Война с саламандрами (сборник) - Карел Чапек

Весь день моросил холодный дождь. Вечером в сумерках жандарм Мразек возвращался из селения Черчаны, куда ходил купить батарейку для радио. Мразек был без оружия и шел, весело посвистывая. По дороге ему попался невысокий человек. Мразек не обратил бы на него внимания, если бы человек не остановился, словно в нерешительности. Что за тип? – насторожился Мразек, но уже блеснул огонек, и Мразек упал, схватившись рукой за бок.

В тот же вечер жандармы всего округа были подняты на ноги.

– Слушай, Мразек, – сказал умирающему жандармский капитан Гонзатко. – Ты не горюй; честное слово, мы этого гада поймаем. Это Оплатка, и я головой ручаюсь, что он пробирается в Собеслав, потому что оттуда родом. Черт их знает почему, но когда этим людям грозит петля, их тянет на родину… Дай мне руку, Вацлав, обещаю тебе, что мы с ним разделаемся, чего бы это ни стоило.

Вацлав Мразек постарался улыбнуться, но из головы у него не выходили дети, а было их трое… Потом он представил себе, как со всех сторон собираются жандармы… наверное, придет и Томан из Черного Костельца… и Завада из Вотиц, – этот наверняка не отстанет! – и… и Роусек из Сазавы… Все наши парни, все свои… Сколько бравых ребят вместе! Мразек усмехнулся в последний раз; потом начались невыносимые боли.

Той же ночью жандармскому вахмистру Заваде вздумалось осмотреть ночной поезд из Бенешова. Кто знает, может, там Оплатка? Что, если он осмелился сесть в поезд? В вагонах тускло мерцали фонари; пассажиры, скорчившись, словно усталые зверьки, дремали на лавках. Вахмистр шел по вагонам, думая: «Черта с два тут распознаешь человека, которого в жизни не видел». Вдруг со скамейки в двух шагах от него вскочил какой-то пассажир в шляпе, надвинутой на глаза, хлопнул револьверный выстрел, и не успел жандарм в узком коридоре сорвать с плеча винтовку, как человек, размахивая револьвером, выпрыгнул из вагона. Завада успел еще крикнуть: «Держи!» – и ничком повалился на пол.

Убийца побежал к товарному составу, вдоль которого, раскачивая фонарем, шел железнодорожник Груша. «Вот отойдет двадцать шестой, пойду в дежурку прилечь», – думал Груша. Но тут он увидел бегущего человека и, не раздумывая, бросился ему наперерез. Такова уж, видно, привычная мужская реакция! Блеснул огонек – и это было последнее, что видел дед Груша. Еще и 26-й не отошел, а Груша лежал в дежурке, только не на лавке, а на столе, и железнодорожники, сняв шапки, шли с ним проститься.

Несколько преследователей сгоряча пустились в погоню, но было уже поздно. Оплатка по рельсам удрал в поле.

От мерцающих огоньков вокзала, от толпы взволнованных людей по всему дремотному осеннему сельскому краю прокатилась дикая паника. Жители запирались в свои дома и не решались высунуться даже на крыльцо. Говорили, что повсюду бродит неизвестный, страшного вида человек, не то долговязый и тощий, не то маленький и в кожаной тужурке. Почтальон видел, как он прячется за деревом, извозчику Лебеде на дороге кто-то делал знаки остановиться, но Лебеда хлестнул лошадей и умчался. А на самом деле случилось другое: какой-то человек, падающий от усталости, остановил девочку по дороге в школу. Прохрипев: «Дай!» – вырвал у нее узелок с ломтем хлеба и пустился бежать. С тех пор во всех деревнях люди, затаив дыхание, запирались на засовы и едва отваживались выглянуть в окно на безлюдную вечернюю улицу.

Но одновременно происходило другое – центростремительное движение: со всех сторон по одному, по два приходили жандармы. Бог весть откуда их столько набралось…

– Какого черта вам тут надо? – кричал капитан Гонзатко на жандарма из Часлава. – Кто вас сюда послал? Думаете, для поимки одного негодяя мне нужны жандармы всей страны?!

Жандарм из Часлава снял каску и смущенно поскреб в затылке.

– Такое дело, господин капитан, – просительно сказал он. – Завада этот… мой приятель… Не могу я… быть в стороне…

– Черт знает, что за народ! – бушевал капитан. – Каждый твердит одно и то же. Тут у меня собралось без приказа таких, как вы, больше пятидесяти человек. Что мне с вами делать? – Капитан сердито кусал ус. – Ладно, поручаю вам участок шоссе, вон тот, от перекрестка к лесу. Скажите Олдржиху из Бенешова, что вы пришли его сменить.

– Из этого ничего не выйдет, господин капитан, – рассудительно возразил жандарм из Часлава, – Олдржих наверняка скажет, что ему смены не нужно и что ему на меня плевать. Уж лучше я возьму участок от леса до другой дороги. Есть там кто?

– Семирад из Веселки, – проворчал капитан. – И слушайте, вы, чаславский. Если увидите преступника, стреляйте первый. Я отвечаю. Никаких церемоний, понятно? Больше я не позволю убивать моих людей. Ну, марш!

Потом заявился начальник станции.

– Господин капитан! – сказал он. – Там приехало еще тридцать человек.

– Какие тридцать человек? – закричал капитан.

– Ну, железнодорожники. Это из-за Груши. Он ведь наш. Так вот, они хотят предложить вам свою помощь…

– Гоните их в шею! Еще штатские на мою голову!

Начальник станции переминался с ноги на ногу.

– Послушайте, господин капитан, – настойчиво продолжал он. – Некоторые из них приехали из самой Праги и даже из Мезимостья. Такая спайка – хорошая вещь. Разве заставишь их уехать обратно, если Оплатка убил одного из наших? Это их право… Уж вы, пожалуйста, господин капитан, не откажите, возьмите их с собой!

Капитан раздраженно проворчал, чтобы его оставили наконец в покое.

В течение дня широкое кольцо вокруг Оплатки постепенно сужалось. После полудня позвонили из штаба соседнего гарнизона – не потребуется ли в подкрепление отряд солдат. «Нет! – отрезал капитан. – Это наше дело, и мы с ним справимся сами, понятно?» Тем временем приехала группа сыщиков из Праги и жестоко поругалась с жандармским вахмистром на вокзале, который попытался отправить их обратно.

– Что?! – взорвался сыскной инспектор Голуб. – Вы хотите, чтоб мы поворотили оглобли? Эй, вы, трусы! Он убил троих наших, а у вас только двоих. У нас на него больше прав, вы, медноголовые.

Едва удалось уладить этот конфликт, как возник новый – между жандармами и лесничими.

– Убирайтесь прочь! – кричали жандармы. – Это вам не охота на зайцев!

– Черта с два! – возражали лесничие. – В лесах мы хозяева и можем ходить, где хотим. Ясно?

– Да поймите вы, – уговаривал их Роусек, жандарм из Сазавы, – это наше дело, и в него никто не должен лезть.

– Как же! – отвечали лесничие. – Девчонка-то, у которой Оплатка отнял хлеб, нашего лесничего дочка. Мы ему этого не спустим!

К вечеру круг замкнулся. Каждый преследователь слышал справа и слева от себя прерывистое дыхание соседа и чавканье сапог в топкой почве.

– Стой! – тихо передавали приказ по цепи. – Не двигаться!

Воцарилась тяжкая, грозная тишина, лишь изредка шелестела сухая листва на ветру да начинал моросить дождь. Иногда кто-нибудь наступал на ветку или тихо звякало кольцо ремня о винтовку.

В полночь кто-то прокричал в темноте: «Стой!» – и выстрелил. В этот момент произошло что-то странное – раздалось десятка три выстрелов; некоторые бросились вперед, другие закричали: «Назад! По местам!»

Кое-как все снова пришло в порядок, круг опять замкнулся. Только теперь преследователи отчетливо осознали, что во тьме перед ними прячется загнанный и обреченный человек, стремящийся вырваться из страшного окружения. Неудержимый озноб пробежал по рядам людей. Где-то, словно осторожные шаги, прошуршали тяжелые капли дождя. О господи, хоть бы скорее рассвело!

Забрезжил туманный рассвет, и уже можно было разглядеть силуэты людей. Как близко были они друг от друга! Их замкнутая цепь окружала лесок, вернее – заросли густого кустарника, где, наверное, полно зайцев… Там было тихо… совершенно тихо…

Капитан Гонзатко нервно пощипывал ус. Ждать еще… или?

– Я пойду туда, – пробормотал инспектор Голуб.

Капитан засопел.

– Идите вы! – приказал он ближайшему жандарму.

Пять человек устремились к кустарнику, послышался треск ломающихся ветвей, потом наступила тишина.

– Всем оставаться на местах! – крикнул капитан своим людям и медленно двинулся к зарослям. Немного погодя из кустов появилась широкая спина жандарма, волочившего поникшее тело. Ноги поддерживал усатый, как морж, лесничий. За ними выбрался из густых зарослей капитан Гонзатко, хмурый и пожелтевший.

– Положите его здесь, – прохрипел он, потер себе лоб, оглядел, словно удивляясь, цепь людей, стоящих в нерешительности, еще больше нахмурился и закричал: – Чего уставились? Разойдись!

Один за другим люди как-то смущенно подходили к тщедушному скорченному телу, лежащему на меже. Так вот он, Оплатка, – эта худая, торчащая из рукава рука, это мокрое от дождя, позеленевшее худое лицо, эта тощая шея. Господи боже, как он жалок, этот негодяй! Ага, вот у него пулевое ранение в спине, вот небольшая ранка за оттопыренным ухом, вот еще одна рана… четыре, пять, – всего семь ран.