Шерас - Дмитрий Стародубцев

Слушай меня, презренный. В твоей милости мы не нуждаемся, тем паче что всем известно, что такое «сохранение жизни» по-авидронски: рабство, унижение, в лучшем случае — смерть от голода. Нет, такой «жизни» иргамы всегда предпочтут смерть с оружием в руках. Но мне непонятно, почему ты так уверен в своих силах? Неужели ты думаешь, что сможешь взять Кадиш? Более того, почему ты решил, что Иргама безропотно тебе подчинится?

Я лично убил несколько сотен авидронов, сам распял на воротах вашей крепости партикулиса Ямэна и содрал с него кожу, собственной рукой сжег Де-Вросколь вместе с тысячами его жителей. Ваши воины блеяли, словно бараны, когда их резали, ваши женщины терпели с рабской покорностью, когда их насиловали. Слабый, трусливый народ — вот кто вы такие! На что же ты надеешься?

Поэтому прими мое предложение. Отступись, уходи восвояси. Заплати большой откуп золотом, а также пришли миллион голов скота, сто тысяч рабов и десять тысяч красивых женщин. Сиди в Грономфе печальным отшельником и моли своих Гномов, чтобы великодушные иргамы простили тебя за твой подлый поход. Если же не примешь эти условия — потопишь свой народ в реках крови. А сам будешь служить у Тхарихиба цепной собакой, и тебе будет запрещено носить одежду, а ходить дозволено будет только на четвереньках. Я сказал».

За этим следовала приписка:

«А Кадиш тебе всё равно не взять!»

У переговорщика, принесшего это послание, иргамы отрезали большой палец на правой руке. На языке некоторых дикарских племен это означало, что посланец как бы умерщвлен.

Алеклия задохнулся от ярости:

— Кто такой этот Дэвастас?

Военачальники и порученцы лишь пожали плечами. Никто не знал этого имени. Наконец, один из Вишневых вспомнил:

— Похоже, это начальник той самой конницы, которая пробилась сквозь наши позиции внутрь Кадиша.

— Объявите воинам, что за него я назначаю тысячу инфектов. За живого!

Писцы застрочили лущевыми стержнями.

Восемь дней спустя в Носороговой башне, в том самом помещении, которое некоторое время назад занимал Хавруш, где сейчас всё было разбито и перевернуто вверх дном, сидели за треснувшим трапезным столом Дэвастас и еще несколько иргамов. Все уставшие, в запыленной одежде, в поврежденных доспехах. Скудная и безвкусная пища, которую воины с жадностью поглощали, являла собой лучшее, что можно было найти среди оставшихся запасов. В кубках вместо вина была мутная вода с привкусом свинца. Время от времени страшный удар потрясал стены, и с потолка сыпались осколки и пыль. Иногда в смотровой проем залетали авидронские стрелы, и их наконечники расплющивались о каменную стену. Звуки авидронских лючин, раковин и калатуш, лязг клинков, зычные команды, свирепые крики воинов, хлесткие щелчки самострелов — всё это смешалось в единый гул многодневного боя. Но военачальники не обращали на шум ровно никакого внимания.

— Изрядно ты разозлил Инфекта Авидронии своим посланием, — говорил Дэвастасу военачальник в звании партикулиса. — Мне казалось, что наши цитадели взять приступом невозможно. Но прошло всего восемь дней, и вот мы уже заперты в Главной цитадели. Что ты такое написал?

— Вини не меня, Гвиндреалдус, а Тхарихиба, который не придумал ничего лучшего, чем заказать постройку Кадиша грономфам — будущим нашим врагам. Зная каждую стену, каждую башню, все ходы, любой сложный запор, любой механизм, все хитроумные ловушки, Алеклия без труда захватил наши укрепления. А написал я лишь то, что должен был написать каждый истинный иргам, любящий свою страну.

Дэвастас закончил трапезу и брезгливо запил еду несколькими глотками воды.

— Мы обречены, почему бы нам не сдаться? — без всякой надежды, с обреченным спокойствием спросил другой иргам. — Зачем попусту губить жизни десяти тысяч оставшихся воинов гарнизона?

— Чтобы погубить хотя бы столько же авидронов, — хладнокровно отвечал Дэвастас.

В помещение вбежал обливающийся кровью цинит и без церемоний прервал разговор военачальников:

— Авидроны ворвались в цитадель, начальник гарнизона пленен, у седьмого укрепления две бреши!

Дэвастас поднялся со своего места и накинул перевязь с мечом.

— Ну вот и все. Готовы ли вы, рэмы, с честью умереть, как и подобает потомкам великих и бесстрашных иргамитов?

— Не сомневайся, Дэвастас. Жалею лишь о том, что скудна и безвкусна была наша последняя трапеза, — отвечал Гвиндреалдус.

Военачальники спустились вниз и, по-военному строго попрощавшись, направились каждый в своем направлении. Дэвастаса поджидал его вольный отряд — человек триста опытных головорезов, вооружившихся по собственному усмотрению. Это все, что осталось после изнурительной осады от знаменитого «летучего» отряда. «Не беда, наберу новых — еще лучше», — подумал Дэвастас, разглядывая свое потрепанное воинство. Он приветствовал людей дружеским жестом, и они посмотрели на своего предводителя глазами, полными восхищения, преданности и надежды. Они ожидали, что сегодня он, как и много раз до этого, не даст им погибнуть, выведет в безопасное место. Либерий произнес короткую яркую речь и повел отряд в бой.

У седьмого укрепления Главной цитадели уже долго шла тяжелая битва. Всё новые и новые отряды авидронов просачивались через бреши внутрь. Несколько тысяч человек — авидронов и иргамов, перемешались в хаосе ожесточенного противостояния. Дэвастас бросился в самую гущу схватки.

Через некоторое время воинов Инфекта изрядно потеснили. В какой-то момент всем показалось, что авидронов стало меньше, что они отступают и скоро будут изгнаны из цитадели, но тут им на помощь пришли тяжеловооруженные циниты. По шарфам и вооружению, а еще по статности, бросившейся в глаза, Дэвастас сразу узнал воинов авидронского монолита и вспомнил бои капроносов в Тедоусе и трех улизнувших от возмездия монолитаев.

Тяжеловооруженные воины незамедлительно повернули ход событий вспять. Быстро и без больших потерь они расправлялись с иргамами, оказывавшимися на их пути. Хлесткий напор их был страшен, и замедлили наступление они лишь тогда, когда лицом к лицу столкнулись с людьми Дэвастаса. Но и здесь монолитаи оказались сильнее, вскоре они заставили противника пятиться, отбиваться из последних сил.

Дэвастас дрался великолепно: полный замысловатой подвижности, с привычной хладнокровной стойкостью, жестоко. Однажды, воткнув кинжал в горло одного из монолитаев, он заметил неподалеку великана, которого ни с кем нельзя было спутать. Да, он узнал Тафилуса. Воин бился нагузой, и вокруг него образовалось широкое пространство — никто из иргамов не решался приблизиться к грозному здоровяку. Не меньше дюжины убитых и смертельно раненых иргамов грудой лежали у его ног.