Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья) - Валерий Язвицкий

— Сироты бегут!

Иван все понял. Молча поскакал он к отцу, но его обогнали конники из передового отряда.

Постепенно остановилось в бору все войско великих князей московских, и воеводы окружили обоих государей. Стало известно, что татары уж близ берега Оки, что не успеть войскам заградить броды, а в других местах — помешать врагу переправиться вплавь о конями и на плотах.

— Ништо нам, государь, не изделать, в Москве затвориться со всеми полками надобно, — сказал князь Иван Звенигородский.

— Стены-то каменные, выдержат, отсидимся, — поддержал воеводу боярин Семен Иванович, что вместе когда-то с княжичами бежал от Шемяки из Сергиевой обители к князьям Ряполовским.

Заговорили и другие. Иван слушал их, взглядывая иногда на отца.

Василий Васильевич молчал, и лицо его было хмуро и неподвижно.

— Приказываю так: иттить нам назад, но доржать на собе татар, — сказал он, наконец, громко и, обратясь к воеводам, сурово добавил: — Посему князь Иван Звенигородский поведет всю силу, которая с нами. Яз же токмо со стражей к Москве поспешу, к осаде готовиться да рать собирать на ордынцев надо.

Когда тронулась колымага, Василий Васильевич повернулся вполоборота назад и четко прокричал воинам звонким своим голосом, слышным, как всегда, далеко:

— Да хранит вас господь, да поможет в Москву вборзе вернуться!

Отсидимся в Москве-то!..

Воротившись в Москву вечером накануне Петрова дня, Василий Васильевич, хотя время было позднее, к ночи уж, послал за митрополитом Ионой.

Княгиня Марья Ярославна с детьми младшими уже спала в своих покоях, и встретила обоих государей — сына и внука — старая государыня Софья Витовтовна. Василий Васильевич рассказал ей о положении дел на Оке-реке и просил остаться на совещании с владыкой.

Иван во время разговора отца с Софьей Витовтовной все время глядел ей в лицо, и вспомнился ему разговор бабки с татарским сотником Ачисаном.

Изменилась она с тех пор, постарела, сморщилась вся, как печеное яблоко, но губы и глаза были прежние, придавая всему ее облику твердость и силу…

«Восемьдесят лет уже бабке, — думает Иван, — а стоит вон она прямо, и все та же в ней сила…»

— Иванушку-то с собой возьми, — говорила она сыну, — расставаться вам не надобно…

Она еще хотела что-то сказать, но старик Константин Иванович, вбежав в покои, доложил о приезде митрополита и Ефрема, архиепископа ростовского.

Все пошли в сени навстречу митрополиту. Иона, как всегда, был величав и спокоен. Иван, приняв от него благословение, отошел несколько в сторону и жадными глазами следил за лицом Ионы. С детских лет, с первой встречи с этим могучим и добрым стариком, Иван привязался к нему. Владыка такой же властный и строгий, как бабка, но глаза у него иные: они все видят насквозь и все понимают без слов.

В трапезной все молча сели за стол, выслушав только краткую молитву владыки. Призваны были еще князья Ряполовские, бояре и воеводы великих князей из тех, которые в это время в Москве случились.

Первым заговорил Василий Васильевич, сказав, что страху большого у него нет от скорых татар.

— Все же, — добавил он с печальным вздохом, — много пакостей натворить они могут и даже стольному граду нашему вред содеять…

— Отсидимся, — громко сказал Ряполовский, — стены крепки, а степняки ныне не те, что ране были…

Иван внимательно следил за всеми говорившими. Из разговоров выходило, что нет большой опасности. От этого нарочитого спокойствия леденело в груди Ивана, но он тоже сидел спокойно, и только глаза его тревожно впивались в лицо Ионы.

— Из нашего роду, — неожиданно заговорила бабка Софья Витовтовна, — не всем бы в осаде сидеть, разделиться бы семейству-то нашему…

Она смолкла, не решаясь как будто досказать свои мысли до конца, но все ее поняли. Наступило молчание, Василий Васильевич побледнел и хотел что-то сказать, но отец Иона опередил его и среди тяжкого безмолвия сказал твердо и громко:

— Нам превыше всего — пользы государствования. Надобно нам сохранить государство единым и сильным. Полагаю аз, грешный, что оба государя наши утре же отъехать должны на Волгу полки набирать, а мы тут все в осаду сядем и живот свой в руци божии предадим…

Василий Васильевич решительно и сурово сдвинул брови.

— Горько мне сие и тяжко, — молвил он, — но яз памятую о Шемяке проклятом. При долгой осаде может он с татарами соединиться…

Послышались шаги в сенях, распахнулись двери, вскочил в княжие покои старый боярин Семен Иванович.

— Простите, государи, — кричит боярин, — токмо от Оки пригнал! Беда, государи, и лихо…

Замерли все в страхе, будто неживые, сидят за столом. Не сразу заговорил Василий Васильевич словно чужим хриплым голосом:

— Сказывай, что такое? Сказывай…

— Государь, государи мои, — дрожа и захлебываясь словами, спешит ответить Семен Иванович. — Государи мои, своровал князь-то Звенигородский.

Ушел от Оки к собе, в свои вотчины, с войском, оробел он пред силой татарской… Открыл к Москве дорогу татарам! Дни через два тут будут поганые.

С яростью прервал боярина Василий Васильевич.

— Вотчину токмо свою бережет! — крикнул он и, обратясь, к митрополиту, добавил: — Вот какие слуги мои…

Он сжал в тоске руки, но сразу же воспрянул духом и начал твердо, как привычный воин:

— Государыня матушка, поди побуди Марьюшку и деток. Собери их до рассвету. Пусть с малыми детьми в Углич едет и там схоронится. Наряди охрану для нее.

Он помолчал, как будто колеблясь и не решаясь, но потом снова заговорил:

— Сама же ты, государыня, с сыном моим, князем Юрьем, в осаду на Москве сядешь меня вместо…

Передохнул он долгим вздохом и, обратясь к владыке Ионе, спросил:

— А ты, отец мой, как мыслишь?

Медленно встал высокий и могучий старик. Лицо его было спокойно и властно. Все взоры обратились к нему.

— Прав ты еси, государь, — сказал он громко. — Токмо и ты сам отъезжай на рассвете. Татарове-то могут и завтра пригнать, хоша бы одни их яртаульные. Не должно им ведать, куда ты и княгиня твоя уехали. Мы же тут с государыней Софьей Витовтовной управимся, поможет нам бог…

Владыка помолчал, перебирая четки, потом сказал великому князю:

— Ты, государь, сына своего Ивана с собой возьми. Сей, как сам ведаешь, — очи твои. Да из двора своего возьми нужных тобе людей и конников сотни две, а там тысячи пристанут. Так надежнее будет. Иван-то — с тобой, Юрий — с нами, а малые сыны твои — с княгиней твоей, и спасет господь род твой…

Приблизясь к Василию Васильевичу, владыка благословил его, а тот трижды облобызал руку митрополита.

— Благослови, отче, и соправителя моего…

Иван быстро подошел к митрополиту и прямо взглянул ему в лицо. Сердце Ивана радостно дрогнуло, когда он увидел ласково устремленные на него светлые глаза владыки. В них было столько непоколебимой веры и силы, что юный государь, снова почуяв смелость и твердость в душе, молвил спокойно:

— Благослови, отче…

Владыка чуть усмехнулся уголками губ и, благословляя, наставительно молвил:

— Да поможет тобе господь государем быти, как надлежит…

— Бояре и воеводы наши, — раздался звучный и спокойный теперь голос Василия Васильевича. — Мы, государи ваши, приказываем: сей же часец осадить Москву. В осаде же слушать во всем государыню Софью Витовтовну и сына моего, князя Юрья. Митрополит же Иона и владыка ростовской Ефрем в совете их будут, а яз все содею, как митрополит нам сказывал…

Совсем рассвело, пока шли беседы и сборы. Марья Ярославна зашла перед отъездом проститься. Василий Васильевич обнял ее и благословил, а она поцеловала руку его; благословил он потом и малых детей. Со слезами, но молча простилась Марья Ярославна с Софьей Витовтовной, Иваном и Юрием.

Тотчас же отец Александр с громогласным дьяконом Ферапонтом и дьячком Пафнутием начали утренние часы.

Иван, слушая и не слушая знакомые молитвы, видел пред собой бледное лицо матери, ее большие печальные и встревоженные глаза. Взглядывал он иногда и на бабку и вспоминал, как они из Москвы бежали через леса к Переяславлю-Залесскому, а отец в полоне был…

— Вот опять от татар бежим, — шепчет он вместо молитвы.

С болью думает он о постоянной грозе татарской и вдруг вспоминает слова владыки Ионы: «Быть государем, как надлежит…»

Он глядит на образ спасителя и шепчет в страстном порыве:

— Клянусь, господи, — буду государем, спасу Русь от татар и усобиц!..

Отслушали утренние молитвы государи и из Кремля выехали. Были печальны все, но в уныние не впадали. Бабка истово и строго благословила и сына и внука, а Василий Васильевич благословил Юрия. Все же тяжко и смутно было на душе Ивана, когда поскакали они через опустевшие посады и пригороды московские.