Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца - Гай Кей

— И Блэз тоже, — слабым голосом возразил Рюдель из недр кресла, на которое осторожно опустился. Они видели только макушку его головы. — Вспомните покойного брата и пятерых коранов Мираваля.

— То были стрелы, — тихо заметил Валери. Из них всех он казался самым мрачным в то утро. — А это бой на мечах.

— Не обязательно, — сказала Ариана. — Легко можно…

Блэз быстро покачал головой:

— Бессмысленно. Он дерется тем, чем хочет, и я тоже. Для меня будет позором попытаться повлиять на выбор оружия.

— Тебя могут убить, если ты этого не сделаешь, — запальчиво возразила Ариана.

Блэзу постепенно становилось ясно, и это понимание усиливало его смущение, что реакция окружающих его людей на предстоящий завтра поединок основана не только на прагматичной оценке риска и выгоды. Они волнуются за него. Графиня, Бертран и Валери, Рюдель, разумеется, а теперь стало совершенно очевидно — даже Блэзу, который никогда не умел воспринимать такие вещи, — что Арианой двигает не только абстрактный интерес к правилам поединка.

Они встретили ее мужа, когда вошли в дом, затем герцог Тьерри вежливо покинул их, извинившись, когда Бертран дал ясно понять, что они пришли к его супруге в ее официальном качестве.

Теперь Блэз чувствовал странное беспокойство, встречая лучистый взгляд Арианы, и вспоминал с неожиданной ясностью в то яркое осеннее утро летнюю ночь, которую они провели вместе, ее слова и поведение, как и сам акт любви. Ему пришло в голову, что, если бы они были наедине, она говорила бы по-другому. Кстати, и он тоже. Этой женщине он доверяет, внезапно осознал Блэз и на мгновение удивился.

Они рассказали ей о встрече с королем Дауфриди. Бертран также обсудил это с правительницей и Робаном; он побывал во дворце рано утром, до того как они пришли сюда. События начинали разворачиваться быстро. Из-за присутствия в Барбентайне Розалы де Гарсенк и ее сына было ясно, что главные проблемы впереди. В голове у Блэза сидела тупая боль. Он начинал сожалеть о второй половине ночи почти так же, как о первой.

Глядя на Ариану, впитывая ее холодную красоту, будто целебный настой, он сказал:

— Смысл всего этого поединка в том, как мы будем выглядеть в глазах мира. Я слишком много потеряю, если покажется, что я его боюсь или стараюсь создать для себя явное преимущество. Я благодарен тебе за заботу, но в этом поединке нет смысла, если мы прибегнем к манипуляциям.

— А разве в нем есть какой-то смысл? Мы так должны полагать? — Тот же вопрос задала графиня. Он не обратил внимания на резкий тон и ответил ей так же:

— Надеюсь, что есть. Надеюсь.

По правде сказать, Блэз не был в этом уверен. Он ни в чем не был уверен сейчас. Он чувствовал себя одним из тех легендарных танцовщиков из далекого прошлого Аримонды, которые, как говорят, прыгали через рога быков ради развлечения своих королей. Он сейчас находится как раз в середине такого прыжка и ясно видит эти блестящие, убийственные рога. Вчера поздно ночью Блэзу казалось, что именно Кораннос привел его сюда, в Арбонну. Эта мысль была вызвана отчасти набожностью, а отчасти просто страхом. Ему казалось, что это путешествие на юг не было случайным, не было просто бегством от бремени и горя дома и в Портецце. Это было движение навстречу судьбе, единственным шансом, который мир мог ему предложить, чтобы выполнить клятву, которую Блэз дал, когда покидал замок Гарсенк. Он не знал, что скажет то, что сказал Дауфриди Валенсийскому. Он не готовился заранее бросить вызов Кузману. Он был танцовщиком с быками, двигался в такт их движениям и летел сейчас через рога своей судьбы.

Сделав глубокий вдох, чтобы собрать и удержать разбегающиеся мысли, он рассказал Ариане, как хочет кое-что организовать завтра. Ее лицо застыло и стало сосредоточенным, пока она слушала. Бертран подошел ближе, положил руку на спинку ее дивана. Он внес предложение, когда Блэз закончил. Валери ничего не сказал. Он казался мрачным и несчастным. Блэз не мог видеть, как выглядит Рюдель; его друг все еще сидел, утонув в своем глубоком кресле, лишь светлые взлохмаченные волосы виднелись над спинкой. Он подумал, что Рюдель, возможно, уснул, но, когда закончил, обнаружил, что это не так.

— Мой отец был прав, — произнес наследник состояния Коррезе задумчиво. — Весьма вероятно, что я пожалею о своем нынешнем выборе больше, чем обо всех других ошибках в жизни. Мне, конечно, не следовало бросать банковское дело и связываться с безумцем из Гораута.

На это можно было бы дать много ответов, резких и остроумных или трезвых и рассудительных. Но никто ничего не сказал.

— Он ударит сверху вниз под углом, а потом подрежет мечом назад и вверх, чтобы подсечь тебя под коленками, — сказал Валери. Рюдель затягивал ремешки кожаных доспехов, в которые предстояло облачить соперников.

— Знаю, — ответил Блэз. — Это обычная атака кривой саблей. — Он не слишком прислушивался ни к советам, ни к нарастающему шуму из павильонов. Когда они с Кузманом будут готовы выйти из своих шатров, шум достигнет своего пика, а потом стихнет в начале церемонии представления и снова поднимется, уже на другой ноте, когда начнется смертоубийство. То же самое происходит во всем мире. Блэз видел много смертельных поединков. Много лет назад он участвовал в одном глупом поединке, когда валенсийский коран оскорбил короля Гораута в присутствии одного из самых юных его коранов. Блэзу повезло, что он остался жив; валенсиец слишком небрежно отнесся к своему юному противнику и поплатился за это. Блэз потом много лет носил доспехи убитого.

— У него будет кинжал за поясом и еще один у левой лодыжки, — прошептал Рюдель. — И он без колебаний метнет кинжал. Он этим славится и точно бросает с обеих рук. Не опускай щит.

Блэз снова кивнул головой. Он знал, что они желают ему только самого лучшего; что именно их тревога вызывает этот поток наставлений. Он вспомнил, что вел себя точно так же, когда приходилось становиться оруженосцем друзей на время поединка, в том числе и Рюделя, трижды, если он правильно помнит.

Но он не обращал на советы особого внимания. Это случалось с ним и раньше: его мысли перед сражением разбегались, блуждали по неожиданным тропам. Это придавало ему спокойствие до момента начала боя, когда возникало такое ощущение, словно приглушающий занавес резко отдернули, и все чувства Блэза устремлялись на поле боя, подобно выпущенным в цель стрелам.

Сейчас он вспоминал последнее замечание Рюделя в комнатах Арианы в то утро. Он подумал о Виталле Коррезе, который хотел, чтобы его любимый сын стал банкиром, а не кораном, а потом об отношениях со своим собственным отцом. Блэз не знал, почему его мысли потекли в эту сторону. Возможно, повзрослев и повидав мир, он пришел к пониманию того, до какой степени мужчины Гарсенков наполнили друг друга ядом. Он неожиданно впервые подумал о том, что должен чувствовать Ранальд в связи с бегством Розалы. Он понял, что не имеет об этом представления совершенно никакого, он не слишком хорошо знал своего брата.