Плата за смерть (сборник) - Роберт Силверберг

Через пять минут робот выпрямился и, лязгая, подошел к нам. Он протянул одну из своих рук, а другой указал на прикрепленный к первой маленький аппарат. Я подумал, что это оружие, и окаменел.

Медленно, с трудом робот произнес:

— Говорите… слово… сюда…

Я на некоторое время потерял способность ясно мыслить. Стин Стин, судя по всему, тоже пережило сильное потрясение — колебания его мантии были видны даже сквозь скафандр.

— Он действительно говорил по-английски? — спросил я.

— Кажется, да, — ответило Стин.

Робот отчетливо повторил:

— Говорите сюда слова.

Я поднял голову и присмотрелся к той штуке у него на руке. Это было не оружие. Аппарат состоял из трубочки с надписью, на один конец которой был насажен тессеракт — ну, головоломка, четырехмерный куб. Его внутренние грани светились ярко-алым цветом.

— Ваши слова… — сказал робот. — Больше. Сюда.

Понемногу мы начали понимать, что к чему. Робот слушал все, что мы говорили в его присутствии, записывал наши слова, составил себе программу анализа, пережил тяжелую головную боль — и выучил английский. А теперь он хотел, чтобы мы пополнили его словарный запас. «Наверное, — подумал я, — трубка с надписями плюс головоломка равняется некоему эквиваленту магнитофона». Я был неправ.

Стин Стин пришло к более верному заключению на долю секунды быстрее меня. Он-она — оно! — оттолкнуло меня, прижало переговорное устройство своего скафандра к светящемуся предмету на руке робота и начало быстро и отчетливо говорить — по-каламориански! Оно успело наболтать туда десяток предложений на своем родном языке, пока я не очнулся, не ухватил его-ее за скафандр и не оттащил подальше от робота.

— Убери свои грязные руки! — взвыло Стин.

— Ты, полено чертово, за каким дьяволом тебе потребовалось говорить по-каламориански?

— Чтобы запрограммировать его транслятор! — последовал негодующий всхрип. — А почему бы ему не научиться говорить на языке цивилизованной расы?

Меня так взбесила воинственная глупость Стин Стин, что я пропустил мимо ушей очень важную вещь, сказанную им.

— Тебе прекрасно известно, что английский — официальный язык этой экспедиции. Когда тебя включали в состав, ты согласилось с этим. Если мы решим пополнить словарь робота, то будем обучать его только одному языку, и этим языком будет…

— Кто-то должен сообщить роботу, что английский — не единственный язык во Вселенной! Вы запрещаете каламорианский, вы угнетаете нас, это преступление, это акт расового геноцида!

— Заткнись, — рявкнул я.

Ну, не было у меня сил проявлять терпимость к этому расовому бреду. Потом наконец до меня дошла суть происходящего. Транслятор!

Ну конечно!

Трубочки с надписями и головоломки — это не два разных предмета. Это две детали одного предмета, и их нужно соединять. Они работают только вместе. И это вовсе не записывающее устройство, как я подумал раньше.

Это была машина, которая превращает неразвитые языки примитивных рас в язык Высших.

Стин мгновенно поняло, с чем имеет дело, и захотело, нарушая все договоренности, загнать в аппарат свой драгоценный каламорианский. Может быть, это действие способствовало подъему расовой гордости, но, похоже, оно похоронило наши надежды на взаимопонимание с роботом. Теперь в трансляторе сидит дюжина фраз, не имеющих никакого отношения к английскому языку. Ни один транслятор, как бы хорош он ни был, ничего толком не переведет, если его хозяин будет убежден, что бормотание Стин Стин и то, на чем говорят все остальные, — один и тот же язык.

Я предупредил Стин Стин, что, если оно повторит этот номер, я сверну ему шею. Оно посмотрело на меня довольно злобно, но отступило. Судя по всему, оно уже добилось всего, чего хотело.

Я наклонился к аппарату. И понял: я не знаю, что говорить.

Слова не шли с языка. Стин Стин, наверное, произнесло пылкий панегирик каламорианскому народу, перечислило все его непревзойденные достоинства, но я не собирался ему-ей подражать. К тому же во мне проснулась старинная боязнь микрофонов. Я стоял, нелепо согнувшись, и пытался придумать какое-нибудь полезное и достойное заявление.

Робот попытался подбодрить меня:

— Говорите ваши слова сюда.

Я спросил:

— Какие слова? Любые?

Молчание. Хихиканье Стин Стин.

— Меня зовут Том Райс, — сказал я. — Я родился на планете Земля, наша звезда называется Солнце. Мне исполнилось двадцать два года.

Я остановился, думая, что машине нужно время, чтобы переварить эти несколько предложений, давал ей передышку, прежде чем запустить следующую порцию. На самом деле останавливался зря — теперь я это знаю.

— Говорите еще слова, — попросил робот.

— Язык, на котором я сейчас говорю, называется английский, — продолжал я. — Это один из самых главных языков Земли. Мой коллега, обратившийся к вам до меня, говорил по-каламориански. Этот язык используют на другой планете в другой солнечной системе далеко от нас.

Я говорил и видел, как цепочки иероглифов Высших пробегают по поверхности трубочки. Аппарат превращал мою устную речь в письмена Высших. И транслировал их. Не знаю, облегчало ли это роботу понимание. Когда я пишу «Дихн рууу мирт корп», я фиксирую звуковой рисунок речи робота при помощи нашего алфавита, но ни на шаг не приближаюсь к пониманию этого текста.

Наверное, все-таки как-то облегчало, потому что активный словарь робота пополнялся с каждой минутой этой странной односторонней беседы.

— Скажи имя второго, — попросил он.

— Оно — Стин Стин с Каламора. Мы прилетели сюда, чтобы узнать как можно больше всего о тех, кто построил этот сейф и оставил вас там.

— Скажи больше имен вещей.

Я принялся указывать пальцем и называть: сейф, пещера, дверь, дверной проем, корабль, небо — перечислил все, во что мог ткнуть. Осторожно подбирая слова, я дал роботу понять, что нам известно, что со дня сооружения сейфа прошло очень много времени. Я попытался объяснить, что мы — ученые, археологи, которые откопали руины станций Высших, нашли там множество вещей, оставшихся от них, но никто из разумных существ, населяющих эту часть Галактики, никогда не видел живого Высшего. И так далее.

Робот изучал надписи, плывущие по поверхности трубки, с нарастающим интересом — по крайней мере, мне так показалось, — но от комментариев воздерживался и только время от времени подгонял меня просьбами продолжать. Его наручная машина уже сожрала вполне приличную порцию информации. В какой-то миг меня осенило, что пора бы уже сообщить на корабль о том, что у нас тут происходит. Я повернулся к Стин Стин: