Смех под штыком - Павел Моренец

Красная армия, не разгромив белой, попала в ее гнездо. Роли переменились. Обе армии стали численно равны, но техника белых значительно сильнее, хотя бы потому, что у красных все растерялось по пути. Кадры белой армии состояли из мастеров войны, а Красная армия по пути пополнила свои ряды необученными деревенскими парнями.

Белым войскам приказано было готовиться к наступлению. Об’явлена была мобилизация всех, способных носить оружие. Резервы были под рукой.

Красная армия также готовилась к наступлению: лучше бить, чем получать удары.

Мобилизация встряхнула весь Северный Кавказ. Докатилась и до Лысых гор. Реввоенсовет Красно-зеленой армии отдаст строжайший приказ, не 4-й, а для важности 44-й. Приказывает всем призванным и подлежащим призыву в белую армию немедленно уходить в горы. Кто не подчинится — будет расстрелян на месте, семья его будет уничтожена, хозяйство сожжено.

Отдавая этот приказ, реввоенсовет вел игру в открытую: и белые знают, что это — маневр, и жители понимают, в чем дело. Но теперь всякий дезертир белых имел право сказать им: «Ничего не могу сделать: пришлые зеленые у нас хозяйничают, под угрозой заставляют возвращаться домой».

Слух о приказе разнесся по району — и потянулись за ним старосты. Они могут вздохнуть облегченно: «Мы-де не в силах заставить своих жителей явиться на мобилизацию: грозят пришлые зеленые. Много ли пришлых? А кто их считал! Пойдут — ни конца, ни краю; у кого — винтовка, у кого — две; у каждого патрон полны карманы, пулеметов, — как собак на цепи, своры тянутся; орудия будто есть, да пока скрывают».

Зеленые пятой подбодрились, вино выручило в тяжелую минуту, здоровых уже человек сорок — добрая половина.

А слухи веселые: Ростов взят, в Новороссийске хватают всех встречных, гонят рыть окопы, посылают в армию; захватили молящихся в церкви, оцепили, а те — разбегаться.

По всему Черноморью переполох: сгоняют стариков. Набралось в Геленджике тысяча человек; погнали их под конвоем двадцати пеших солдат и пяти конных с шашками, чтобы рубить каждого, кто побежит, в придачу дали пулемет. Прошли Марьину рощу — прощаются старики с родными горами, — да первая, пролетарская группа возмутилась: «Что за беспорядок? Как смели ослушаться нашего приказа? Довольно дурочку трепать!» — и бросились в атаку на конвой. А те — в цепь. Ребята тоже в цепь, — и разогнали их.

Мобилизованные старики случаю рады, трусцой побежали стадом до хат, в Геленджик и дальше. Цепь белых — за ними. Сгоняют стариков в строй, а зеленые — как засыплют, засыплют поверху — и разгонят.

Больше полудня тянулся бой. Из города вышел отряд человек в триста на поддержку, да им сказали, что зеленых — сила несметная, — и они бежали обратно.

А первая после долгой спячки разгорелась: налетела через два дня на Солнцедар, что по другую сторону бухты против Геленджика, обезоружила гарнизон белых в 70 человек, забрала и одежду. Выросла первая группа до ста бойцов.

Оживились горы, полезли во все стороны гонцы, скачут конные.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Решительная схватка на фронте. 18-го января красные повели наступление на Ольгинскую. Заняли ее — и ударили на Батайск. На следующий день, артиллерия белых переломала, разметала снарядами лед на реке Дон, смешала с землей и огнем красные войска.

Два Донских корпуса, стоявших правее, также разбили красных, и те отступили за Дон, понеся большие потери. В низовьях же Дона добровольческие части переходили через реку.

Белые ликовали.

Но 21-го января в глубоком тылу белых зеленые нанесли им сильный удар и нашумели на весь край.

После освобождения первой труппой тысячи мобилизованных, вторая во главе с Гринченко заняла Фальшивый Геленджик. Обе группы выросли, но нехватало оружия. Гринченко — горячая голова, в германскую войну был раз десять ранен, награжден четырьмя Георгиями. Его мечта — взять Геленджик и сидеть там до прихода красных. Местные зеленые согласны. У них с ним взаимное понимание: свой, родной, домовитый вождь, от хат не оттягивает.

Но сил мало. Послали за пятой, а она навстречу опускается. И с ней — семь конных родимых и все лысогорцы. Даже старики с берданами выступили. Вел их командир двух групп, Пашет. Илье нечем командовать. Но он носится со своим планом похода на Кубань, убеждает каждого мало-мальски популярного зеленого.

Пришли на Фальшивый. У берега — большая дача; в нижнем этаже — зал. Илья просит собрать митинг. Не любит говорить речи, но когда нужно — скажет. И на Лысых горах выступал. Поймал случай на праздниках, когда местные зеленые собирались, чтобы под звуки гармоники отплясывать с девчатами, — и урвал полдня на митинг.

А здесь набралось человек двести. Всем интересно послушать настоящего большевика из Советской России. Долго говорил Илья, всю коммунистическую программу изложил.

Вечером собрались командиры. Начали обсуждать план нападения на город. Белых — 400; четыре пулемета, взвод кавалерии. Зеленых с винтовками — человек 100, с берданами, охотничьими ружьями — 30; остальные — с кулаками, человек 50. Один пулемет Максима в пятой группе. В первой еще человек 100.

Вторая наступает с Толстого мыса, пятая — по шоссе, в лоб, первая — с тыла, со стороны Марьиной рощи. Общее руководство возложено на Гринченко. Илья по выгрузке трофей; Иосиф — ему в помощь.

Все ясно. Можно расходиться. Но Илья выступает со своим планом:

— Случай удобный — нужно связать все группы, создать центр, теперь же наметить план боевых действий после взятия Геленджика…

Разворачивает карту и настойчиво твердит о необходимости итти на Кубань.

— Здесь оставаться нет смысла: Геленджик не имеет стратегического значения. Да и не удержать его. Сидеть в нем, значит связать себе руки. А чем кормиться, чем кормить население? Кто управлять будет городом? Бессмыслица. Вас прогонят — и семьи начнут терзать. А уйдем на Кубань, слух распустим, что нападали пришлые — и белые не будут семьи мучить. Сейчас нам шуметь здесь нельзя: побережье нужно припасти для себя, а пока что отвлечь внимание белых на Кубань. Здесь оставить для защиты семей одну группу.

Согласились. Постановили итти на Кубань. На следующий день, Гринченко достал верховых лошадей, и с несколькими командирами поехал кустами к Геленджику, показать его с горы, раз’яснить задачу. Весело было смотреть на город, такой приветливый, живописный и такой доступный.

Вечером пришли из города четыре перебежчика-стражника. Узнали, что зеленые готовятся к нападению, надеялись, что этим застрахуют себя от расправы. Но Гринченко припомнил одного, как тот гонял его по городу. Припомнили — второго, третьего… четвертого… Всех забраковали, но у одного — брат зеленый. Нечего делать — приняли. А троих ввели в большую залу дачи, окружили с винтовками наперевес и предложили раздеваться. Свои ожидали, что будет суд — добровольные пленные недоумевали, молча, торопливо, дрожа всем телом, раздевались. Молодой все спрашивал: «И кальсоны снимать?».. «И сорочку снимать?»… «И ботинки?»… — Холодны, безучастны, жестоки были властители их жизни. Пожилой, черный — тихо, просяще, заговорил — и умолк: нет отклика… Вывели их тонких, белеющих в темноте, изгибающихся, к морю. Скрылись во мраке… Кто-то слабо взвизгивал…