Арманд и Крупская: женщины вождя - Борис Соколов

Когда же Надежда Константиновна говорит о «женском рабстве» у буржуазии, она, как кажется, опирается на устные рассказы и статьи своей подруги-соперницы Инессы Арманд. Многое здесь созвучно мыслям, которые та высказывала в письме старшей дочери о Толстом. И ведь именно Инесса Федоровна была замужем за фабрикантом, имела в своем распоряжении любые браслеты, брошки, колечки и прочие «погремушки». Однако трудно предположить, чтобы Александр Евгеньевич, а потом его брат Владимир видели в Инессе «вещь». Тут уж Крупской приходилось фантазировать. А вдохновляла на такое фантазирование, возможно, подсознательная зависть и ревность к сопернице: и в роскоши жила, бедности никогда не знала, и любовь Ильича сумела завоевать.

Самой же Надежде Константиновне завоевать души юных ленинцев своим суконным, бюрократическим языком вряд ли далось. Как представишь себе пионера, послушно повторяющего: «Взгляд на женщину как на предмет развлечения широко распространен в буржуазных странах», так жутко станет. Или: «Помещики, местные власти пороли мужиков, а те срывали сердце на бабах». Дети-то, конечно, не задумывались, а взрослый человек задумается, и оторопь возьмет. Как удавалось вместе пороть крестьян конкретным, одушевленным помещикам и абстрактным, неодушевленным властям?

В одной из последующих статей Крупская вообще призывала пионеров «укрепить товарищескую связь между мальчиками и девочками». Когда читаешь ею написанное, создается стойкое впечатление, что Надя в гимназии была совершеннейшим «синим чулком» и что Ильич был ее первой и последней любовью. Впрочем, может быть, тут сказался общий марксистский и советский ханжеский стиль, когда вопросы пола и любви стыдливо отодвигались на задний план, дабы не отвлекать массы от классовой борьбы?

Крупская также учила ребят бдительности, призывала не верить слухам, что распускали враги. В 1932 году в статье «Научимся работать по-настоящему, по-ленински» она убеждала: «Сейчас те, кому хорошо жилось при царской власти, которые хотят, чтобы вернулась власть помещиков и капиталистов, чтобы зажать в кулак покрепче рабочих и трудящиеся массы крестьянства, колхозников, стараются всячески вредить соцстроительству, пользуются темнотой, которой еще много в деревне, чтобы пускать всякие злые и вредные слухи, настраивать темных людей против власти. Но, чтобы бороться с ними, надо самим очень хорошо разбираться во всем».

Это писалось в период насильственной коллективизации, массовых депортаций «кулаков и подкулачников», голода в советской деревне. По сути, призыв Крупской звучал издевательски. Для того, чтобы не верить «злым и враждебным слухам», необходимо было не много знать, а многого не знать. Об этом незнании и заботилась советская пропаганда, скрывая неприглядную правду о голоде и репрессиях от страны и мира. Новоиспеченные же колхозники, надо думать, жизнь при царе вспоминали с ностальгическими слезами как почти прекрасное время: тогда приходилось голодать, но все же не так капитально, как при Советах. Да и по числу расстрелянных и сосланных Николай II, революционерами прозванный Кровавым, и Столыпин с Лениным и Сталиным не могли соревноваться.

Конец Крупской, как и Арманд, как и Ленина, пришел внезапно. Надежда Константиновна страдала базедовой болезнью, пошаливало сердце, была масса других мелких и не очень мелких недугов, однако в те февральские дни 1939 года, когда она готовилась отпраздновать свое 70-летие, ничто не предвещало беды. Вот что вспоминала Вера Рудольфовна Менжинская, сестра покойного главы ОГПУ: «Еще 23 февраля Надежда Константиновна вспоминала в Совнаркоме, отстаивала столь близкие ее сердцу, столь дорогие ей детские сады, детские дома. Она устала, но была радостно возбуждена тем, что ей удалось достигнуть желанного результата. После Совнаркома Надежда Константиновна поехала отдохнуть в Архангельское… Туда неожиданно для Надежды Константиновны съехались поздравить ее старые друзья, товарищи по партийной работе. Начинаются воспоминания, все говорят… Надежда Константиновна говорит и сама, дополняет те или иные воспоминания. В восьмом часу вечера она уходит к себе, почувствовав себя нехорошо, но не говоря об этом никому из присутствующих, чтобы не нарушить общего радостного настроения».

Об этом же дружеском ужине, происходившем накануне дня рождения, 25-го числа, оставила рассказ и одна из старых подруг Крупской Нина Исааковна Стриевская: «Мне всегда тяжело вспоминать этот вечер. Так хорошо, приподнято он начался и так трагически закончился. Надежда Константиновна была очень оживлена, шутила, пела со всеми любимые песни революционной молодости. Вспоминала минувшие годы с Ильичом в Шушенском (наверняка, это был самый счастливый период ее жизни. — Б. С.), как их на пути из ссылки выручили сибирские пельмени. Кто-то предложил соорудить их. Сообща принялись их готовить, ели с аппетитом. Спустя недолго Надежда Константиновна ушла к себе. Скоро у нее начались сильнейшие боли в животе. Приехали врачи и увезли ее в Кремлевскую больницу». 26 февраля в «Правде» было опубликовано поздравление Крупской от ЦК в связи с 70-летием со дня рождения. В тот момент наверху уже знали о ее безнадежном состоянии. 28 февраля в газетах появилось «Сообщение о болезни тов. Крупской Н. К.», где говорилось: «Болезнь развивалась бурно и с самого начала сопровождалась резким упадком сердечной деятельности и потерей сознания. В связи с этим отпала возможность помочь больной оперативным путем». Накануне, в 6 часов 15 минут утра 27 февраля 1939 года, Надежда Константиновна Крупская «при явлениях паралича сердечной деятельности» скончалась. В некрологе от имени ЦК и Совнаркома сообщалось: «Смерть тов. Крупской, отдавшей всю свою жизнь делу коммунизма, является большой потерей для партии и трудящихся Союза ССР». За два дня прощания, 28 февраля и 1 марта, в Колонном Зале мимо гроба с телом Крупской прошло полмиллиона человек. Урну с ее прахом несли к кремлевской стене Сталин и Молотов.

Что же за болезнь внезапно поразила Надежду Константиновну? Первым прибывший к Крупской врач М. Б. Коган предположил отравление и порекомендовал положить на живот грелку с горячей водой. Симптомы, которые были у больной — острая боль в животе и рвота, — могли свидетельствовать как о пищевом отравлении, так и об аппендиците. В первом случае грелка на живот облегчает положение пациента, зато во втором усугубляет, поскольку ускоряет наступление перитонита — воспаления брюшины.

К несчастью для Крупской, врач ошибся: у Надежды Константиновны был аппендицит, быстро перешедший в перитонит. Спасти ее могла только срочная операция. Однако, учитывая слабое сердце и общее состояние больной, шансов на благополучный исход было немного. Здесь сказался общий страх советских врачей перед ответственностью за жизнь высокопоставленных пациентов. Во времена Сталина они за смерть таких больных могли поплатиться в буквальном смысле слова своей головой. Только что, в марте 1938 года, прошел процесс «правотроцкистского блока», на котором кремлевские врачи Плетнев, Левин и Казаков были ложно обвинены в отравительстве и приговорены к длительным срокам заключения. Доктора понимали, что если Крупская умрет на операционном столе, в ее смерти легко могут обвинить хирурга, проводившего операцию. Другое дело, если оставить все, как есть. Больная наверняка без операции умрет, зато конкретных виновников не будет — тяжелая болезнь, нельзя было спасти. И от операции «из-за затруднений сердечной деятельности» отказались, хотя только она давала пусть призрачный, но единственный шанс на спасение.