Лавка древностей - Чарльз Диккенс

Оберегая себя от этого последнего неудобства, мистер Свивеллер уже давно сидел, задрав ноги на решетку очага, и в такой позе он и приносил маркизе свои извинения, медленно допивая последние капли нектара.

— Итак, барон Самсоно Брассо и его прелестная сестрица в храме муз? — громовым голосом произнес мистер Свивеллер, тяжело опершись левой рукой на стол и подняв правую ногу, как это принято у разбойников в мелодрамах.

Маркиза кивнула.

— Ха! — воскликнул мистер Свивеллер, грозно насупив брови. — Прекрасно! Маркиза!.. Впрочем, нет. Эй, там! Подать вина! — Эти театральные реплики сопровождались соответствующей пантомимой: он подал сам себе кубок — раболепно, принял его — надменно, осушил жадно и причмокнул губами — смачно.

Маленькая служанка, в противоположность мистеру Свивеллеру, не могла похвалиться дотошным знанием сценических условностей, ибо она не только не была ни на одном представлении, но даже не могла судить о них с чужих слов, если не считать отрывочных сведений, подслушанных ею у дверных щелей и в других запретных местах. Поэтому она порядком струхнула при виде такого лицедейства и столь откровенно выразила свой испуг, что мистер Свивеллер счел нужным сменить разбойничьи повадки на более скромные, под стать нашей обыденной жизни.

— А часто они удаляются в храм славы и оставляют вас одну? — спросил он.

— Еще как часто! — ответила маленькая служанка. — Мисс Салли — она гуляка.

— Что? — удивился Дик.

— Она гуляка, — повторила маркиза.

После минутного раздумья мистер Свивеллер пренебрег своей обязанностью одернуть маркизу и решил выслушать ее до конца, чувствуя, что пиво развязало ей язык и что при тех ограниченных возможностях общения, какие у нее имелись, она не посчитается со столь короткой паузой.

— А еще они ходят к мистеру Квилпу, — продолжала маленькая служанка, бросив на него хитренький взгляд, — да не только к нему, мало ли куда их носит.

— Значит, мистер Брасс тоже гуляка? — спросил Дик.

— Ну-у, до мисс Салли ему далеко, — ответила маленькая служанка, замотав головой. — Какое там! Он без нее шагу не ступит.

— Да? Вот как? — сказал Дик.

— Он у мисс Салли по струнке ходит — чуть что, так к ней за советом. А уж достается ему от нее — ух, достается!

— Они, должно быть, вечно друг с другом шушукаются, — сказал Дик, — и много о ком говорят… например, обо мне, — а, маркиза?

Маркиза что есть мочи закивала.

— Лестные отзывы? — осведомился Дик. Маркиза изменила движение головы и, еще не перестав кивать, замотала ею из стороны в сторону, да так быстро, что чуть не свернула себе шею.

— Гм! — хмыкнул Дик. — Будет ли это нарушением оказанного вам доверия, маркиза, если вы сообщите мне, как именно они отзываются о скромной личности, которая сейчас имеет честь…

— Мисс Салли говорит, что вы чудила, — ответила его приятельница.

— Ну что ж, маркиза, — сказал мистер Свивеллер. — В этом нет ничего обидного. Веселый нрав, маркиза, не унижает человека. Старый дедушка Коль был веселый король[81], если верить тому, что записано на страницах истории.

— А еще она говорит, — продолжала маленькая служанка, — будто на вас нельзя положиться.

— Знаете, маркиза, — задумчиво пробормотал мистер Свивеллер, — точно такого же мнения обо мне придерживались некоторые другие леди и — джентльмены, правда не из этого сословия, а из торгового, сударыня, торгового. Один невежественный человек — содержатель кухмистерской, что через улицу, выразил серьезные опасения в том же духе, когда я заказывал ему наш сегодняшний банкет. Это предубеждение разделяют многие, маркиза, а почему — неизвестно, так как в свое время мне доверяли крупные суммы. И, клянусь вам, я никогда, никогда не обманывал своих кредиторов, — это они обманывались во мне. Мистер Брасс, очевидно, склоняется к тому же мнению?

Маленькая служанка снова кивнула и лукаво посмотрела на мистера Свивеллера, точно намекая, что в своих суждениях по этому вопросу мистер Брасс заходит гораздо дальше, чем его сестра, потом вдруг спохватилась и добавила умоляющим голосом: — Только не жалуйтесь им, не то они изобьют меня до смерти!

— Маркиза, — сказал мистер Свивеллер, вставая из-за стола. — Слово джентльмена не менее надежно, чем его расписка, а иной раз даже надежнее, как, например, в данном случае, когда расписка может оказаться весьма сомнительным документом. Я ваш друг, и, надеюсь, мы с вами сыграем еще не один роббер в этой гостиной. Но знаете, маркиза, — добавил вдруг Ричард, не дойдя до двери и медленно поворачиваясь на каблуках лицом к маленькой служанке, которая провожала его со свечой, — я прихожу к выводу, что у вас уже вошло в привычку торчать у замочной скважины, — иначе откуда бы взяться такой осведомленности?

— Я только хотела подглядеть, — ответила дрожащая маркиза, — куда они прячут ключ от чулана, и если б он отыскался, я бы много не взяла, а лишь бы не сосало под ложечкой.

— Значит, не отыскался? — сказал Дик. — Ну, конечно, нет, в противном случае вы были бы малость поупитанней. Спокойной ночи, маркиза. Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай[82], и советую вам, маркиза, для безопасности наложить цепочку на дверь.

С этим прощальным наставлением мистер Свивеллер вышел на улицу и, чувствуя, что на сегодняшний день им выпито ровно столько, сколько полезно для его организма (так как подогретое пиво с джином оказалось весьма крепкой и сильно действующей смесью), благоразумно решил пойти домой и немедленно же завалиться спать. Домой мистер Свивеллер и отправился, а поскольку его жилье (величавшееся по-прежнему во множественном числе — апартаментами) находилось недалеко от конторы, то через несколько минут он уже сел на кровать у себя в спальне, снял один сапог и, забыв о существовании второго, погрузился в глубокое раздумье.

— Эта маркиза, — говорил мистер Свивеллер, скрестив руки на груди, — существо в высшей степени странное… Она овеяна тайной, не имеет понятия о вкусе пива, не ведает собственного имени (впрочем, последнее менее удивительно) и обладает узким жизненным кругозором, ограниченным замочными скважинами. Что это козни завистливого рока? Или, может быть, кто-то неизвестный вмешивается в веления судьбы? Непостижимая, умопомрачительная загадка!

Когда размышления мистера Свивеллера достигли таких плодотворных результатов, он вспомнил о втором сапоге и стал снимать его с чрезвычайно торжественным видом, мрачно покачивая головой и испуская тяжелые вздохи.

— Эти робберы, — продолжал мистер Свивеллер, надевая ночной колпак так же, как он всегда надевал шляпу, то есть набекрень, — эти робберы невольно наводят меня на мысли о семейном очаге. Супруга Чеггса играет в криббедж, а также в безик и, вероятно, бросается теперь от одной игры к другой. И полон день ее забав, ей не дают всплакнуть, слезинку вдруг ее поймав, забудь, твердят, забудь! Ан нет, не забудет! Я уверен, — добавил Ричард, поворачиваясь в профиль и с чувством удовлетворения разглядывая в зеркале бакенбарды, чуть видневшиеся у него на щеке, — я уверен, что теперь нож уже вошел в ее сердце. И поделом ей!

Ожесточение и суровость мистера Свивеллера постепенно растаяли, перейдя в возвышенную, нежную грусть, тогда он начал слегка стонать, заметался по комнате и даже сделал вид, будто собирается драть на себе волосы, но ограничился тем, что оторвал кисточку с ночного колпака, после чего с мрачной решимостью разделся и лег в постель.

Очутившись в таком отчаянном положении, другой на его месте пристрастился бы к вину, но для мистера Свивеллера в этом не было бы ничего нового, а потому, узнав, что Софи Уэклс утрачена им навсегда, он решил пристраститься к игре на флейте, так как это вполне добропорядочное, солидное, унылое занятие не только отвечало его собственным печальным мыслям, но было способно пробудить братские чувства и в сердцах соседей по дому. Итак, верный своему решению, мистер Ричард пододвинул к кровати маленький столик, при строил на нем поудобнее свечу и узкую нотную тетрадку, вынул флейту из футляра и стал исторгать из нее до невозможности унылые звуки.

Репертуар его состоял из песенки «Гони тоску»[83] пиесы, которая, будучи исполнена на флейте в постели, в очень медленном темпе, да еще джентльменом, не сов сем освоившим этот инструмент и повторяющим одну ноту бессчетное количество раз, прежде чем нащупать следующую, — производила довольно тяжелое впечатление. Однако мистер Свивеллер, то лежа на спине и глядя в потолок, то свешиваясь по пояс с кровати и проверяя себя по нотной тетрадке, дудел и дудел эту злосчастную песенку до полуночи, если не дольше, с короткими перерывами, которые употреблялись на то, чтобы перевести дух, поразглагольствовать о маркизе и с удвоенными силами приняться за игру. И лишь тогда, когда все темы для размышлений были у него исчерпаны, когда флейта приняла в себя без остатка все чувства, навеянные ему пивом, а жильцы этого дома, двух соседних и одного через улицу дошли почти до умопомешательства, — лишь тогда мистер Свивеллер захлопнул нотную тетрадь, потушил свечку, повернулся к стене и с легкостью на душе и сердце уснул.