История Греции - Соломон Яковлевич Лурье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, античным поэтам удавалось откликаться на все волновавшие афинян вопросы и события и в рамках традиционной мифологической формы. Трагедия Эсхила «Прометей» появилась на сцене, по-видимому, через несколько лет после «Персов». В этой трагедии Эсхил поставил своей целью показать, что аристократию нельзя просто вычеркнуть из афинской жизни. Первая дошедшая до нас пьеса его трилогии «Прометей прикованный» ставит читателя всецело на точку зрения демократии. Правящая аристократия, воплощенная в лице Зевса и его присных, не есть «исконная» власть: это — сравнительно новая власть, сменившая «народолюбивое» и счастливое правление Кроноса. Зевс правит как тиран, своевольничая и насильничая. Олицетворяющий демократию Прометей, желающий просветить и освободить народ, терпит неслыханные муки от Зевса; из личной прихоти тиранит Зевс и несчастную девушку Ио. Как демократы его времени предсказывали близость полной гибели аристократии, так и Прометей предсказывает близкую гибель Зевсовой тирании. Бесстрашие и свободолюбие благородного Прометея так контрастно противопоставлены деспотизму Зевса и низости его свиты, что Эсхил мог быть уверен, что этой первой пьесой он окончательно завоевал сердца народолюбивых афинян. Но таково содержание только первой пьесы. Из второй[196] трагедии этой трилогии «Освобожденный Прометей» (дошедшей до нас только в отрывках) публика узнавала, что тот самый Геракл, которому суждено было лишить власти Зевса, в действительности только примиряет Зевса с Прометеем, и сам Прометей, отказавшись от своей вражды к Зевсу, признает благость, мудрость и высшую справедливость Зевсова правления; кажущееся надругательство над Ио служит источником счастья для ее потомков.
Для чего же нужны напрасные страдания праведника-народа или, соответственно, Прометея? Ответ на этот вопрос мы находим в «Орестее» — трилогии Эсхила, поставленной в 458 г., которую мы разберем с интересующей нас точки зрения в следующей главе. Pathei mathos, «знание через страдание» — вот смысл Эсхиловой философии афинской истории. Для того чтобы завоеванные народом блага были прочными, они должны быть выстраданы путем долгой борьбы; демократия не есть ниспровержение исконных божеских законов, а последний естественный этап в их развитии. Эсхил преподносит нам, таким образом, своеобразную теорию политической эволюции: как Прометей в конце концов примирился с Зевсом и уразумел глубокомыслие его государственной системы, так и афинский демос должен примириться с аристократией и не ненавидеть ее, а благодарить за те страдания, которые дали ему моральное право на новую государственную организацию.
Изобразительные искусства
Такой же характер носит и изобразительное искусство разбираемой эпохи. Характерная для всего того времени борьба с традицией и поиски новых путей прежде всего обнаруживаются в освобождении статуи от принципа фронтальности. Безжизненность архаических статуй, как и статуй народов Востока, объясняется в первую очередь тем, что тяжесть тела скульптор распределял равномерно между обеими ногами; результатом была скованность и внутренняя неподвижность фигуры. Теперь тяжесть тела переносится на одну ногу, а другая освобождается, и фигура принимает непринужденное положение. Статуя уже не может быть точно вписана в рамки прямоугольного ящика; движение стало свободным, статуя ожила. В эту эпоху искусство пытаются подчинить точным научным принципам. Поликлет из Аргоса в выпущенной им книге «Канон» («Линейка», «Мерило») устанавливал точные пропорции отдельных частей человеческого тела. Вылепленная им статуя «Дорифор» (юноша с копьем) представляет собой воплощение в жизнь его канона. Может быть, не случайно то обстоятельство, что искусство Поликлета возникло в Аргосе, остававшемся центром демократического движения в ту эпоху, когда в Афинах власть находилась в руках аристократических групп.
Новое направление нашло выдающихся приверженцев и в Афинах. Работавший в Афинах скульптор Мирон создал знаменитого «Дискобола» (атлета, бросающего диск), которого по силе сосредоточенного в нем движения справедливо сравнивают с сжатой пружиной. Немногие универсальные типы архаики уступают теперь место разнообразным и глубоко прочувствованным. Это углубление психологического момента в изобразительном искусстве Афин исходило, по всей вероятности, от великого живописца первой половины V в. Полигнота, с произведениями которого мы знакомы только по описаниям древних авторов.
Впрочем, и на статуях Поликлета («Дорифор» и «Раненая амазонка») еще лежит в известной мере печать архаической неуклюжести и благолепия. С другой стороны, необходимо обратить внимание на то, что и в этом новом стиле изображаются еще только существа, не связанные с культом: животные, юноши, атлеты и т. д. Изображения богов продолжают оставаться архаичными и лепятся в условной мертвой манере VI в. Только с победой демократии в эпоху Фидия этот новый дух проникает и в изображения героев и богов. Впрочем, и изображения людей в эпоху реакции не лишены еще архаичной «представительности» и скованности, особенно в Пелопоннесе. При всей своей богатой выразительности искусство первой половины V в. еще не сумело полностью освободиться от старых навыков и сохранило строгую сдержанность и некоторую условность линий и форм.
Италийская наука периода реакции
И в развитии науки этого времени можно наблюдать аналогичные явления. Центр научной мысли переносится в это время из демократической Ионии в косную земледельческую Италию. Здесь поняли уже необходимость и важность естественных наук не только вследствие их значения для практической жизни, но и потому, что они давали возможность очистить и поднять на большую высоту старые противоречивые религиозные представления.
В этом сыграл немалую роль Ксенофан из Колофона. Ксенофан, странствуя по всей Греции, прибыл в Италию, в Элею, и стал проповедовать здесь свое учение. Но в Италии ученые были настроены сакрально-мистически. Здесь была в ходу религиозная пифагорейская наука, и учение Ксенофана в целом не могло иметь успеха. Он, вероятно, привез сюда и учение Гераклита, но и Гераклит здесь успеха не имел. Из учения Ксенофана идеалистические ученые берут только то, что их интересует. Это — учение о едином божестве, разлитом по всей природе, учение, которое сам Ксенофан называл не достоверным знанием, но предположением.
Ксенофан утверждал, что все то, что он говорит о богах, — недостоверно, что по самой сущности вопроса не может быть никаких точных знаний о сверхъестественном мире, о мире богов, что достоверно только познание природы. Вслед за другими ионийскими материалистами он показывал, как противоречивы и нелепы существующие религиозные представления.
Ионийская натурфилософия расшатывала основы религиозного миросозерцания, указывая на его внутреннюю противоречивость и безнравственность
