Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил - Брайан Стивенсон

У Картера большая семья, и родственники поддерживали близкие отношения с ним, несмотря на то, что прошло столько лет. После урагана Катрина многие из них уехали из Нового Орлеана и теперь жили в сотнях миль отсюда. Но около десяти человек неукоснительно являлись на каждое слушание, причем некоторые приезжали даже из Калифорнии. Матери Картера было почти сто лет. Она десятилетиями повторяла сыну клятву, что не умрет, пока он не вернется домой из тюрьмы.

Наконец возникло ощущение близкого успеха. Мы решили все вопросы так, чтобы суд мог удовлетворить ходатайство и пересмотреть приговор Кастона, вынеся решение о его немедленном освобождении из тюрьмы. Как правило, заключенных из «Анголы» не привозили в Новый Орлеан на слушания; вместо этого они смотрели заседания по видеотрансляции, оставаясь в тюрьме. После того как я изложил в шумном, хаотичном зале суда наши аргументы, судья удовлетворила ходатайство. Зачитывая решение, она повторила вслух факты, касавшиеся даты осуждения Кастона, и тогда случилось нечто совершенно неожиданное. Когда судья заговорила о десятилетиях, которые провел Кастон в тюрьме, в зале суда — впервые за все время, что я провел там, — воцарилась абсолютная тишина. Адвокаты перестали совещаться; прокуроры, занимавшиеся другими делами, сосредоточили внимание на судье, а родственники заключенных перестали переговариваться. Даже закованные в наручники заключенные, дожидавшиеся рассмотрения своих дел, затихли и внимательно прислушались. Судья рассказала о сорока пяти годах, которые Кастон провел в тюрьме «Ангола» за преступление, не связанное с убийством, совершенное, когда ему было шестнадцать лет. Она отметила, что Кастон попал в «Анголу» в 1960-х. А затем вынесла новый приговор, который означал, что Кастон будет немедленно освобожден из тюрьмы.

Я посмотрел на Кэрол и улыбнулся. А потом присутствовавшие в притихшем зале сделали то, чего в моей практике никогда прежде не случалось: они разразились аплодисментами. Адвокаты защиты, прокуроры, родственники и помощники судьи — все они хлопали. Аплодировали даже заключенные в наручниках.

Кэрол утирала слезы. Даже судья, обычно не терпевшая, когда ее прерывали, похоже, прониклась драматизмом этого момента. Несколько моих бывших студентов теперь работали общественными адвокатами в Новом Орлеане; они тоже приехали в суд и теперь радовались вместе со всеми. Мне пришлось поговорить с Кастоном по телефону и объяснить, что произошло, поскольку на видеомониторе он видел не все. Он был вне себя от радости. Кастон стал первым человеком, выпущенным на свободу в результате запрета Верховным судом пожизненных приговоров для несовершеннолетних осужденных.

Затем мы прошли дальше по коридору в зал, где слушалось дело Картера, и снова выиграли дело, добившись нового приговора, означавшего, что и Картер тоже будет немедленно освобожден. Его родственники ликовали. Последовали горячие объятия и обещания устроить домашний пир для меня и сотрудников EJI.

Мы с Кэрол тут же занялись приготовлениями к освобождению Кастона и Картера, которое должно было состояться тем же вечером. По протоколу заключенных из «Анголы» выпускали в полночь и выдавали им деньги на автобус до Нового Орлеана или другого населенного пункта Луизианы по их выбору. Мы отрядили в «Анголу», до которой было несколько часов езды, своих сотрудников, чтобы они встретили мужчин после освобождения, избавив их от необходимости ехать полуночным автобусом.

Обессиленный, я бродил по коридорам здания суда, пока мы дожидались одобрения последнего документа, расчищавшего путь к освобождению Кастона и Картера. На мраморных ступенях лестницы в огромном холле сидела пожилая чернокожая женщина. Вид у нее был усталый; на голове — «шляпка для церковных собраний», как в детстве называли подобные головные уборы мы с сестрой. У женщины была гладкая темная кожа, и лицо было мне знакомо, поскольку я видел ее в зале суда, когда Картеру выносили новый приговор. Более того, я вспомнил, что видел ее каждый раз, когда приезжал в суд в Новом Орлеане. Поэтому я сделал вывод, что она, вероятно, родственница одного из наших клиентов или как-то еще связана с ним, хотя и не помнил, чтобы другие члены семей о ней упоминали. Должно быть, я слишком пристально уставился на женщину, потому что она поймала мой взгляд и взмахом руки подозвала меня к себе.

Когда я подошел, она улыбнулась:

— Я устала и не собираюсь вставать, так что тебе придется наклониться, чтобы я могла тебя обнять.

У нее оказался приятный, чуть надтреснутый голос.

Я, послушно наклонившись, ответил ей улыбкой:

— Да, мэм! Обожаю обниматься, благодарю вас.

Она обвила руками мою шею.

— Присаживайся, присаживайся, я хочу поговорить с тобой.

Я уселся рядом с ней на ступени.

— Я несколько раз видел вас здесь. Вы родственница Кастона или Картера?

— Нет-нет-нет, я никому здесь не родственница. Во всяком случае, я за собой такого не знаю. — Она улыбнулась доброй улыбкой и пристально вгляделась в меня. — Я просто прихожу сюда, чтобы помогать людям. Здесь слишком много боли, так что людям нужно много помощи.

— Что ж, значит, вы очень добры.

«Этих мальчиков признали виновными в том, что убили моего внука, и судья отправил их в тюрьму навечно. Я думала, мне станет от этого легче, но на самом деле стало только хуже».

— Нет, просто мне полагается это делать, вот я и делаю. — Женщина отвела взгляд, потом снова сосредоточила его на мне. — Мой шестнадцатилетний внук был убит пятнадцать лет назад, — добавила она, — а я любила этого мальчика больше самой жизни.

Я не ожидал такого ответа и мгновенно подобрался. Женщина схватила меня за руку.

— Я скорбела, скорбела, скорбела… Спрашивала Бога, почему Он позволил кому-то вот так забрать моего мальчика. Его убили другие мальчишки. Я впервые пришла в этот суд на их слушания, и сидела там, и плакала каждый день — почти две недели. Все это было таким бессмысленным! Этих мальчиков признали виновными в том, что убили моего внука, и судья отправил их в тюрьму навечно. Я думала, мне станет от этого легче, но на самом деле стало только хуже.

Она вздохнула и продолжила:

— Я сидела в зале суда после того, как им вынесли приговоры, и все плакала и плакала. Ко мне подошла какая-то женщина, обняла и позволила прислониться к ней. Она спросила, не мои ли дети те мальчики, которых приговорили, и я сказала ей — нет. Я сказала ей, что мой ребенок — тот, которого они убили.

Женщина ненадолго умолкла, потом заговорила снова:

— Она просидела со мной почти два часа. Больше часа мы просто сидели вместе, не говоря ни слова. Это было так славно — когда во время суда тебе есть на кого опереться. Никогда