История России с древнейших времен до конца XVII века - А. Боханов

Юридический статус крестьян фиксировался и общегосударственными нормативами (не только Судебником, но и официальными актами), а также обычным правом (общинным и вотчинным). Неверно усматривать главный, если не единственный показатель закрепощения в ограничениях перехода. Необходимо доказать усиление эксплуатации (вотчинно-поместной и государственной), нажим на владельческие права крестьян, их правоспособность. Разве это происходило в XV — середине XVI в.?

Начать с того, что крестьяне индивидуально и в составе общины оставались субъектами права, а не его объектом, и в таком качестве судились сеньориальным или государственным судом. В эти десятилетия сокращался судебный иммунитет феодалов, а значит, по большему кругу дел высшей уголовной юрисдикции владельческие крестьяне подлежали именно государственному суду. Судебник 1497 г . зафиксировал процессуальное равенство черных крестьян и рядовых феодалов в двух отношениях. Они были равноценными свидетелями при признании обвиняемого татем (т.е. вором), существовал единый срок давности для возбуждения иска в поземельных делах. Наконец, Судебник 1497 г . закрепил присутствие судных мужей из «лучших, добрых» крестьян на суде у кормленщиков. Судебник 1550 г . не внес тут никаких принципиальных перемен.

Ни Судебник 1497 г ., ни текущая практика, ни обычное право не знают ответственности крестьян собственным имуществом за несостоятельность своего сеньора. И наоборот — за гражданские возмещения и уголовные штрафы крестьянин отвечает по суду сам (в ряде случаев, с помощью общины и поруки). Его господин, участвуя в совместном суде, лишь ответствен за исполнение решения и может получить часть судебных пошлин. Наконец, не только черносошные, но и владельческие крестьяне по мере становления органов местного суда и управления (губные избы и т.п.) еще с 30-х годов XVI в. активно привлекались в исполнительный аппарат этих институтов, формировавшихся на базе представительства от локальных сословных групп.

Наивно думать, что перемена жительства была для крестьян регулярным и желанным занятием. Если не возникали исключительные обстоятельства, земледелец предпочитал оставаться на месте. При крайней сжатости цикла сельскохозяйственных работ, их интенсивности время перехода определялось практическими соображениями весьма жестко: конец осени — начало зимы. Любой другой промежуток грозил невосполнимыми упущениями в ведении хозяйства. Кроме того, именно в этот период имели место основные выплаты по отношению к казне и собственнику земли. Так что Судебник 1497 г ., фиксируя время перехода неделей до и неделей после Юрьева дня осеннего (26 ноября по старому стилю), не вводил никаких новостей. Относительной новизной было установление уплаты пожилого для всех разрядов крестьян — ранее подобная пошлина взималась лишь с некоторых групп с повышенной личной зависимостью.

Важно не забывать, что законодатель имел в виду лишь глав дворохозяйств: на подраставших или взрослых сыновей, живших с отцом, норма не распространялась. Судебник не предусматривал никаких органов надзора за правильным выполнением этих норм. Подразумевалось, что возможные нарушения должны становиться предметом гражданского иска и состязательного процесса. И еще одно существенное обстоятельство: правовые и документальные тексты конца XV — середины XVI в. не используют в отношении крестьян слово «бегство». Крестьяне «уходят», «сходят», «выходят», но не «бегут». В предшествующий период «бежали», т.е. незаконно уходили от сеньоров, закупы (кроме двух оговоренных случаев), половники и некоторые иные подобные им категории.

Итак, анализ правового поля жизнедеятельности крестьян не дает оснований полагать, что их положение в этой сфере заметно ухудшилось. Наоборот, следует признать ведущей тенденцией в XV — середине XVI в. определенное улучшение их юридического статуса. Прежде всего за счет изживания более архаичных групп с ясно выраженной личной зависимостью и меньшими владельческими правами. Но также и за счет численного расширения и, что, пожалуй, важнее, укрепления правового положения слоя полнонадельных крестьян-тяглецов, глав дворохозяйств и семейств, полноправных членов общин (волостных или владельческих), субъектов права.

Но, быть может, заметно усилился нажим на крестьянское хозяйство в названный период, что повлекло за собой экономический спад в деревне? Действительно, в ряде регионов налицо в течение длительного времени заметное запустошение — в Нижегородском крае, в южных районах Вятской земли и т.п. Но решающая причина тут — регулярные набеги отрядов из Казанского ханства. Разорение центральных уездов, Рязанщины летом 1521 г . стало следствием опустошительного похода крымской рати. Случались также периодические недороды из-за капризов погоды. При всем том, целостная картина состояния аграрного производства несомненно позитивная. Одно из выразительных доказательств тому — господство средне- и многопосевных крестьянских хозяйств в малодворных поселениях Новгородчины (до 90%). Отрывочные сведения по центральным уездам также свидетельствуют о преобладании подобных дворов. Заставить крестьян обрабатывать большие наделы на невыгодных для них экономических условиях — невозможно, особенно при отсутствии эффективных средств внеэкономического принуждения. Неуклонно расширялась внутренняя колонизация, быстро переводились впервые запущенные в пахоту земли в состав тяглонадельных. И в этом случае земледелец должен был оценивать ситуацию как приемлемую, как хотя бы отчасти выгодную для себя.

Итак, совокупный нажим государства и собственников земли пока не останавливал хозяйственной инициативы крестьян. Значит ли это, что в сфере налогов, повинностей, частнофеодальной ренты не было никаких изменений? Конечно же, нет. Одно предварительное уточнение. Вплоть до середины XVI в. налоговый пресс государства (после ликвидации зависимости от Орды) шел по двум линиям. Дань, другие ведущие налоги, повинности общегосударственного масштаба (ямская гоньба, строительство крепостей и т.п.) платились и отбывались центральным государственным органам. Второй канал взиманий с тяглецов — их платежи и службы в пользу представителей великокняжеской власти на местах. Одни из них обладали административно-судебными полномочиями на длительный срок (наместники, волостели, великокняжеские тиуны), другие выполняли разовые специализированные поручения (данщики, писцы, сборщики посохи и т.п.). И те, и другие были кормленщиками, поскольку сами получали деньги и продукты с тяглецов за выполняемую работу.

Не видно увеличения ставок традиционных налогов и сборов. Размеры положенных кормленщику и его аппарату (состоявшему из собственных холопов-послужильцев) взиманий оставались принципиально на одном и том же уровне на протяжении полутора столетий. Равно как судебные пошлины и штрафы. Аналогичным образом не видно резкого увеличения ставок дани и иных налогов в пользу государства. Но изменения и определенное усиление налогового гнета имели место. Просто их проявления следует искать в другом. Не повышались нормы старых сборов, зато возникали новые поборы и взимания. Умножались виды косвенного обложения — внутренних пошлин на торговлю, на занятия промыслами. В руки центральных ведомств переходили питейные сборы. Заметно возросла тяжесть повинностей в пользу государства, особенно в 30—40-е годы XVI в. Наконец, возросло само число судебных пошлин и штрафов. Ну и, конечно, злоупотребления властью, особенно со стороны кормленщиков. Они были очень широко распространены, особенно в 30—40-е годы XVI столетия. Государство уплотняло сеть разнообразнейших платежей, постепенно уменьшало долю государственно-корпоративных поступлений, шедших прямо в карман кормленщикам, но пока не поспевало полностью за возросшими экономическими потенциями крестьянского хозяйства.

Не заметно резкого роста частнофеодальной ренты. Преобладал натуральный оброк, причем обе его формы — издолье и посп (т.е. фиксированные размеры зерна и некоторых иных продуктов) — не имели ярко выраженного превосходства. В издолье занимали первое место плательщики четвертого и пятого снопа, более тяжелые формы встречались реже. Но даже те, кто отдавал каждый второй сноп, не уплачивали половины от всего произведенного. Барщинные отработки были распространены, но тяжесть их была невелика. Полевая барщина была малообременительной (в светских имениях барский клин обрабатывали холопы на пашне), крестьян привлекали к сенокошению, транспортной и строительной повинностям. Денежная рента присутствовала почти повсеместно, но только в двух новгородских пятинах ее доля в совокупной ренте достигала 20—27%. В принципе же она была невелика, но уже различимы тенденции к ее повышению. По приблизительным, достаточно грубым подсчетам среднее крестьянское хозяйство отдавало от 20 до 30% своего совокупного продукта, причем возможные доходы от промыслов и иных подобных занятий учтены в этих подсчетах минимально. После вычета возмещения семян и иных производственных расходов, пищевых потребностей семьи крестьянина и скота, периодических затрат на жилые и хозяйственные постройки, орудия труда и т.п., при урожае сам-2,5 — сам-4 простое воспроизводство оставалось вполне устойчивым, позволяя даже иногда некоторые накопления, а в отдельных случаях — расширенное воспроизводство. Государство и феодалы пока еще не изымали у крестьян все, что находилось за пределами минимальных хозяйственных и житейских потребностей. Крестьянство в целом к середине XVI столетия поднакопило «жирок» и ресурсы.