Княгиня Ольга. Истоки (СИ) - Отрадова Лада

Кажется, что тусклый огонёк жизни Олега погас в холодной тьме небытия вместе с Игорем. А вместе с этим хмурится аспидно-серыми тучами и само небо, становясь всё темнее и ниже, будто грозясь лечь на плечи воеводы и раздавить своей тяжестью так же, как и терзающие его голову думы. Исчезли из далёкой выси и орлы — будто вместе с наследником Рюрика погиб и сам символ рода основателя династии.

Свинцовые облака окутали солнечный диск, хмарью распростёрлись до самой кромки горизонта. Вокруг стало мрачнее, холоднее и тревожнее.

Как будто близился конец, неотвратимый и свирепый.

Его личный Рагнарёк.

А раз так — встретит он коварного Фенрира с мечом в руках, как и подобает истинному воину (5).

* * * * *

1) Лал, лалик — устаревшее собирательное название для большинства драгоценных камней алого, киноварного или кроваво-красного цвета: в основном, красной шпинели, рубина, граната или красного турмалина;

2) Бахарь (бахирь, бахора, баятель) — рассказчик, сказыватель басен, историй, сказок в Древней Руси;

3) Конец — устаревшая единица территориального деления населённого пункта, охватывающая одну или несколько улиц (Людин конец, Неревский конец, ремесленный конец, рыбацкий конец);

4) Одна из примет к неудаче, несчастью;

5) Вещий Олег сравнивается с богом-всеотцом Одином, который также владел талантом прорицания и имел двух мудрых воронов по имени Хунин и Мунин. Последнее имя носит также и пернатый питомец воеводы, отличающийся редкой сообразительностью.

Глава XXXV: Путь Княгини (II)

XXXV: ПУТЬ КНЯГИНИ (II)

Дисклеймер: глава содержит сцены жестокости и насилия, способные шокировать или вызвать отвращение.

Несколькими минутами позднее их бесцеремонно и безо всякого уважения, словно какой-то скот, грузят в крытую повозку. Рейнеке, сделавшийся бледным как поганка, молчит и нервно раскачивается взад-вперёд, глядя на связанные руки; Лана с каменным выражением лица смотрит вдаль, стараясь понять, куда их намерены везти.

— Не бойся, — касается лица Ольги их конвоир обветренной, грубой рукой, и девушка вздрагивает, в страхе отползая назад по пространству фургона и втискиваясь спиной в его холодный, пыльный угол.

— Не бойся, — снова обращается к ней хриплый, безжизненный голос, а обладатель его тянется пальцами, но на сей раз не к ней, а к своей личине, медленно разматывая один за другим каждый слой, каждую полоску ткани, до этого скрывавшие истинную внешность.

Пядь за пядью незнакомец открывается им, неспеша и даже... не то сомневаясь, не то чего-то и вовсе боясь?

Наконец, когда он, отвернувшийся вбок, являет свой облик княгине, дочь Эгиля, в которой кипит настоящая буря, лишь принимается жадно ловить ртом воздух и задыхаться, так, словно вокруг неё — холодная и тяжёлая, в сотню пудов, пучина. Со всех сторон она давит, да так, что голова кажется старой бочкой, готовой вот-вот лопнуть от напряжения!

Сжимается и сердце, словно оно в любой момент разорвётся, однако девушка находит в себе силы ещё раз встретиться взглядом с глазами везущего их в никуда злодея. Когда-то цвета голубых родников, сейчас они были тёмно-синими и глубокими, словно безжизненный омут.

И Ольга бледнеет, чувствует, как перед взором её всё искажается, становится расплывчатым, дрожит и проваливается в эту трясину глаз напротив, теряя сознание.

* * * * *

Дверь расположенной во дворе постоялого двора бани натужно скрипит, с трудом открываясь. В заставленную деревянными кадками, ковшами и свечами комнату неуверенно заходит Ольга, босоногая и в одном только льняном стане (1). Дотронувшись до затылка, варяжка распускает пшеничного цвета волосы и косится вперёд, в полутьму, где уже притаилась кошкой та, что вызвала её сюда.

— Я уже и не ждала тебя, — ухмыляется, с ног до головы скользя по княгине пронзительными синими глазами, Лана. — Спасибо, что откликнулась на моё приглашение.

— Как будто у меня был выбор... — отвечает, сморщившись, Ольга: голова по-прежнему болит, а события прошедших нескольких часов кажутся не то явью, не то сном. — Что тебе нужно? И как... как вообще мы здесь оказались?

— На повозке привезли, — продолжает вдова Козводца.

На мгновение в бане повисает тишина, но прерывает её смех купчихи, короткий и заливистый.

Женщина зажигает от лучины ещё несколько свечей и ставит их на верхний полок, а затем пару раз легонько стучит ладонью по влажному дереву, приглашая супругу Игоря сесть рядом. Варяжка сначала сомневается, но всё же устраивается рядом и неотрывно глядит на собеседницу, ожидая от неё ответа.

— Ты показалась мне куда смышлённее, когда мы только познакомились и вы с воеводой явились на наш дряхлый корабль, — скучающе продолжает синеглазая и откидывается назад, прижимаясь к нагретому дереву за спиной. — Неужели ты не догадалась, что всё это — моих рук дело?

Ольга непонимающе моргает и хмурится.

— Всё, что сталось с городом, — поясняет Лана и сжимает губы. — От смерти посадника до похищения его сына, от пожара восстания до покатившихся голов торгового братства — всё... почти всё сотворила я.

Варяжка, оторопевшая от такого заявления, не понимает, что больше её удивляет: злодеяния женщины напротив или же её голос, абсолютно пресный и даже равнодушный.

— Ну же, не молчи, молодая княгиня! — улыбается вдова Козводца и залпом опустошает чашу с вином. — Неужели не съедает тебя червь сомненья? Не изнемогаешь ты от любопытства?!

— У меня... в голове всё не укладывается, — лепечет Ольга и с опаской скользит взором по деревянным полокам, ища и среди убранства бани какой-то подвох. — Тебя же посадский люд искалечил, избил, к позорному столбу на площади привязал и едва не казнил...

— Пламя бунта нуждалось в последней искре, я и выступила в её роли — остальные почти все были мертвы, и на них народ отыграться и вдоволь засыпать оплеухами и оскорблениями бы не смог. А посмеявшись над моей участью, увидев в клетке ту, кто раньше смотрела на них свысока, если вообще смотрела... Услышав признания и убедившись в том, что намерения братства и впрямь были нечистыми, сердца их наполнились злобой и местью.

— Разве не спасли тебя от горожан Ари с той девицей, Милицей?

— Спасли, оказали медвежью услугу. Со своими людьми я держала путь сюда, но они вмешались и пришлось снова изображать несчастную жертву.

— Зачем... зачем тебе творить столько зла? — с презрением глядят на купчиху серые ольгины глаза. — Зачем это всё?

— Я ждала этого вопроса, — одновременно с горечью и удовлетворением заявляет вдова Козводца, ставшие фиолетовыми губы которой дрожат.

Такой Лану она никогда не видела.

Отвернувшись в сторону, женщина изящным движением оголяет плечо, и, будто приглашая супругу Игоря взглянуть на себя, подставляет тело бледному сиянию свечей. На розовой коже варяжка замечает ажурный, напоминающий диковинное растение, рубец, а после...

Нижняя рубаха вмиг падает к ногам Ланы, и взору Ольги открывается вид на поистине ужасающую картину. Поясница, живот, груди вставшей в полный рост женщины густо усеяны следами от ожогов и порезов, испещрены шрамами; пространство между лопаток наискось прорезает выпуклый, заметно приподнятый над уровнем остальной кожи синюшно-багровый след длиной в три ладони и с палец шириной.

Такую "метку" оставить под силу было лишь кнуту.

Какой человек... нет, не человек вовсе, а зверь мог сотворить подобное?!

Из остекленелых глаз купчихи по щекам катятся вниз крупные слезинки — то терзают душу острыми осколками воспоминания, а одновременно с этим на лице её расплывается широкая, безумная улыбка, придавая Лане пугающий, отталкивающий вид.

— Пока прочие жёны рукодельничали и вышивали, я один за другим собирала иные узоры, — издаёт она болезненный смешок и качает головой. — Мой муж был чудовищем. Нет... Они все были чудовищами! Все до одного! Все!