Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы - Андрей Марчуков

Развенчание национального уклона в КП(б)У велось параллельно с развенчанием «хвылевизма», а потом и «волобуевщины», которые имели общие с «шумскизмом» корни. Утверждалось, что проявления «шумскизма» в культуре и экономике стали возможными благодаря позиции А. Шумского, прикрывавшего и даже защищавшего их (позже аналогичные обвинения падут на нового наркома просвещения Н. Скрыпника, в то время активного борца с «шумскизмом»), Скрыпник, в частности, обрушился на Шумского за его отношение к ВАПЛИТЕ, к творчеству Н. Хвылевого и ту позицию, которую он занимал в ходе литературной дискуссии. На майском (1926 г.) Пленуме Шумский прямо заявил, что «согласен с основной мыслью т. Хвылевого о том, какими путями должна развиваться украинская литература и какими материалами она должна питаться». Не согласен он был лишь «с той формой, в которую облекает Хвылевой свою правильную мысль». А ведь именно нарком просвещения во многом определял линию, по которой шло развитие литературы (в частности, он редактировал известный журнал «Червоный шлях», где печатались Хвылевой и его единомышленники). Шумский обвинялся в потворстве и покровительстве Н. Хвылевому[1028], то есть в оправдании теории борьбы культур в ее украинском варианте и приоритетности ориентации молодой украинской культуры на западные образцы. Действительно, бывший нарком полагал (и не без основания), что в УССР продолжается борьба двух культур «за аудиторию… за рынок сбыта продукции своего труда»[1029], но, формально порицая и русскую, и украинскую интеллигенцию, он всецело был на стороне последней, называя ее борьбу «борьбой за права», да «и сам являлся… сторонником и представителем» теории «борьбы культур»[1030].

Между тем июньский (1926 г.) Пленум решительно осудил Н. Хвылевого и вместе с ним «шумскизм» и «хвылевизм». «Такие лозунги, – говорилось в резолюции Пленума, – могут только служить знаменем для растущей на почве НЭПА украинской мелкой буржуазии, которая возрождение нации понимает как буржуазную реставрацию, а под ориентацией на Европу… подразумевает ориентацию на Европу капиталистическую – отмежевание от цитадели международной революции, столицы СССР – Москвы»[1031]. Каяться в ошибках пришлось и Хвылевому.

Особое место в критике национального уклона занимали проблемы украинизации рабочего класса, прежде всего его русской и русскоязычной части. О недопустимости форсирования темпов в этом вопросе весьма резко высказался И. Сталин. Признав, что состав пролетариата будет постепенно меняться, украинизироваться, он отверг попытки украинизировать его «сверху». «Нельзя заставить русские рабочие массы отказаться от русского языка и русской культуры и признать своей культурой и своим языком – украинский, поскольку это противоречит принципу свободного развития национальностей», – предостерегал Сталин, напоминая, что это может лишь спровоцировать рост антиукраинского шовинизма[1032]. Пролетариат считался и являлся опорой советской власти, и активность, с которой украинская интеллигенция старалась украинизировать его ради завоевания украинского культурного процесса или ради превращения его в украинский по виду и по духу (конечный результат был бы одним), вызывала обеспокоенность у советского руководства. В заявлении ЦК КП(б)У о сути шовинизма на Украине, направленном в адрес Исполкома Коминтерна (1927 г.), в разделе об украинском уклоне вопрос об украинизации рабочего класса стоял на первом месте. Там же говорилось, что национальный уклон в КП(б)У проявлялся в недооценке и непонимании роли рабочего класса и компартии (якобы не желающих строить Украину и не делающих этого) в разрешении национального вопроса на Украине, в бюрократическом и националистическом подходе к темпам (форсированным) и форме приобщения неукраинской части рабочего класса к украинской культуре и в стремлении насильственно украинизировать русских и прочих рабочих – неукраинцев.

Далее следовали пункты, в которые были сведены взгляды на партию всех ее критиков в национальном вопросе, начиная с украинских эсеров и эсдеков и заканчивая позицией А. Шумского. Уклон проявлялся в неверии в силы и способность партии проводить национальную политику; в стремлении подорвать доверие к партийным кадрам (к русским и назначенным из других республик – намек на Л. Кагановича); в представлении о партии как об организации – носительнице русского шовинизма, в которой угнетаются коммунисты-украинцы; в травле украинских товарищей, проводящих правильную линию и потому квалифицируемых как изменники, ренегаты, «презренные малороссы». И наконец, перебрасывался мостик между критикой партии и шовинизмом в вопросах строительства украинской культуры, заключавшемся в поддержке проповеди ориентации украинской культуры на капиталистическую Европу в противовес Москве[1033].

Но не стоит усматривать в борьбе с «шумскизмом-хвылевизмом» исключительно гонения на «национально сознательных ведьм». Начавшаяся кампания подогревалась и корректировалась расстановкой сил в руководстве страны. Вполне правомерно утверждение российской исследовательницы Е. Ю. Борисёнок о том, что «украинизационную политику большевиков следует рассматривать в контексте партийно-политической борьбы в РКП(б) – ВКП(б)»[1034]. События 1926 г. не были исключением. Левая оппозиция во главе с Г. Зиновьевым и Л. Каменевым активно эксплуатировала национальный вопрос, стремясь заручиться поддержкой мощной Украинской партийной организации. В апреле 1926 г. на сессии ЦИК СССР, на котором правительство УССР отчитывалось о проделанной работе, с критикой в его адрес «за крайности украинизации», проявления «зоологического русофобства», притеснения русского и русскоязычного населения и русского языка, выступил известный коммунист Ю. Ларин (Лурье)[1035]. В двух номерах журнала «Большевик» была также помещена его статья, в которой говорилось, что «местные партийные и государственные органы перегнули палку» в проведении украинизации[1036]. Выступление Ю. Ларина не нашло поддержки у большинства участников сессии, но сигнализировало об отношении определенных кругов партии к состоянию дел на Украине. Недовольство украинизацией звучало и из уст вождей партийной оппозиции. Например, Г. Зиновьев, выступая на заседании Президиума ЦКК (июнь 1927 г.), назвал национальную политику И. Сталина «архибеспринципной», приведя в качестве примера Украину, ще «такая» украинизация «помогает петлюровщине, а настоящему шовинизму отпора нет»[1037].

Использование в своих интересах распространенного недовольства украинизацией могло сослужить оппозиции добрую службу. Внутрипартийная борьба заставляла Сталина и его верного соратника Кагановича лавировать в национальном вопросе. Украинизация была колоссальной уступкой украинским кругам уже сама по себе. Но надо было поддерживать баланс. Обвиняя оппозицию в великодержавных настроениях, они в то же время должны были сохранить поддержку тех украинских коммунистов, кто не выступал против линии партии, но был недоволен украинизацией. Кампания против национального уклона и его «покровителя» Шумского лишала оппозицию сильных аргументов и «отсекала» от нее тех, кто был готов ее поддержать исключительно из-за национального вопроса.

Развернувшаяся кампания по развенчанию «триединого уклона», снятие А. Шумского и критика «украинизации ради украинизации» стали явным симптомом того, что в руководстве ВКП(б) местный национализм все больше и больше начинал восприниматься (и объявляться) главной опасностью. Голоса, критикующие украинизацию не в чьем-либо толковании, а как политику вообще, стали раздаваться все чаще. Но это, безусловно, не означало прекращения борьбы против великорусского и великодержавного шовинизма. Он по-прежнему расценивался как главная опасность (об этом, например, говорилось в резолюции июньского (1926 г.) Пленума ЦК КП(б)У). Любые попытки критиковать украинизацию, если критика исходила не из уст Сталина и его окружения, расценивались в лучшем случае как ошибка, если не враждебный выпад, и не находили поддержки наверху. В уже упомянутом заявлении ЦК КП(б)У в Исполком Коминтерна говорилось о необходимости борьбы с великодержавным уклоном в партии и перечислялись его черты.

Курс Н. Скрыпника

Несмотря на кампанию против «триединого уклона», курс на украинизацию свернут не был. Напротив, невзирая на явное одергивание тех, кто видел в ней самоцель, в конце 1920-х гг. темпы украинизации выросли, а сама она продолжала представлять собой нечто большее, нежели средство по укреплению диктатуры пролетариата и приближения партии и власти к народу. И оставалась она таковой благодаря новому наркому просвещения Николаю Алексеевичу Скрыпнику. Его личный вклад, а также руководимого им Наркомата в дело строительства украинской национальной общности был действительно значительным. Начиная с 1930 г. нарком не только отвечал за народное просвещение, но и контролировал проведение украинизации во всех областях народного хозяйства, в средствах массовой информации, партийном и советском аппарате[1038], то есть имел возможность влиять на все стороны жизни республики, и в том числе на кадровую политику. Несмотря на то что Н. Скрыпник выступал как один из обличителей «шумскизма», со своим предшественником на посту наркома у него было больше общего, чем различного.