Последний год - Василий Ардамацкий

— Пищу душевную с той мешать не надо, — торжественно вымолвил Распутин и стал низко кланяться, пятясь задом к дверям.

Вернувшись в Петроград, он позвонил Бурдукову и, не называясь, сказал:

— Сделано, — и дал отбой.

Да, дело было действительно сделано. На другой день царица писала в Ставку Николаю:

«Он (Распутин) был в хорошем, веселом настроении. Видно, что он все время думает о тебе и что все теперь будет хорошо. Он беспокоится по поводу предстоящего приезда туда Трепова, боится, что он снова тебя расстроит, привезет ложные сведения, я хочу сказать — новости, и подсунет своих кандидатов взамен кого-нибудь на его место для путей сообщения. Жаль, что ты не одобряешь Валуева. Это очень верный и честный человек. Затем поскорей отделайся от Макарова, не мешкай (прости меня), мне лично хотелось бы, чтобы ты взял Добровольского. По-видимому, история, рассказанная тебе Треневым, неверна. (Есть однофамилец его, тоже сенатор.) Посылаю тебе выдержку из газеты, списанную ею (Вырубовой) относительно случая, разыгравшегося между Треневым и милым Добровольским. Он (Распутин) предполагает, что это акт мести.

Но Калинина оставь, Друг мой. Я знаю, что надоедаю тебе, прости меня. Но я ни за что бы этого не делала, если бы не боялась, что ты снова станешь колебаться. Держись своего решения — не поддавайся. Как можно колебаться между этим простым, честным человеком, который так горячо нас любит, и Треповым, которому мы не можем доверять. Не уважать, не любить, а наоборот? Скажи ему, что этот вопрос исчерпан, что ты запрещаешь ему вновь касаться его и вести совместную игру с Родзянко, который добивается отставки Протопопова. Он служит тебе, а не Родзянко, и раз ты сказал, что ты не собираешься его отставить, он обязан работать с ним. Как он смеет идти тебе наперекор? Ударь кулаком по столу! Не уступай (ты говорил, что в конце концов тебе придется это сделать) и будь властелином. Слушайся твоей женушки и нашего Друга. Доверься нам! Погляди на лицо Калинина и Трепова. Ясно видна разница: белое и черное. Пусть твоя душа читает вернее».

И дальше в этом же письме:

«Получила две милые телеграммы из Архангельска от монархической партии. Я ответила с помощью нашего Друга, и он просит тебя непременно позволить, чтобы телеграммы эти были напечатаны. Скажи Фридериксу, чтобы он дал нам на это разрешение, а также чтобы печатал первой их телеграмму и мою в «Новом времени». Это откроет людям глаза…»

Так Распутин еще раз спас Протопопова… Но, кажется, это было последнее его крупное дело. И вряд ли он успел получить от Мануса обещанный миллион…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Зашевелилась Америка… Нет, нет, о ее вступлении в войну против Германии речи еще не шло — американских толстосумов вполне устраивало невмешательство в войну и продолжение гигантского бизнеса на поставках обеим воюющим сторонам. Однако в Америке знали и о том, что война уже до предела измотала всех ее участников, знали и о возникновении новой, грозной и для. Америки опасности — революции.

Германия обратилась с нотой к американскому президенту Вильсону и папе римскому о ее готовности вступить в переговоры о мире. Почти одновременно и как бы поддерживая этот шаг Германии, Вильсон обращается в Берлин, Лондон, Париж и Петроград с запросом — на каких условиях правительства этих стран готовы прекратить войну? Все было ясно — Америка, прежде чем вступить в войну, должна была знать, каковы аппетиты у ее будущих союзников и сколь покладиста сейчас Германия. Без этого невозможно высчитать, что же может получить от войны Америка. Железная деловитость американцев общеизвестна.

В Лондоне и Париже все это понимали и к запросу Вильсона отнеслись с плохо скрытым раздражением, отвечать на него не торопились — зачем раньше времени раскрывать свои карты? Но как к запросу американского президента отнеслась Россия? Этот вопрос серьезно тревожил… Бьюкенен и Палеолог получили жесткие инструкции — выяснить позицию России и сделать все, чтобы она не позволила себе какого-нибудь самостоятельного ответного демарша.

С утра английский и французский послы в английском посольстве совещались о том, что им предпринять. Их положение осложнилось тем, что в тот же день, когда они получили инструкции, новый, недавно назначенный министр иностранных дел России Покровский обратился к ним с просьбой проинформировать его о позиции их стран. Оба они немедленно запросили у своих правительств разъяснений, что им следует сказать русскому союзнику. Когда придут ответы, неизвестно, а Покровский предупредил, что Россия с ответом Вильсону тянуть не намерена.

Оба они прекрасно понимали, чем встревожены их правительства. Россия вложила в войну неизмеримо больше своих союзников, а ее доля в послевоенном разделе сфер влияния неправомерно мала. Как к этому отнесется Америка? Не использует ли это для давления на союзников России? Наконец, сама Россия не пойдет ли вдруг на сепаратный мир с Германией в расчете выиграть на этом, тем более что в России идея такого мира родилась уже давно и муссируется все время.

Что же сейчас могли сказать Покровскому послы Англии и Франции?

Бьюкенен молча ходил по кабинету — сюртук расстегнут, красивое лицо замкнуто выражением недовольства. Палеолог, заложив руки за спину, стоял у окна и смотрел на торосную ледяную Неву, его последнее время все больше раздражало, что английский коллега на каждом шагу поучает его, а свои суждения произносит как непререкаемые истины, всякий раз подчеркивая их несубъективность: «Мы — англичане — считаем…», «Мы — Англия — не позволим…»

Сейчас они молчали после короткой стычки как раз на этой почве… Палеолог высказал мысль, что у России все-таки есть основание быть неудовлетворенной тем, что ей обещано после войны. Бьюкенен, гордо подняв седую голову, заявил, что Англия ничем России не обязана. Палеолога это возмутило, но он ответил мягко, что Россия вправе думать об этом иначе… Бьюкенен вспылил и с мгновенно покрасневшим лицом спросил: «Скажите, мы с вами еще союзники?..» — «Да, — ответил Палеолог, — но мы с вами еще и союзники России…»

Бьюкенен прекратил хождение из угла в угол, сел за стол и сказал устало и примирительно:

— Если мы с вами спорим, бог мой, что же будет за столом больших переговоров?

Палеолог Принял руку примирения, обернулся от окна к Бью-кенену и сказал с улыбкой:

— Давайте верить, что в спорах родится истина…

— Хотелось бы… — кивнул Бьюкенен и, помолчав, продолжал — В просьбе Покровского мне видится хитрость — они хотят сегодня знать, что отводится России. А за этим надежда, не стали ли мы к концу войны щедрее к России?

— А если никакой хитрости нет? — Палеолог подошел к столу и опустился в кресло. — А есть только то, что сказал Покровский, — опасение, что русский ответ Вильсону в чем-то не совпадет с ответами союзников.

— Что значит «не совпадет», если есть подписанные на высшем уровне документы, которых никто не дезавуировал? Мы — англичане — свою подпись расцениваем как закон. А ссылка на возможность несовпадения — это и есть намек на то, что те документы могут быть дезавуированы.

Бьюкенен победоносно смотрел на своего французского коллегу — вот вам железная английская логика! Палеолог задумчиво поднял густые брови:

— Но в таком глобальном потрясении мира, как эта война, могут возникнуть и какие-то новые идеи, особенно когда наступает наконец ситуация мира и можно подсчитать, что положено каждым на алтарь войны. Не считаясь с этим, можно попасть впросак…

— Вы имеете в виду возможность сепаратного мира России с Германией? — спросил Бьюкенен, с трудом пряча злость на своего коллегу с его французским комплексом человечности.

— И это тоже… — кивнул Палеолог.

— Но разве русскому царю неважно, как он будет выглядеть тогда перед лицом своих союзников?

— Когда им столько брошено в костер войны, ему можно об этом и не думать.

— Мы — Англия — отказались бы это принять! — отрезал Бьюкенен, вороша бумаги на столе.

И опять они надолго замолчали. Палеолог, прикрыв глаза, думал о том, что он должен еще помнить и о широких симпатиях во Франции к России при одновременном прохладном отношении к англичанам. Не может не помнить об этом и его правительство… Бьюкенен же думал только об одном — под каким предлогом можно уклониться от выполнения просьбы русского министра… Не считаем возможным вмешиваться в столь высокое государственное дело… Нет, это неубедительно… Вот что надо! Мы плохо осведомлены и опасаемся ввести в заблуждение. Но запросы своим правительствам нами посланы, надо подождать ответы.

Эту мысль Бьюкенен и высказал. Палеолог облегченно согласился и тут же ушел…

Палеолог вернулся в свое посольство… От разговора с Бьюке-неном разболелась голова, и он решил, не появляясь в служебных помещениях, пройти в квартиру, принять таблеток и прилечь на часок.