Принц Крови - Елена Прокофьева

— Они выглядят странными, будто все еще живут в давно ушедшей эпохе. Вы видели, как они одеты? А их манеры?

— Конечно, я видел. Но знаешь, что беспокоит меня больше всего, Лоррен? При всем том, что вампиры неохотно принимают новых членов в свое сообщество, они зачем-то обратили нас. Заметь — это произошло практически против нашей воли. Нет, конечно, мы ответили согласием… Но все же нас принудили. Тогда как Гибур, который страстно желает стать вампиром, все еще остается человеком.

— Мы им зачем-то нужны, — согласился шевалье.

— И мне очень хотелось бы знать, зачем.

Как раз в этот миг над горизонтом появился первый лучик солнца, и новоявленные вампиры упали, как подкошенные, на ковер, не успев добраться до заботливо приготовленной для них постели. К счастью, в их апартаментах было действительно совершенно темно и, кроме нравственных мук от столь недостойного положения, они не испытали никаких неудобств.

Ответа на этот самый важный вопрос — зачем их обратили? — они еще долго не могли получить. Даже когда Лоррен однажды прямо спросил мастера, тот ответил только: «В свое время вы все узнаете». Легче от этого не стало. Стало только тревожней, потому что самые неприятные предположения могли получить подтверждение.

Филиппа приводило в ярость его нынешнее положение. Зависимость от какого-то господина, который, по его мнению, не представлял собой ничего выдающегося, доставляла ему больше неудобств, чем все прочие ограничения, что накладывало на него существование в образе живого мертвеца. Но он вынужден был притворяться, стискивать зубы и с каменным лицом сносить все наставления и приказы, исходящие от их мастера. Давно, очень давно ему не приходилось этого делать — со времен другого ничтожества, кардинала Мазарини. Но тогда Филипп был ребенком. Сейчас, впрочем, он тоже был все равно, что ребенок. Птенец… Что за отвратительное слово! Какое вообще отношение к вампирским взаимоотношениям могут иметь птицы?! И точно так же, как когда-то Мазарини, его нынешний мастер страстно не желал, чтобы Филипп взрослел.

Нет, мастер не был с ними суров, даже напротив, он порой проявлял недюжинное терпение в обучении своих птенцов. Он научил их питаться так, чтобы оставлять на теле человека только две маленькие ранки, которые после кормления следовало лизнуть языком, — так они скорее затягивались. Он научил их внимательно слушать сердцебиение жертвы, чтобы вовремя остановиться, и не допустить ее смерти от кровопотери. На вопрос, на кой черт это нужно, мастер сообщил удивительную вещь: с недавних пор существовал закон, запрещающий вампирам убивать! И закон этот следовало соблюдать, потому что за нарушение его преступника ждало неминуемое наказание вне зависимости от того, был ли он когда-то при жизни принцем или каторжником. У вампиров существовала своя иерархия, отличная от человеческой, и определялась она совсем иными законами. Говоря по-простому, — возрастом и накопленной силой. Такое странное на первый взгляд решение принял Совет вампиров, состоявший из наиболее старых и наиболее сильных представителей братства, и было оно основополагающим в созданном ими же законе Великой Тайны, — отныне и вовек вампиры должны были таиться от людей, чтобы те забыли об их существовании, чтобы перестали бояться темноты и того, что их может в ней поджидать. Исходя из этого, мастер был вынужден научить своих птенцов и самой элементарной вампирской магии, — как заворожить жертву, чтобы она не сопротивлялась тому, что у нее пьют кровь, и как заставить ее забыть об этом прискорбном факте. И это было все. Ничего большего ни он сам, ни его приближенные не имели намерений рассказывать.

Пить кровь, никого не убивая, было скучно, несколько глотков не позволяли как следует насытиться, и, самое главное, не было в таком питании того особенного экстатического прилива энергии, какой случается только когда выпиваешь человека до донышка, когда убиваешь его. И Филипп не собирался исполнять законы какого-то Совета. Ему больше нравилось быть принцем и братом короля, чем новорожденным птенцом в гнезде принца Парижа, поэтому, как только это стало возможным, они с Лорреном покинули дом своего мастера и вернулись в Пале-Рояль.

Мастер не препятствовал им в этом. Как и обещал когда-то, он позволил Филиппу жить среди людей, как только понял, что тот усвоил основные правила и сможет успешно притворяться человеком. Кстати говоря, это оказалось совсем не просто. Во дворце не было комнат без окон, разве что только чуланы, и Филиппу пришлось тайно перебраться спать в собственную гардеробную. Весь день он сидел, запершись в своих покоях, и выходил из них только после заката, бледный и злой. Впрочем, довольно быстро принц возвращался к хорошему настроению, становился весел, энергичен, и просто сиял, как новенький луидор. Одновременно с этим какой-нибудь горничной или пажу вдруг делалось дурно и он, пошатываясь, уходил в свою каморку, жалуясь на слабость. Иногда кого-то из дворцовой челяди даже находили в коридоре без чувств, и врач, традиционно пуская им кровь, вынужден был констатировать, что течет она плоховато.

Филипп вел себя странно. Более странно, чем обычно. Лизелотта и вместе с нею большинство придворных подозревали, что Филипп болен, но никто не решался настаивать на том, чтобы его осмотрел врач. Принц уверял, что прекрасно себя чувствует, просто у него вдруг развилась непереносимость солнечного света. Этим уже страдали двое вельмож, но они появлялись днем, прикрыв глаза, болевшие от света, очками с темно-зелеными стеклышками. Принц, видимо, не желал терпеть ни малейшего дискомфорта и попросту перешел на ночной образ жизни. Кстати, эта странная болезнь поразила почему-то и де Лоррена. Впрочем, тот мог просто и в этом копировать своего сюзерена.

Кроме всего прочего, Филипп вдруг отказался спать со своей женой, заявив, что их долг друг перед другом и перед Францией можно считать исполненным. Не сказать, чтобы Лизелотту это сильно огорчило — теперь, по крайней мере, она могла спокойно высыпаться в своей постели без опасения свалиться на пол, ведь Филипп каждый раз ужасно злился, если она случайно прикасалась к нему во сне. Да и от бесконечных беременностей тоже хотелось отдохнуть. За шесть лет замужества Лизелотта родила троих детей, и, хотя старший мальчик умер, среднему шел уже четвертый год и он казался крепким и здоровым ребенком. Да и крохотная дочка, несмотря на свой младенческий возраст, не внушала родителям опасений за свое здоровье. Так что их долг перед Францией действительно можно было считать выполненным.

Для того чтобы не только кое-как поддерживать свое существование, а питаться, как подобает, Филипп возобновил ритуалы Темного Круга. Когда они с Лорреном впервые явились к Гибуру в своем новом качестве, тот едва не скончался от страха. Как ни крути, колдун предал их и нарушил законы их общества, наказание за это было суровым.