Очерки японской литературы - Николай Конрад

В таком же роде, например, пьеса и другого известпого современного писателя — новеллиста и драматурга — Ки- кути Кан — «Любовь Тодзюро». Тодзюро — знаменитый актер XVIII века, персонаж, о котором слагались еще при жизни легенды. Тодзюро предстоит сыграть новую пьесу, написанную великим драматургом, его современником Ти- камацу. В пьесе этой ему нужпо исполнить роль обо­льстителя горожанки, чужой жены, причем пьеса показы­вает именно этот длительный и сложпый процесс постепен­ного преодолевания недоверия, робости, стыдливости, долга. Тодзюро мрачен: он долго уже работает над ролью, но у него ничего нс выходит; он не может найти нужного тона для всей гаммы этих переходов. И он решается на герои­ческое средство: начинает обольщать одну попавшуюся под руку горожанку; искусно создает ситуации, близкие по характеру к выведенным в пьесе, ищет нужные приемы, вырабатывает рисунок всей роли и, когда все готово, при­казывает объявить премьеру. Весь город Осака сбегается смотреть великого Тодзюро в новой роли, да еще в пьесе самого Тикамацу. Идет и счастливая от любви Тодзюро его новая возлюбленная. И вдруг она видит на сцене то, что только что было с ней... Видит и сразу понимает все. Когда Тодзюро, упоенный оглушительным успехом, прохо­дит после спектакля к себе в уборную, он в ужасе останав­ливается на пороге: с потолка свешивается труп проник­шей туда незаметно для всех обманутой им женщины.

Конечно, при всем своем стремлении к простой рекон­струкции авторы таких исторических пьес или романов не всегда остаются на высоте простого объективного рассказа. Нередко все их повествование, может быть, даже незамет­но для них самих соединяется с той или иной дозой нацио­налистического любования родной стариной, своего рода эстетического переживания стильной древности. Такая националистическая или эстетическая тенденция сопряга­ется иногда с художественной стилизацией исторического материала. Эти тенденции иногда проступают настолько отчетливо, что образуют из литературного произведения настоящий национально-патриотический продукт, дол­женствующий пробуждать в читателе или зрителе «лю­бовь к отечеству» и чувство «народной гордости». Это особенно сказывается по мере приближения таких авто­ров к более близкому прошлому, особенно к тем временам, которые еще у многих на памяти. События близкого про­шлого, послужившего материалом для историко-художест­венного творчества, очень часто именно в таком аспекте и подаются. Такова, например, нашумевшая недавно пьеса известного драматурга Мацуи, прославляющего знамени­того героя русско-японской войны, победителя Порт-Арту­ра, прославившегося своим ритуальным самоубийством (харакири) генерала Ноги.

Если одни авторы гонятся главным образом за простой реконструкцией, другие ищут в историческом материале несколько другого — возможности создавать заниматель­ный рассказ. Другими словами, под руками этих авторов историческое событие превращается в самый настоящий авантюрный роман или героико-малодраматическую пьесу.

Таковы, например, очень многие романы и рассказы так называемой «массовой литературы».

Течение, получившее название «массовой литературы» (тайсю-бунгаку), получило в последние годы совершен­но исключительное развитие. Сейчас издаются одно за дру­гим не только отдельные произведения этого жанра, но и целые многотомные серии; оно имеет и свои особые жур­налы.

Название это получилось оттого, что авторы такого рода произведений открыто и принципиально стремятся идти навстречу массовому читателю всеми способами: особым легко понятным шрифтом, удобным форматом, де­шевой ценой (том около тысячи страниц в коленкоровом переплете с золотым тиснением — одна иена), заниматель­ным содержанием. Принципиальность их позиции выра­жается в том, что эти писатели совершенно сознательно не пытаются воздействовать на читателя, так сказать — «под­нимать» его до «своего уровня», навязывать ему свои приемы, вкусы, манеру письма; наоборот, они гибко сле­дуют за внимательно наблюдаемыми вкусами и запросами читательской массы, той самой массы, которая больше од­ной иены платить за книжку не может, да при этом хочет, чтобы чтения в этой рублевой книжке было как молено больше и поинтереснее... Для таких писателей историческое предание — прямо клад: рыцарский эпос японского средне­вековья, народные повествования об отважных разбойни­ках, ловких плутах, о предприимчивых купцах, романти­ческих куртизанках — неисчерпаемый источник для самых безудержных приключенческих романов или потрясаю­щих драм. Писатели «большого стиля» пытались сначала бороться, но затем стихия победила: многие сами приня­лись за подобные авантюрные или детективные романы.

Очень близко к этой группе писателей подходят те авторы, которые стремятся использовать исторический материал для создания не столько авантюрных, сколько фантастических произведений, опять-таки как повествова­тельных, так и драматических. Фантастический сюжет очень любим широким читателем, пьесы с приведениями не сходят со сцены японских театров; романами с «духами», «призраками» и т. и. зачитываются. И опять-таки истори-, чесжое предание, народная легенда представляют собой, во-первых, богатейший материал для такого рода сюжетов, во-вторых,—чрезвычайно удобны в том отношении, что обуславливают гораздо большую свободу оперирования с сюжетом, чем при пользовании материалом современным. В «добрые старые времена» все могло быть, да и сам фоп был как будто гораздо более «романтичным» и подходя­щим для всяких диковинных историй, чем нынешний «прозаический» век тяжелой индустрии и социалистиче­ских движений.

Главными поставщиками таких фантастических сюже­тов являются так называемые «кайдан», то есть рассказы о привидениях, которыми так изобиловала эпоха позднего феодализма (1600—1868 гг.). От этой эпохи до нас дошел целый ряд сборников таких рассказов со знаменитым зачи­нателем этого жанра сборником «Отоги-боко» (1666) во главе. Сюжеты этих сборников подвергались и подвергают­ся все новым и новым обработкам, причем эти последние выливались в самые различные формы: то в форму расска­за для эстрады, то в форму повести или целого романа, то песни-баллады, то пьесы. Популярный сюжет фигурирует в оболочке самых различных жанров, так сказать, на все вкусы и на любой случай.

Чтобы дать представление о таких «кайдан», передам содержание одного из них, небольшого, популярного и су­ществующего во всех этих формах. Это так называемый «Пионовый фонарь» — «Ботандоро» (шелковый фонарь в виде пиона). Фабула его сводится к следующему.

В феодальную эпоху проживал однажды некий моло­дой самурай, рано оставшийся сиротой и воспитанный своим старым учителем конфуцианцем. Он жил без всяких развлечений, почти никуда не выходя из своего родного до­ма, в обществе этого старика воспитателя, молодого слуги и часто навещавшего его доктора — друга его покойного отца. Как-то раз с наступлением весны он заболел стран­ной изнурительной болезнью. Кое-как поправился, но про­должал оставаться очень слабым. Старик — учитель его — и слуга всячески старались его развлечь, вызвать на све­жий воздух, на прогулку и соблазнили его однажды поехать с ними на лодке поудить рыбу. Они поехали дале­ко за город. Проезжая по реке, юноша вдруг стал прислу­шиваться: на вопрос, к чему он прислушивается, он отве­тил: «Разве его спутники не слышат идущие откуда-то звуки цитры?» (кото). Те с удивлением заметили, что вокруг со­вершенно тихо и никаких звуков цитры ниоткуда не слыш­но. Юноша продолжал настаивать и обратил при этом вни­мание на какой-то заброшенный дом, стоявший недалеко от реки. Вскоре от слабости он заснул и увидел во сне, как он вместе с другом своего отца доктором в каких-то странных, не теперешнего покроя, одеждах подходят к этому дому у реки и видят там на галерее прекрасную девушку, играю­щую на цитре. Доктор знакомит их: оказывается, это дочь хозяина дома, старого богатого самурая, сошедшего с ума из-за измены и покушения на его жизнь его наложницы в заговоре с любовником. Доктор проходит во внутренние покои к больному, молодые же люди остаются вдвоем, и в их сердцах вспыхивает любовь. В самый момент их взаим­ного признания в помещение врывается хозяин с окровав­ленным мечом в руке: в припадке безумия ему показалось, будто здесь его преступная наложница со своим любовни­ком; он бросается сюда, по дороге убивает старающуюся его задержать служанку молодой барышни и, увидев дочь с молодым человеком, принимает их за ненавистную ему пару и убивает обоих.

Этот сон не оставляет с тех пор юношу в покое: он ду­мает о нем и днем и ночью, пока наконец в одну прекрас­ную ночь не слышит за оградой своего дома легкие шаги; встает, выходит на галерею, присматривается: видит две женских фигуры, из которых одна освещает дорогу шелко­вым фонарем. Это она — девушка из сновидений, в сопро­вождении своей служанки. Они проникают к нему, и их любовь, начатая во сне, возобновляется с новой силой. С тех пор мерцающий огонек шелкового фонаря каждую ночь появляется около сада молодого самурая.