Парижане и провинциалы - Александр Дюма

Мадлен отрекомендовался Лезюеру как человек, способный поставить ему королевский известняк лучшего качества и по более дешевой цене, чем тот, который архитектор использовал в данное время.

Архитектор с сомнением покачал головой.

— Сколько вы платите за ваш камень? — спросил Мадлен.

— Сорок пять франков за кубометр, с доставкой в Париж, — ответил архитектор.

— А если вам предложат более красивый камень, чем этот, по сорок три франка?

— Это составит два франка экономии, а поскольку нам надо еще сто тысяч кубометров, то мы выиграем на этом двести тысяч франков.

— Я повторяю вам, — промолвил Мадлен, — что могу поставлять королевский известняк лучшего качества, чем этот, по сорок три франка.

— Предположим, что он действительно окажется более красивым и я приму ваше предложение, сколько кубометров вы сможете поставить?

— Все сто тысяч кубометров, необходимые вам.. Архитектор с удивлением посмотрел на этого человека, одетого, как рабочий, и только что предложившего ему сделку на четыре миллиона триста тысяч франков.

— Сударь, — сказал он Мадлену, — если камень таков, как вы об этом говорите, и если вы в состоянии поставить нам требуемое количество, то торг, считайте, состоялся. Но как мы сможем проверить качество камня?

— Через две недели мои образцы прибудут на канал Сен-Мартен. Однако я хочу иметь гарантии.

— Какие?

— Через две недели, если мой камень по отзывам экспертов, выбранных лично вами, окажется лучше, чем ваш нынешний, то вы заключите со мной контракт.

— Без сомнения.

— Не могли бы мы заключить с вами небольшой договор по этому поводу?

— У меня нет таких полномочий.

— А кто их имеет?

— Господин префект.

— Господин де Рамбюто… что же, я не желал бы ничего лучшего.

— Вам поставят условием заплатить неустойку.

— Мне кажется, что и я имел бы право на подобную неустойку.

— Возможно.

— Хорошо! Я буду в полном распоряжении господина префекта. Я остановился в «Оловянном блюде»; меня зовут Мадлен.

Архитектор вытащил из кармана записную книжку и внес туда адрес Мадлена и его имя.

Мадлен распрощался с архитектором, сел в экипаж и отправился с такими же самыми предложениями в Гербовое управление, Банк, на Восточный, Северный и Лионский вокзалы — три последних здания еще только строились, а в первых велись ремонтные работы.

Везде он предлагал свой камень по более низкой цене, и везде ему обещали дать ответ в конце недели.

Действительно, в конце той же недели у него на руках были предварительные договоры с ратушей — на поставку шестидесяти тысяч кубометров королевского известняка, с Банком и Гербовым управлением — на поставку пятидесяти тысяч кубометров того же самого королевского известняка и, наконец, с тремя вокзалами — на поставку ста восьмидесяти тысяч кубометров мягкого камня.

В общей сложности, если качество камня оказалось бы таким, как он его объявлял, у него было заказов на тринадцать миллионов семьсот тысяч франков.

К тому же он заручился обещанием инженеров, которые строили оборонительные укрепления и которым предстояло закончить еще три или четыре форта, о покупке шестидесяти тысяч кубометров твердого камня по цене пятьдесят пять франков за кубометр, если образцы будут соответствовать их требованиям.

Господин Пелюш был сильно заинтригован, видя Мадлена в его почти министерском наряде: в черном сюртуке и белом галстуке; Мадлена, которого он никогда не видел одетым иначе, чем в пальто орехового цвета, казацкие шаровары и серую шляпу.

С кем Мадлен мог вести дела и ради чего ему понадобилось нанимать кабриолет не на одну поездку и даже не на час, а на весь день? Господину Пелюшу безумно хотелось самому узнать эту тайну или подговорить Камиллу, чтобы та расспросила крестного.

Но он не осмелился.

Что касается г-жи Пелюш, то она утверждала, будто Мадлен хлопочет у правительства место для г-на Анри, но добавляла, что она питает надежду на то, что г-н Пелюш никогда не отдаст свою дочь за служащего, то есть за человека, зависящего от капризов министерства или случайностей революции.

Что же касается Камиллы, то девушка не строила никаких предположений. Она полностью полагалась на Господа, утром и вечером прося его за Анри; на свою любовь, над которой, как ей говорило сердце, неспособно восторжествовать никакое насилие; на привязанность и дружбу своего крестного, который, как она знала, был столь же предан, сколь настойчив.

Мадлен оставался непроницаемым и уехал, так и не сказав ни слова, которое помогло бы г-ну Пелюшу и его жене сделать какие-либо предположения о цели его приезда в Париж. С собой он увозил, само собой разумеется, ответ на привезенное им письмо.

XLIII. ОБРАЗЦЫ

Мы уже упоминали о том, что Мадлен возвращался в Норуа, заключив предварительных сделок приблизительно на четырнадцать миллионов.

Он прибыл в Виллер-Котре в половине восьмого утра; в девять часов он уже спрашивал свою старую кухарку, где находятся сейчас папаша Огюстен и Анри.

Оба были в каменоломне.

Мадлен потер ладони.

— А во сколько Анри ушел туда?

— В пять часов утра, как обычно. Мадлен потер ладони сильнее.

— Во сколько он возвращается к завтраку? — спросил Мадлен.

— Он не приходит есть, ему носят еду в каменоломню.

— О дорогое дитя! — вскричал Мадлен. — Я буду завтракать вместе с ним! И, взяв свою падубовую трость с ручкой-птицей, Мадлен поспешил к каменоломне; было пятнадцать минут десятого.

Добравшись до плато, он остановился, и его сердце переполнилось радостью.

Никогда еще ни один генерал не испытывал подобного удовлетворения при виде лагеря, приказ о работах в котором он отдал при своем отъезде и который по своем возвращении нашел уже полностью укрепленным.

Чрево горы было раскрыто, тысяча кубометров различных пород камня, целыми кусками или уже распиленного, лежала на площади в двести квадратных метров.

Вынутый грунт использовали для устройства пологого спуска, который вел к самой реке.

Шестьдесят рабочих поглощали свою девятичасовую еду с веселой беззаботностью и воодушевлением людей, получивших в назначенный час плату в соответствии с выполненной ими работой.

Два человека, одетые в блузы и сидевшие друг против друга на глыбах камня, ели то же самое, что и их рабочие, расположившись на великолепном кубе королевского известняка: распиленный крестообразно, он должен был дать четыре кубометра.

Один из них не снимал фуражку, защищавшую его лысый череп, другой, совершенно не опасаясь за свою голову, украшенную великолепной шевелюрой, положил свою фетровую шляпу на землю.