Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник) - Анна Гаврилова

Сам, сколько себя помнил, всегда люб был. Скольких в угол ни зажимал — ни одна больше положенного не голосила. А уж когда платье задирал, так и вовсе льнули, прижимались, тёрлись… Воспоминания стали вдруг неприятны. Он начал мысленно оправдываться перед Затеей, опять покраснел.

Тут же в памяти всплыл единственный разговор, состоявшийся сразу, как из Онеги вышли. Розмич, будто невзначай, подсел к Затее. Та глаз не подняла, улыбнулась только.

— Сильно бьярмов испужалась? — осторожно спросил дружинник.

Девушка слов не нашла, только кивнула.

— А ты правильно сделала, что кричать начала. Я ж на твой голос шёл.

Её бровки взлетели на середину лба, в синих глазах плескалось недоумение.

— На голос, говорю, шёл. Услышал, как зовёшь, и сразу помчался.

— Я не кричала, — нехотя призналась девица. — Мне сразу, как поймали, рот тряпицей закрыли. — И добавила спешно: — Но я в мыслях тебя звала. Очень-очень!

А Розмич понял: врёт, чтобы не обидеть. И до того гадко на душе стало — едва волком не завыл. С той поры с Затеей не заговаривал, отказа боялся. И как при таких делах решился о сватовстве заикнуться? Не иначе нечисть за язык потянула.

Эх, вернуть бы всё обратно! Встать снова перед Полатом, а на вопрос о заветном — промолчать. Вместо сватовства просто так прийти, в гости. И смелости набраться, спросить Затею открыто…

— Э, брат… Что-то ты киснуть начал, — заметил неугомонный Ловчан. — Может, бражки подлить? Или впрямь… сговорчивую позвать?

Розмич отмахнулся. Одна мысль о других бабах заставляла кривиться, будто речь о гадости какой.

— Спать пойду, — заключил он. Встал, пошатываясь. — А завтра — как боги решат!

Его проводил одобрительный гул и весёлые смешки соратников.

В глубине души многие завидовали. И неважно, что ответит Затея, главное — нашлась на Белом свете девка, способная сердце грозного воина захватить. А воину без любви никак нельзя, это всем известно.

Что дружинник по жизни знает? Как князю служить да как кишки супостату половчее выпустить. Всё! И если сердце от любви никогда не дрогнет, воин зачерствеет, вконец озлобится. Убивать станет не задумываясь. А толку от этого мало.

Поднимая меч ли, топор, нужно точно знать, ради чего бьёшься. За одного только князя — глупо. За землю? Сама по себе земля ничего не стоит. Важно, чтобы жили на ней родные люди, за счастье которых и голову сложить не жаль, жили или лежали в ней.

Князь не обманул, хотя явился много позже полудня. Розмич к тому времени извёлся, едва локти не искусал. Его по-прежнему одолевали сомнения и, стыдно признаться, страхи. Он кусал губы, отводил в сторону взгляд, коли спрашивали, отвечал невпопад, понимая, что выглядит от этого ещё глупее.

В голове то и дело всплывали слова белозёрского воеводы, обозвавшего накануне «оборванцем». Розмич беспрерывно проверял и поправлял одежду.

Выглядел он вполне сносно: отроки отстирали походную грязь с рубахи и портов, до блеска начистили сапоги. Всё, что было порвано, — зашили. Хотя в действительности красила дружинника не одежда и даже не прилаженный к поясу меч.

Какая девка устоит против широченных плеч? Против рук, способных сжимать сильней, чем тиски? Против воинской стати? И глаз, что так похожи на грозовое небо? Это понимали все, кроме Розмича.

Даже князь Полат присвистнул, увидав алодьского дружинника.

— Ну, за такого просить не стыдно! — с улыбкой сказал он.

Уже собрались идти, как из княжеского терема выпрыгнула холопка с рушниками. Старательно повязала расшитое полотенце самому Полату, Ловчану, который тоже в сваты навязался, и Розмичу. Пара бояр, остальные воины Алоди и Птах довольствовались только улыбкой.

— В добрый путь! — сказал кто-то, и мужчины шагнули к воротам.

…День выдался солнечным, Даждьбог ласково гладил верхушки могучих деревьев, словно всадник — гриву любимого скакуна. Но северный ветер дарил прохладу. Вскоре он станет частым гостем в этих землях, окончательно прогонит тепло. Кудрявые клёны оденутся в драгоценный пурпур, стройные берёзы и горемычные осины пожелтеют, а потом и вовсе растеряют платья. Только горделивые ели сохранят зелёный наряд — единственное напоминание о лете и о вечности. Но и он исчезнет под покрывалом неминуемых снегов. А пока этого не произошло — нужно спешить. Жить!

Город уже забыл о вчерашнем переполохе, погрузился в обычные заботы. Где-то стучали топоры, где-то деловито кудахтали куры, верещали неугомонные дети. У колодца громко сплетничали бабы, одаривая прохожих внимательными взглядами. Изредка все звуки города заглушал многоголосый лай — собачья свадьба. Со двора Хавроньи привычно пахло сдобами, а от забора Стрежена, как всегда, смердело нечистотами.

Всё изменилось, когда княжий двор распахнул ворота и взглядам горожан предстала удивительная картина.

Полат в красной рубахе и с белым рушником, повязанным через плечо. За ним двое незнакомых воинов, примечательных не белыми рушниками, а мордами: как ни глянь — сущие разбойники. Следом двое белозёрских бояр и знатный дружинник Птах. А в хвосте ещё четыре «тати».

Вопреки обыкновению, князь был пеш. Он сделал несколько шагов, сапоги тут же утопли в пыли.

— Сваты, — благоговейно выдохнула одна из хозяек. И город взорвался визгами.

Бабы у колодца побросали вёдра, отпрыгнули с дороги. Старики и старухи послезали с печей, высыпали на улицу. За ними, едва не сбивая с ног, примчались дети. Мужики тоже проявили любопытство — ещё бы, такое событие!

Когда приблизились к дому Жедана, в хвосте собралось всё Белозеро. Даже в ворота стучать не пришлось, и без того услыхали.

Приворотник, кланяясь, проводил сватов до крыльца. Горожане ввалились на двор следом, но остановились в почтительном отдалении.

Розмич, до сей поры не осознававший, что творится вокруг, покрылся холодным потом. И перед самым жутким врагом подобного страха не испытывал. Хотел утереть лоб, да не успел — на пороге появился хозяин. Мир пошатнулся.

В лице Жедана не было привычного веселья — щеки осунулись, глаза погасли, веки припухли. Розмич запоздало вспомнил: вчера на пристани недосчитались отца Затеи. Стало быть, не отлучился. Умер. Вот и просватал синеглазку…

И всё-таки Жедан спросил:

— С чем пожаловали, люди добрые? — На последних словах запнулся. Назвать светлого князя просто «людью» язык не поворачивался, хоть и в обряде.

— У вас товар, у нас купец! — выпалил Полат весело.

Несмотря на горести, Жедан рассмеялся. Толпа, да и сами сваты тоже в стороне не остались. Детский голосок даже подсказал: