Пятый угол - Йоханнес Зиммель

— Послушайте-ка, господин Ахазян…

— Т.-сс! Помогите мне перебраться на Запад, и я сделаю вас богатым. Что-нибудь слышали о Зет-фау-г?

— Конечно.

Зет-фау-г, иначе Центральное общество по реализации, с резиденцией в Висбадене, было создано американцами. В гигантских хранилищах Зет-фау-г были собраны уцелевшие армейские запасы: оружие и боеприпасы, локомотивы и грузовики, перевязочные материалы, лом металлов, древесина, сталь, целые конструкции мостов, медикаменты, самолеты и ткани. Управление Зет-фау-г было передано немцам. Но они имели право продавать товар только иностранцам — таково было условие американцев.

— …Зет-фау-г имеет право продавать только иностранцам, — быстро говорил Рубен Ахазян Томасу Ливену — но не немцам. Я иностранец! Мне продавать можно. У меня племянник в Лондоне, он даст аванс. Мы откроем торговую фирму, вы и я. За год я сделаю вас миллионером, помогите мне только попасть на Запад.

— Над этим, господин Ахазян, — ответил Томас, — мне нужно хорошенько подумать.

Томас подумал. И теперь, во время сытного обеда на конфискованной вилле в Цвикау, он сказал советскому коменданту города Василию Меланину:

— Отпустите со мной господина Ахазяна, и вы получите чертежи.

— Господин Ахазян остается здесь. Я и без него получу чертежи.

— Послушайте, у меня в залоге остался господин Марек — вы, конечно, знаете этого чешского агента, он в руках у американской разведки в Хофе. Он останется под стражей, пока я не вернусь и не освобожу его.

— Ну и что. Думаете, это разобьет мне сердце? Вы даете чертежи или тоже остаетесь здесь.

— Прекрасно, тогда я тоже остаюсь здесь.

1 июня 1947 года Томас Ливен, Бастиан Фабр и Рубен Ахазян, усталые, но в добром здравии прибыли в Мюнхен и сразу же направились на виллу Томаса в Грюнвальде. До отъезда тому пришлось еще несколько раз обедать и множество раз пить с полковником Меланиным, прежде чем удалось переубедить его. Расстались друзьями. Только чертежи, конечно, остались в Цвикау…

Троица всего несколько дней провела в столице земли Бавария. Томас объяснил Бастиану:

— Итак, мы передали чертежи англичанам, французам и русским. Вскоре они выяснят, что мы их надули. Что ж, возьмем себе другие фамилии и отправимся ненадолго в Висбаден.

— Согласен, старина. Если бы только этот Ахазян не был таким противным. Спекулянт чистой воды, да к тому же собирается торговать оружием и боеприпасами.

— А это уж дудки, — сказал Томас. — Но сперва надо попасть в Висбаден. Господина Ахазяна ждет сюрприз.

И коль скоро речь зашла о сюрпризах…

Вечером, накануне отъезда из Мюнхена, все трое сидели за бутылкой вина. Около половины восьмого вечера в дверь позвонили. Бастиан пошел открывать. Назад он возвратился белее мела. Он мог лишь заикаться:

— Вы-вы-выйди, по-по-жалуйста, сам.

Томас вышел в прихожую, и, увидев, кто пришел, непроизвольно закрыл глаза и ухватился за дверной косяк.

— Нет, — сказал он. — Нет!

— Да, — сказала красавица супруга полковника Меланина из Цвикау с волосами цвета спелой пшеницы, — да, это я.

Это была она. С огромным чемоданом. Молодая, пышущая здоровьем.

— Как… как ты… как вам удалось попасть сюда?

— Бежала. С целой группой. Теперь я политическая беженка. С правом на убежище. И я хочу остаться с тобой. Куда ты, туда и я. Да. А если ты прогонишь меня, тогда я с горя немедленно отправлюсь в полицию и расскажу, что ты передал чертежи моему мужу… и вообще все, что я о тебе знаю…

— Но почему — почему ты хочешь предать меня?

— Потому что люблю тебя, — сказала она с вызовом.

Что ж, привыкнуть можно ко всему…

Два месяца спустя, в августе 1947 года, в огромной квартире на Парк-штрассе в Висбадене, которую Томас арендовал вместе с Бастианом Фабром и Рубеном Ахазяном, наш друг решил объясниться:

— Не знаю, что вы имеете против Дуни. Она красива. Готовит для вас. Работящая. Я нахожу ее очаровательной.

— Но она требует слишком много внимания к себе, — сказал Бастиан. — Взгляни только на свои пальцы. Они дрожат!

— Чепуха, — возразил Томас неуверенно, так как до некоторой степени был согласен, что отношения с новой подругой отнимают у него многовато сил. Дуня жила неподалеку в меблированной комнате, она приходила не каждый вечер, но если уж приходила… Когда изредка выпадала свободная минута, Томас вспоминал полковника Меланина. Он отлично понял, почему тот никогда бы не дослужился до генерала!

В Висбадене Томас жил под именем Эрнста Хеллера, имея, естественно, соответствующие фальшивые документы. Он зарегистрировал на имя своего иностранного сотрудника «Открытое торговое общество Ахазяна». Это предприятие в огромных количествах закупало товары и складировало их в помещениях Зет-фау-г неподалеку от города, лежавшего в руинах. В них хранилось не только имущество бывшего вермахта, здесь можно было также купить джипы, цепи и иные запасы американской армии — материал, который устарел или же его перевозка в Америку обошлась бы слишком дорого. Томас объяснял своим друзьям:

— С Америкой мы не можем вести никаких торговых операций, для этого у нас всех слишком небезупречное прошлое. Нам нужны другие страны, точнее — участники войны, так как сами они не имеют права делать закупки в Зет-фау-г. Это запрещено.

— У меня есть два подручных — господин Аристотелес Пангалос, представитель греческих партизан, и еще один Хо Иравади из Индокитая, — сказал Рубен Ахазян.

— Но не будете же вы продавать этим парням оружие, — ужаснулся Бастиан. Тогда Томас изложил свои доводы:

— Если мы им не продадим оружие, это сделают другие. Поэтому мы будем его продавать, только это оружие их не обрадует.

— Ничего не понимаю.

— Дай договорить! Я арендовал пустой фабричный цех неподалеку от Майнца. Мы будем извлекать порох из боеприпасов и заменять его опилками. Автоматы упакованы в пломбированных ящиках с выжженной на них маркировкой. Я нашел столярную мастерскую, которая изготовит нам точно такие же ящики с такой же маркировкой. Можно подделать и пломбы. А хозяйственное мыло придаст ящикам нужный вес…

— А что будет с порохом и автоматами?

— Товар погрузят на суда в Гамбурге, — сказал Томас. — Воды там глубокие. Нужно еще что-то пояснять?

В том августе 1947 года, при сто третьей по счету выдаче продовольственных карточек, ситуация со снабжением Висбадена продуктами стала критической. Число калорий снизилось до 800. Особенно плохо было с картофелем. Им снабжались только больницы и лагеря. Из продовольствия в свободную продажу поступали только продукты из кукурузы, непопулярные из-за их горького привкуса. Рацион жиров снизили с 200 до 150 граммов. Сахар выдавали по полфунта белого и полфунта желтого. Поскольку из-за засухи ожидался плохой урожай овощей и фруктов, было решено выдавать по четыре яйца дополнительно. Снабжение молоком полностью прекратилось. Две трети взрослого населения Висбадена вообще ничего не получали по карточкам. Заметим: ужасы войны не прекращаются с ее окончанием для тех, кто ее проиграл…

Первой сделкой «Открытого торгового общества Ахазяна» стала продажа господам Пангалосу и Хо Иравади каждому по две тысячи килограммов лекарства атебрин против малярии из запасов немецкого вермахта. На упаковках все еще красовался германский орел со свастикой. Его нужно было удалять. Томас и его партнеры доставили атебрин на фармацевтическую фабрику. Здесь его переупаковали. Теперь его можно было грузить на суда.

Сделка с атебрином оказалась несложной в сравнении с последующими проблемами, сперва казавшимися неразрешимыми. Господа Пангалос и Хо Иравади пожелали купить тропические шлемы. По тридцать тысяч штук каждый. Шлемы имелись. Но только со свастикой. Так основательно втравленной, что удалить ее не было никакой возможности. Господа, разумеется, были вынуждены воздержаться от сделки.

«Что делать с проклятыми шлемами», целыми днями ломал себе голову Томас. И нашел спасительное решение! Внутри каждого имелась первоклассная кожаная окантовка, предохраняющая в обычных шляпах подкладку от пота. Абсолютно новая, отличного качества кожа. В то время — голубая мечта всей немецкой шляпной индустрии. Томас связался с ведущими специалистами отрасли. В один миг тропические шлемы стали расходиться, как горячие пирожки. «Открытое торговое общество Ахазяна» заработало на коже куда больше, чем могло бы «наварить» на самих шлемах. А Томасу к тому же удалось таким путем оживить германскую послевоенную шляпную индустрию.

Тем не менее у него было много забот — и отнюдь не коммерческого характера. Томас чувствовал, что Дуня постепенно вытягивала из него все соки. Она устраивала ему сцены — любви и ревности. Она пробуждала и отнимала силы. Томас ругался и снова мирился с ней. Это было самое сумасшедшее время в его жизни. Обеспокоен был и Бастиан: