Родина - Анна Караваева

— Как ни горько, товарищи, нам сейчас, а стоит все-таки посмотреть на наш Лесогорск! — продолжал Пластунов, широким жестом показывая в окно, в ноябрьскую, схваченную легким морозцем ночь, где, раздвигая небо, пылало багрово-золотое зарево заводских огней. — Ведь мы за какой-нибудь год гору воздвигли! Нам бы с могучей-то горы этой на всю округу смотреть, пример показывать, а мы, скатившись вниз, к подошве этой горы, взираем теперь на нее снизу вверх, как прибитые… Но мы еще не все наши беды сегодня перебрали, Михаил Васильич!.. За эти дни я, по собственной инициативе, до известной степени разобрался в одной беде.

Пластунов вынул из кармана кителя в несколько раз свернутый большой лист плотной бумаги и разложил его на столе.

— Что это такое? — в один голос спросили Пермяков и Костромин.

— Это, так сказать, дислокация нашего рабочего войска в отдельных узлах производства, — ответил Пластунов, — Смотрите: вот это картина мартеновского цеха. Вот вам печь номер один — красный кружок, по моим обозначениям — первый класс работы. Это Сергей Ланских и Александр Нечпорук, ведущие люди цеха, вожаки «школы скоростных плавок», которая вытянула вперед немало новых хороших мастеров. Рядом вы видите зеленый кружок — это печь номер два, которую ведет Василий Лузин, один из воспитанников первых двух, как и его сменщик также. Лузин рекордов пока не ставит, но у него есть черта, которая, на мой взгляд, не менее дорога, чем любой рекорд: он всегда перевыполняет план и как молодой мастер плавки стоит на ногах крепко. Рядом с лузинской печью вы видите яркосиний кружок — печь номер три, которую ведет Василий Полев, уже старик.

— Перед войной мы Василия Полева на пенсию представили, — напомнил Михаил Васильевич.

— А он не пожелал уйти и работает честно! Это настоящий середняк производства: звезд не хватает, идет ровно, крупного перевыполнения плана у него нет, но в решительный момент работает как следует, на него всегда можно положиться. Теперь смотрите сюда, на печь номер четыре, обозначенную бурым кружком. Ведет ее толстяк Семен Тушканов… недавно он пропадал на охоте четыре дня, — зло усмехнулся Пластунов. — Этот водитель печи работает ни шатко ни валко, бывает, что выправится… и сейчас же завалит. Сменщик его такой же, — беспечность и лень заразительны… А вот здесь, обратите особое внимание… черный кружок!.. Это гиблое место — печь Николы Бочкова… Вот опять черный кружок…

— Печь Сергея Журавлева! — вздохнул Михаил Васильевич.

— Да, совершенно верно. А этот черный кружок — самое позорное место в цехе…

— Алексаха Маковкин! — безнадежно сказал директор. — Известно всем!

— Да, печь Маковкина, молодого, сильного парня, но пьяницы и разгильдяя… Жену его Олимпиаду, самогонщицу и воровку, мы не так давно выгнали из нашей столовой… Так… Теперь начнем складывать вместе действия этих кружков. Красные, зеленые, синие дают даже хорошую, верную сумму выполнения плана. Но вот влезают бурые, и начинается понижение. Смотрите, вот здесь, на полях, я привожу цифровые примеры… Видите? Убедительно? Хорошо, идем дальше. Вот вползают черные кружки — гиблые места цеха и, будто тяжелые камни, тащат все проценты вниз… Теперь перейдем к кузнецам. Вот посмотрите и здесь: бурые и черные кружки.

— Как? — вдруг изумился Пермяков, — Кузнец Михайло Автономов в «черные» пошел?

— Как видите. Тоже есть над чем подумать, Михаил Васильич. Автономова мы знаем, его учителя — замечательные мастера своего дела: Матвей Темляков и Никифор Сакуленко… Дали ему бригаду, повел он ее вначале очень хорошо…

— Чудно́ и прискорбно! — вздыхал Михаил Васильевич. — Когда из области к нам люди приезжали, всегда мы показывали им, как ловко да красиво Автономов у своего молота робит! В газетах о нем несколько раз писали…

— Захвалили его, а он, видно, не очень-то умен оказался, голова закружилась, — произнес вдруг голос Варвары Сергеевны.

Бесшумно появившись, она уже хлопотала у стола, расставляя нехитрую закуску и стаканы рыже-золотого чая.

В каждом цехе, по дислокации Пластунова, оказались свои «черные» и «бурые».

— Видите, как они выглядят… точно синяки на здоровом теле! — сказал Пластунов, свертывая лист.

— Но, конечно, следует разобраться во всем этом: каким образом эти люди пали так низко в своем труде, — посоветовал Костромин.

Тут опять вмешалась Варвара Сергеевна и предложила свою помощь в том, чтобы справедливо разобраться в людях. Да, она согласна, что есть во всех цехах «черные» и «бурые» по своей вине, люди несознательные, у которых «стыда нет в такое грозное время лениться и работать плохо». Но есть, по ее твердому убеждению, и такие люди, которые, под влиянием тяжелых и печальных событий их жизни, попали в разряд «бурых» и даже «черных». Пока она кратко, но очень точно рассказывала о десятках людей как местных, лесогорских, так и эвакуированных, трое мужчин не однажды переглянулись между собой с безмолвным упреком друг другу. Никто из них не подумал пригласить Варвару Сергеевну на это совещание, — присутствие заботливой и тактичной хозяйки дома предполагалось само собой. А она за все эти месяцы незаметной, всегда как бы черновой работы, связанной со множеством житейских мелочей, сереньких домашних событий в жизни разных людей, оказалось, накопила об этих людях самые конкретные и проверенные факты. Прежде всего она помогла уточнить, кто именно попал в «бурые» и «черные» под влиянием тяжелых условий жизни, душевных потрясений, болезни. В первой шеренге таких временно сдавших свои позиции были ею названы имена женщин: многодетных вдов, женщин-одиночек, потерявших от фашистских бомбежек свои семьи; далее следовали имена больных, истощенных, наконец зеленой молодежи, потерявшей родителей.

Тут же всех расписали: одних — лечить, других — перевести на более легкую работу, третьим — помочь…

— Словом, хватит и хватит работы Варваре Сергеевне и всему вашему женскому активу, — ласково произнес Пластунов. — К слову сказать, женщины, как правило, прекрасно показывают себя на работе!.. Но есть у нас «бурые» и «черные», которых мы будем жестоко подтягивать… да, жестоко!

— Что же, придется. Сейчас и время настало такое, — произнес Пермяков. — Будет настоящая битва, наша лесогорская битва!

— Верно, Михаил Васильич! Правильное слово сказал! — оживился Пластунов.

Пятнышко румянца на его щеке стало меньше, но горело еще ярче. Глаза смотрели воспаленно, брови нервно подергивались. Он встал сегодня в пять утра, шел уже второй час ночи, но спать не хотелось. Он жадно отхлебывал горячий, крепкий чай, курил, потом опять пил чай. Никто не замечал, как стаканы с остывшим чаем все время заменялись горячим, пахнувшим свежим настоем. Варвара Сергеевна, в мягких драповых тапочках, двигалась бесшумно и легко, а сама посматривала то на мужа, то на его собеседников.

«С прошлого-то года на десять лет состарился!..» — думала она, тревожным взглядом исподтишка окидывая крупную голову мужа, которая из сивой стала теперь совсем седой. Его массивная фигура сильно ссутулилась, широкие плечи выступали вперед костистыми углами, и даже могучие его руки похудели, кожа на них потемнела и сморщилась.

«Ох, времечко ты наше лихое… Уж как трудно-то бывает тебе, Миша, не в твоем только характере жаловаться!»

Воспоминания вдруг нахлынули на нее, как тупой удар тяжелой, мутной волны. Но Варвара Сергеевна, тут же отгоняя ее, заторопилась в кухню: там уже опять бурлил и фыркал паром пузатый старинный самоварчик.

«Ох, времечко ты наше грозное!» — все повторяла про себя Варвара Сергеевна.

Ей вдруг представилось, что еще пройдет много-много таких же, как этот, вечеров, — и она, вот в этих же драповых тапочках и мягком синем фланелевом халате, будет так же, как сейчас, бесшумно двигаться и менять стаканы на столе. Так же непредусмотренно будет помогать всем своими советами и тем подробным и практическим знанием, которое дается женским особым глазом, чутьем и участием в судьбах простых людей. А пока, забыв о сне, она будет менять стаканы, боль воспоминаний, словно древоточец, будет точить ее душу…

Вернувшись в комнату, Варвара Сергеевна застала мужа и гостей за разговором о Николае Бочкове.

— Помните, Михаил Васильич, стычку Николы Бочкова с Василием Лузиным? — опрашивал Пластунов.

— Как не помнить: оба такой ералаш устроили!

— Бочков тогда и ко мне врывался, — вспомнил Костромин, — все кричал о своей обиде: как может, дескать, молодой сталевар его, пожилого, задевать!

— А прав тогда был, помните, Василий Лузин, — сказал Пластунов. — И сейчас Никола Бочков еще больше будет шуметь, когда мы отберем у него бригадирские привилегии, на которые он просто не имеет никакого права. На каком, например, основании Бочков, Сергей Журавлев, Алексаха Маковкин, Семен Тушканов и Михаил Автономов пользуются особым магазином, стахановскими обедами, ордерами на товары и прочими благами?