицах обтесывали, подгоняли, терема быстро поднимались еще краше. Владимир подумал с хмурым удовлетворением, что каменную крепость взять труднее, но зато потом, если отстраивать, вовсе за год не отстроишь. А здесь уже на третий день после последнего сражения город как умытый дождем, чистый и красочный, светло украшенный, ни следа от пожаров, кровавой бойни…

Владимир носился по городу, исхудал, глаза горели, и только на третий день, вернувшись в терем, сбросил плащ на руку набежавшего отрока, поинтересовался:

— Ну, как там наши семеро?

На крыльцо вышел Волчий Хвост, бледный, но довольный как бык.

— Сидят, — ответил он с волчьей ухмылкой. — Изжарились на солнце!.. Мухи их облепили так, что морд их подлых не видно. Смотреть любо!.. Тем более что их не семеро уже.

Они поднимались по лестнице на второй поверх, Владимир вскинулся, рука метнулась к рукояти меча, а глаза вспыхнули гневом.

— Что? Сбежал кто-то?