Два талисмана - Ольга Голотвина

И еще Спруту сказочно повезло: когда он был уже близко от лодки, по плечу и шее его скользнула веревка, волочащаяся за лодкой. Ларш в нее вцепился, и когда Ульден вошел в ритм гребли, было уже поздно.

Луна скрылась в черной туче, Ульден не видел преследователя… куда там! Даже берег с морем слились в сплошную черноту, и гребец ориентировался лишь на свет маяка: великан, стоящий на островке, бросал луч во мрак.

Отлив и течение уносили лодку от берега, и беглец не замечал, что тащит за собой врага, словно рыбу на кукане.

Ларш пытался подобраться по веревке ближе к лодке, но это получалось медленно: сведенные от холода и напряжения руки плохо слушались. Ларш в мыслях благодарил богов за веревку: в одежде и сапогах он долго не продержится на поверхности!

Когда луна выглянула в просвет между тучами, Ульден увидел за кормой на воде голову преследователя. С проклятьем он оставил весла, встал, вглядываясь в пловца.

Узнал. Помянул вслух Серую Старуху и ее козни. Заговорил громко и четко, без всяких учтивостей:

— Вздумаешь лезть в лодку — встречу ножом. Хочешь жить — плыви к берегу. Или на остров, туда ближе.

Ларш не ответил: берег дыхание. Но про себя подумал: «Был бы у тебя нож — ты б веревку перерезал!»

— Уплывай! Не хочу тебя убивать, но если придется — веслом долбану!

Это уже была серьезная угроза, и Ларш, собрав силы, разом преодолел короткое расстояние, что отделяло его от кормы.

— Утоплю ведь! — крикнул Ульден, нагибаясь за веслом.

Вот это он сказал зря. Слово «утоплю», словно ключик, открыло черную дверцу в сознании Ларша и выпустило наружу лютый ужас. Парень забарахтался, вцепился обеими руками в корму, подтянулся…

Лекарь понял, что не успевает вынуть весло из уключины, шагнул на корму, ударил ногой по руке стражника. Пальцы разжались — но тут же вцепились в ногу Ульдена. Лекарь взмахнул руками, чтобы не упасть, но лодка качнулась под весом переставшего соображать Ларша. Ульден рухнул на дно, попытался уравновесить завалившуюся на борт лодку, но та черпнула воды и перевернулась.

Ночь черной кошкой свернулась под окном гостиницы. Лежала с виду мирная, уютная, но порой коварно посверкивала желтым оком луны.

В «Жареной куропатке» мало кто спал.

Все слуги и даже госпожа Лаинга собрались на кухне вокруг Барабульки. Та, упиваясь общим вниманием, расписывала роковой пир в Наррабанских Хоромах и гибель Верши-дэра (хотя сама ее не видела).

Девушка была счастлива: хозяйка уверила ее, что не отдаст под суд за браслеты и заколку и даже не выгонит, при себе оставит. И теперь служанка с удовольствием рассказывала про гибель заморского вельможи. Но про свою госпожу и ее странных знакомых — ни словечка, хотя госпожа Лаинга и спрашивала. Чтоб из-за длинного языка потерять хорошее место… Она, Барабулька, не такой дурехой уродилась!

А в комнате Авиты художница и актриса, усевшись рядышком на кровати, беседовали. Мирвик сидел на скамье у стола и вставлял реплики в разговор девушек.

Авита уже успела во всех подробностях рассказать Милесте про последний пир Верши-дэра, а та рассказала ей про свой плен у циркачей и даже, спрыгнув с постели, изобразила «хумсарскую пляску», которою потешала зрителей на улицах.

— Интересно, долго ли будет держаться эта краска? — скорчила она гримаску. — Что мне волосы остригли — это полбеды. Волосы — не зубы, отрастут, да и париков у Бики полон сундук. А вот не пойдет ли от краски кожа пятнами, как у Джалены от чернил?

— У Джалены как раз пятна уже сошли, — уточнил Мирвик.

— Правда? Ой, как хорошо! Вот только… придется уступить ей роль, да?

— Не думаю, — поспешила ее утешить Авита. — Ты сыграла с таким блеском, что весь город потрясен.

— И Раушарни к тебе хорошо относится, — добавил Мирвик. — Вся труппа насчет вас троих догадки строит: почему этот скряга взял в театр Милесту, Эрталу и Авиту? Актрис сразу — на главные роли. А художнице — дал работу, которую Бики и бесплатно бы сделал.

— Наверное, гадают, кто из нас — его новая любовница? — ехидно предположила Авита.

— Не обязательно, — ухмыльнулся Мирвик. — Мне театральные птички нащебетали, что любовниц своих он не балует. У Раушарни роль через постель не очень-то получишь.

— Значит, в молодости он был мягче, — смущенно улыбнулась Милеста. — Когда-то он был влюблен в мою маму. Она тоже была актрисой, но потом вышла за моего отца и уехала с ним в Шеджимир. Отец был лавочником. Когда он умер, мы с мамой продолжали торговлю, но как-то не задалось… А мама учила меня актерскому мастерству — еще при жизни отца, тайком от него. Потом мама заболела, лавку пришлось продать, почти все деньги ушли на лечение. Перед смертью она написала письмо для Раушарни и велела ехать в Аршмир… Раушарни так растрогался! Сказал, что мама была гениальной актрисой, а я на нее похожа. Велел что-нибудь продекламировать. Я прочитала монолог Луанни из «Принца-изгнанника». Он сказал, что даст мне роль.

— Вот оно как! — уважительно отозвался Мирвик и глянул на Авиту. — А у моей госпожи тоже было письмо?

— Нет, я показала Раушарни свои рисунки, — твердо ответила Авита.

Мирвик недоверчиво хмыкнул.

Авита отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

Не верит — и правильно делает. Малевать декорации валиком — это не выводить рисунки на бумаге тонким угольком.

Но откровенничать она не собирается.

Если кто-то выкладывает вам свои секреты — он наверняка ожидает, что и вы ему ответите тем же.

Но Авита умеет хранить тайны, особенно чужие.

Не хочет Раушарни, чтобы все знали, кто он родом и откуда… ну и пожалуйста! Авита не станет бренчать о том, что отец «короля сцены» был в имении ее дяди старшим слугой, да и сам великий артист в детстве крутился на побегушках в господском доме. Стыдится он этого.

А несколько лет назад труппа чем-то не угодила королю, театр велено было закрыть на год. Труппа разбрелась на время. Раушарни, у которого денег на год не было скоплено, подался на родину. Там хозяин имения взял Раушарни на работу — за столом прислуживать. Вот этого актер втройне стыдится…

Авита тогда была еще девчонкой, под замком еще не сидела. Раушарни она запомнила. И он ее запомнил. Как увидел в коридоре театра — побелел. И работу ей дал, лишь бы не разболтала никому его секрет, лишь бы актеры его на смех не подняли.

Авита не разболтает. Хотя Милеста и так пытается выспросить, и этак:

— Как же ты его уговорила? Может, это колдовство? Может, ты не только двери накрепко запираешь чарами, а еще что-то умеешь?

Авита вдруг нахмурилась:

— Хотела бы я быть великой чародейкой! Я бы тогда вызнала, что сейчас делает Ларш. И помогла бы ему. Чует мое сердце: что-то с ним неладно…