Том 1. Рассказы и сказки - Валентин Катаев

— Пожалуйста, — сказал я.

— Нет, вы не знаете. Это была очень хорошая генеральская походная кухня. Замечательная, единственная на всю нашу танковую армию. Ни у кого из генералов не было такой кухни. Я специально приобрел сервиз на двенадцать человек. У меня часто обедали. Я мог накормить двенадцать гостей. О поваре я уже не говорю. Ослепительный повар. Он готовил, как в лучшем ресторане. Все погибло. Эх, чудесный был сервиз.

Генерал взял в руку квадратный кусок гусятины, жесткой, с шерстью, вероятно спешно сваренной на костре, долго его рассматривал со всех сторон. Потом положил обратно в миску и тоскливо крикнул:

— Клава!

— Я тут, — ответила девушка.

— Ну? — с упреком сказал генерал и сделал томительную паузу.

— Сейчас, — сказала девушка.

Она долго шуршала соломой в палатке. Наконец, зашуршав сухими дубовыми листьями, она появилась с кружкой и мутной бутылкой, заткнутой деревяшкой. Генерал взял бутылку и посмотрел на свет. Водки было на четверть. Он поболтал бутылкой и вытащил зубами пробку. В это время подошла девушка-радистка и подала генералу несколько листков, сплошь исписанных пятизначными цифрами. Генерал быстро прочитал шифровку и сердито покраснел. Он встал и обратился ко мне:

— У вас оружие есть?

— Есть, — сказал я, также вставая.

— Покажите.

Я показал генералу свой пистолет. Генерал повертел его в руках и презрительно поморщился.

— «Бреветтато». Итальянский. Откуда вы достали эту дрянь? А патроны есть?

— Патронов нету.

— Я так и знал. Можете его выбросить. Лейтенант, при первом удобном случае достаньте писателю приличный пистолет.

— Слушаюсь.

Лейтенант был очень вежливый молодой человек с утомленными глазами и сдержанным, тихим голосом. Он сидел рядом с нами в «виллисе» и боролся с дремотой. У него были прямые, красивые брови способного человека. Вероятно, он был хороший сын и аккуратно писал матери. Пока генерал читал шифровку, девушка-радистка с тонким, прекрасным лицом и выпуклым блестящим лбом, над которым косо торчала высокая пилотка, несколько раз взглянула на лейтенанта. Он тоже несколько раз взглянул на нее. Выражение лица девушки было вопросительное. Он взглядом успокаивал ее. Но ни он, ни она ни разу не улыбнулись.

— А теперь поедем, — сказал генерал.

Мы сели в «виллис». Генерал сел рядом с шофером. Я сел сзади рядом с лейтенантом. «Виллис» был нагружен множеством разных вещей и оружием, которое мешало сидеть. Генерал холодно посмотрел на миску с гусятиной.

— Клава, убери гусятину.

Девушка быстро вышла из палатки, надевая серый макинтош. Один рукав надела быстро, а с другим надо было бороться. Наконец она надела пальто и полезла в «виллис». Генерал нахмурился.

— Ты куда?

— А ты куда? — сказала она почти грубо, и глаза ее сверкнули. Она густо покраснела.

— Клава, ты же знаешь… — начал генерал мягко. Но она не дала ему договорить. У нее раздулись ноздри.

— Куда ты, туда и я, — быстро заговорила она. — Тебя убьют, а я буду здесь сидеть как дура? Если убьют, то пусть убьют вместе. Я без тебя не собираюсь жить. Все. Поехали.

Она втиснулась между мною и адъютантом и резким рывком запахнула макинтош на коленях. Сидеть стало совсем неудобно.

— Поехали! — сказал генерал, махнув рукой.

— Куда, товарищ генерал? — сказал водитель.

— На правый фланг. К виадуку.

«Виллис» рванулся, и мы помчались по дну лощины, подпрыгивая по камням и заезжая иногда на крутой бок лощины, так что казалось машина вот-вот опрокинется. На повороте лейтенант оглянулся. Девушка-радистка стояла возле палатки, тоненькая и стройная, с волнистыми каштановыми волосами, падающими из-под высокой щегольской пилотки на щеку. Нас ужасно тряхнуло на повороте. Девушка скрылась из глаз. Мы держались за борта машины. Нас валяло и стукало друг о друга. Мы сидели со стиснутыми зубами.

Дорогой лейтенант успел объяснить обстановку. Как выяснилось, в центре ничего не вышло: дно речки оказалось чересчур мягкое. Наши танки не могли пройти. Ожидать, пока саперы построят мост, не было времени, так как по приказу командования вся танковая армия должна была перейти на тот берег и взять Золотарево не позже 23. 00, а переправа находилась под сильным воздействием немецкой артиллерии. Тогда генерал решил внезапно ударить на правом фланге, провести бригаду моторизованной пехоты через туннель под железнодорожным виадуком, выйти немцам в тыл, разгромить немецкие батареи и дать возможность саперам беспрепятственно навести мост.

Когда мы, наконец, примчались к виадуку, то прежде всего увидели корову, которая лежала в ручье. Ручей был мелкий. Корова все время пыталась встать и все время падала обратно в ручей. Я понял, что она ранена. Вода ниже ее по течению была розовая от крови. Розовые струи текли по гальке и скрывались в темной трубе тоннеля. Корова тяжело ревела. Возле нее беспорядочно суетился деревенский мальчик в рубахе навыпуск. Он бегал по воде туда и назад и тащил корову за веревку. А корова все время пыталась встать на передние ноги и все время падала обратно в ручей. Она клала морду боком и смотрела в небо огромным глазом, полным страдания. Один рог у нее был сломан. К другому — привязана веревка.

Машина уткнулась в очень высокую железнодорожную насыпь и косо остановилась. Мы тотчас выскочили из машины в разные стороны. Мы сделали это с такой быстротой, будто хотели опередить кого-то, действующего еще быстрее нас. Низко над балкой, по которой мы только что промчались, прыгая и виляя между обломками камней, появился густой комок отвратительно грязного дыма. Потом в небе выскочило еще несколько таких же тошнотворно мрачных дымков. По балке хлестнуло шрапнелью. Вода в ручье покрылась белыми пузырями. Но нас уже на балке не было. Мы стояли, прижавшись к входу в трубу туннеля, облицованного снаружи плитами дикого камня. В туннеле должно было находиться боевое охранение: два станковых пулемета и расчет противотанкового ружья.

Три солдата входили в трубу туннеля по лодыжку в воде, таща ящики с патронами. Они старались держаться как можно ближе к стене. Но это было почти невозможно. Туннель был набит людьми, животными, домашними вещами и мешками с продуктами. Оказалось, что сюда сбежалась целая деревня, спасаясь от авиации. Невдалеке, над лощиной, догорали избы. Несколько коров уже было убито пулями, которые изредка с визгом влетали в туннель. Туши животных лежали в туннеле поперек ручья и мешали ходить пулеметчикам. Обезумевшие старухи стояли молчаливо и неподвижно, держась руками за мешки с мукой, сложенные на сундуки. Виднелось несколько деревянных кроватей, цинковое корыто, матрас. В темноте зеркально-резко блестел круглый выход из туннеля, на треть забаррикадированный камнями. Черная масса людей стояла неподвижно, прижавшись спиной к стенам. По камню стен струилась вода. По ту сторону очень крутой и очень высокой железнодорожной насыпи во ржи сидели немцы. Между нами и немцами было семьдесят пять метров. По опасному дефиле лощины, вдоль ручья, один за другим, согнувшись, бежали солдаты моторизованной пехоты, вызванной генералом по радио из резерва. Они старались как можно скорее добежать до входа в туннель. Увидев, что туннель забит, они в нерешительности расходились вправо и влево вдоль насыпи и останавливались. Вскоре их накопилась целая рота с ручными пулеметами, противотанковыми ружьями, автоматами. Они сидели, лежали или стояли, прислонясь к косой стене насыпи. В пятнистых плащ-палатках и в маскировочных сетях с пучками травы, накинутых на пасмурные шлемы, они почти сливались с землею насыпи. Они были похожи на рыбаков, покрытых тиной. По ту сторону насыпи во ржи сидели немцы. Рожь была высокая, плотная, частая. Она не просматривалась. Немцев было не много, но их не было видно. Несколько невидимых немецких снайперов, не торопясь, стреляли по каждому человеку, который показывался над железнодорожным полотном. Немецкие мины перелетали через насыпь и разрывались на склонах лощины. Но возле туннеля было мертвое пространство. Мы стояли в этом мертвом пространстве. Здесь, на маленьком пятачке, уже скопилось человек полтораста солдат и офицеров, готовых к атаке. Две санитарки, прибежавшие с ротой моторизованной пехоты, стояли с сумками у входа в трубу туннеля, прислонившись спиной к каменной облицовке. Создавалось такое впечатление, что никто ничего не делает и никакого боя вокруг нет. Между тем пули не переставая взвизгивали и щелкали по щебню, и отбитые камешки рикошетом вылетали из туннеля.

Генерал отошел подальше и стал подниматься по железнодорожной насыпи. Он поднимался с напряжением, упираясь руками в колено. Его ноги все время скользили, срывались. Трава была сырая и скользкая. Из-под каблуков скатывались вниз камешки. Он подымался косо, по диагонали. За ним следовал адъютант. Когда они добрались до железнодорожного полотна, они легли, стараясь, чтобы их головы не возвышались над рельсами. Генерал осторожно выставил над рельсами свой небольшой перископ. Адъютант разложил возле генерала карту. Они стали, не торопясь, ориентировать карту на местности, делая на ней отметки карандашом. В некоторых местах вверх по насыпи косо карабкались солдаты с автоматами на шее. Добравшись до железнодорожного полотна, они некоторое время лежали плашмя, спрятав головы, а потом быстро вскакивали и, согнувшись, кидались через рельсы и скрывались. Очевидно, они скатывались по ту сторону и где-то там накоплялись. В это время немецкие пули начали визжать особенно часто, и особенно часто разрывались на склонах лощины немецкие мины, раскидывая вокруг себя пучки вырванной травы и земли. Один солдат задержался наверху дольше других, а потом стал спускаться обратно. Он подошел к девушкам-санитаркам, держа перед собой вытянутую руку. Это был высокий, молодой, красивый парень со шлемом на затылке. Ремешок шлема крепко стягивал квадратный подбородок. Плащ-палатка была откинута за спину. Она грубо шуршала. Он протянул девушке дрожащую руку с ярко окровавленным пальцем. Палец был перебит пулей. С него капала кровь. Девушка полезла в сумку и быстро забинтовала ему руку. Он не уходил.