Другой - Станислав Жейнов

Дошли до перекрестка, через дорогу светился киоск. Показалось — никого нет, я постучал, сразу не открыли; уже собирались уходить, как окошко скрипнуло, донесся сонный бесполый голос:

— Я слушаю…

Я — Игорю:

— Ты все еще "бляголодный" мужчина?

— Знаешь, что возьми… возьми… — Задумался.

Я заглянул внутрь киоска; женщина продавец зевнула, слабо прикрыла рот; я повторил ее жест.

— А это у вас консервы, да?

— А на что это похоже?

— А вы откроете, если мы купим? — спрашиваю.

— Я дам нож, откроете сами.

Отлично… тогда четыре сардин в томате, пачку парламента, и… и… Черт с ним, будь оно проклято… Банку "Невского". Вот интуиция… Не хотел ведь подходить, как чувствовал, что будет спиртное…

— Не покупайте.

— А смысл? Не я, так другой купит… А хлеба нет?

— Нет.

— Тогда не надо хлеба. Вилок одноразовых, тоже?..

— Нет.

— И их тогда не надо.

— А завезут скоро? — спросил Игорь.

Женщина пожала плечами.

— Думаю, нет смысла ждать, — говорю ему.

— До поезда еще три дня, — возразил белорус, — время есть.

— Что-нибудь еще? — спросила продавщица, раздраженно.

— Чай, холодный, лимонный — один, и чипсов… нет, лучше фисташки…

Игорь мне:

— … так, все это и еще…! Мне! Мне! Карасей жирных и рыбешки мелкой, сырой на закуску! И молока, и сметаны побольше… и еще…

— И три корочки хлеба! — говорю ему, смеясь.

— Богатенький Буратино, — продолжал Игорь. — Какой аппетит! Какой помощник для папы Карло!

Как же там было? — вспоминал я.

— Кто хорошо ест, тот хорошо работает!.. — говорю.

Посмеялись.

— За эту роль Быкову надо было дать Оскара, — сказал Игорь.

— Басов и Этушь, тоже в общем-то…

— Ну да…

Недалеко нашли скамейку, расположились. Пока я пил пиво, Игорь расправлялся с консервами.

— Хочешь, съешь мою, я не голодный, — предложил ему.

Игорь прожевал, показал знаком "ок", и окунул пальцы в банку, за очередным куском. Я закурил.

— Ты веришь в знаки? — спрашиваю.

Белорус перестал жевать, оглянулся по сторонам, качнулся в мою сторону: — Я давно заметил, — прошептал он, — "Уступи дорогу", "Пешеходный переход", и "Шлагбаум" — не настоящие знаки. Я им… не верю. Очень настораживает: "Конец ограничений", и "Парковка". — Засмеялся.

— С парковкой, все как раз понятно, — говорю. — Есть еще знаки внимания, препинания, согласия… я не о них. Гляди: открываешь пачку, — там три сигареты, в три часа — попадаешь в аварию, три голубя — пьют воду из лужи, афиша — фильм "ТРИстан и Изольда". Звонишь в вен кабинет, узнать: чего там с анализами, но вовремя бросаешь трубку. Понимаешь: сегодня звонить нельзя, — сегодня скажут — ТРИппер.

Игорь посмеялся, открыл пачку фисташек.

— Тебе смешно, да? Я видел знаки сегодня… Было видение… Ты утонул, друг…

— Я не верю в знаки, — сказал Игорь. — Просто трудный день, — субъект — ты впечатлительный. Капитан чуть не утоп, мальчики эти нехорошие, головкой стукнулся, плюс алкоголь, плюс… все в общем-то понятно.

— Знаешь, что? — говорю. — Отдай-ка ты мне эту цепочку, на всякий случай.

Игорь улыбнулся, снял ее, протянул мне: — Суеверный, да?

Я забрал, бросил в карман: — Нет, просто не хочу дать себе повода, стать суеверным.

Белорус открыл бутылку с чаем, сделал глоток: — А про знаки… Встречался я с девочкой… в школе еще. Надей — звали. Переехала в другой город с родителями, сказала позвонит. Год прошел, и еще год, и еще и вот выпускной. Да, а я ж все это время звонка ждал… каждый день. Просыпаюсь утром от того, что во дворе кто-то Надю зовет. По телевизору про Надежду Крупскую, включаю радио, а там: "Надежда, мой компас земной…" Тогда я, подхожу к телефону, слушаю, есть ли гудки, проверяю контакты, — все шнурки, проводки, сажусь рядом, жду. На глаза дневник попался, а там мое отчество — "ГенНАДИевич". Смотрю на шкаф, думаю, надеть пиджак или… и сам себе улыбнулся — НАДЕть. На выпускной не пошел, так весь день перед телефоном и просидел.

— Позвонила?

— Не помню. Слушай другую историю. Одолжил я сто рублей одному знакомому…

— Что значит: "не помню"? — рассердился я.

— Давно это было…

— Позвонила или нет? Подлец.

— А, про сто рублей, значит не интересно?! — Обиделся Игорь.

— Знаешь, что… Я тебе удочки не отдам… Ты мне их подарил… И рыбок всех своих, и всякие отцепы, и крючки, и…

— Подожди-подожди… Когда я тебе подарил? — Удивился он.

— В больнице, когда прощался…. - говорю.

— Эта бейсболка слишком тугая. Вены передавила, кровь в мозговой пузырь не поступает. Ничего. Завтра утром куплю тебе цилиндр. Огромный оранжевый цилиндр.

— Ах так… Значит про то, что снасти подарил, тоже не помнишь?..

— Чего только не померещится с перепугу… Знаки говоришь… Я тебе снасти обещал, до того как утонул, или после?

…возле машины. Игорь еще раз провернул ключ в замке зажигания, под капотом запищало, но двигатель не завелся.

— Говорю же аккумулятор сел. Бесполезно. Давай ложиться.

Игорь сделал еще две попытки, сдался.

— Сглазил ты ее, — упрекнул он. — Ладно, не хочешь, чтобы я ее завел, не буду. — Отодвинул кресло, опустил спинку, вытянулся. — Прохладно здесь у вас. И машины не заводятся… Плохие у вас машины, я тебе скажу…

— Да, особенно японские.

— С каждым годом все только хуже и хуже… — как бы размышлял вслух белорус. — Ничего… ничего же не греет. Даже машина отказывается…

Игорь вздрогнул, поежился. Интересно, — не помню, чтобы он брюзжал. Может быть, просто… Да, наверное, вся эта история нас сблизила. Я еще ниже опустил спинку сидения, повернулся к нему.

— Не говори, — поддержал тему. — Страшное что-то: хрусталь уже не хрустит, парнокопытные — парами не скопычиваются, заморыши — за морем не орышут…

— Чего не делают заморыши?

Я хохотнул: — Слышь Игорь, — у меня в сумке куртка, — хочешь, накинь.

— А ты, чего не одел?

— Не удобно. Ты раздетый, а я… Где, твой пиджак?

— Изорвался весь… выбросил я его, — ответил Игорь, зевнул. — Тащи свою куртку. Извращенное у тебя какое-то представление о… Давно надо было товарищу предложить. А так ведь, никто благородства твоего не оценит…

Я достал сумку, вытянул куртку, отдал Игорю.

— Держи, — говорю, — помни мою доброту.

— Да брось ты — доброту, — сказал, кутаясь в куртку, — все вы претворюхи- мухи… корчите из себя, — а я ничего… а я подыграю… И тебе приятно — типа хороший, и мне тепло… Не каждый человек удостаивается чести сделать мне добро! Теперь, ты мой должник.