Мама!!! - Анастасия Миронова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что там надо?
Саша повернулась и увидела, что малыши, видимо Женина группа, гуляли у себя на площадке. Там же сидела воспитательница. Саша спустилась к ней и спросила по тетю Лену Вторушину.
– Ушла давно.
– Спасибо, – крикнула на ходу Саша и побежала.
– Ты на остановку? – спросила воспитательница вдогонку. – Если на остановку, то не беги, автобус был уже, всех увез.
С этого места остановку видно хорошо: площадка Жениной группы размещалась на пригорке, а недавно там вырубили кусты – можно рассмотреть не только автобус, но и людей, которые в него садятся. Саша вздохнула, зачем-то перешагнула через маленькую ограду и села рядом с воспитательницей на край песочницы. Долго молчала и наконец спросила.
– Скажите, вы не знаете, кто у нас в августе 1990 года заменял воспитательницу? Перед школой.
Сидевшая напротив женщина приподняла бровь:
– У кого у вас? Как называлась группа? В 1990-м вас много было групп.
– Я не помню.
Саша и вправду не помнила. Даже примерно. «Ветерок»? «Ягодка»? Может, тоже «Боровичок»? Вряд ли кто-то из них вообще знал, как называлась их группа.
– А как звали вашу основную воспитательницу?
– Тоже не помню. Она у нас потом в нулевом классе вела, а я не помню имя…
– Так вы шестилетки? Которых в школу в шесть отдали?
– Да, это мы. Только меня вообще-то в пять отдали. Я еще вспомнила! У нас была нянечка Фая.
– Ааа, Фая! Помню. Евгения Владиславовна заменяла тогда. Она в тот год всех заменяла.
Точно! Точно, Евгения Владиславовна! И как же Саша забыла!
– Извините, а где ее найти? Мне очень надо.
Воспитательница вдруг встала, расправила на себе куртку, наклонилась к Саше, которая тоже подскочила:
– Не уверена, что надо. Тебе зачем?
– Ну мне надо. Я обещала.
– Кому? – удивилась воспитательница.
– Однокласснику…
Саша не хотела дальше объяснять. Она отвернулась, стала осматривать игровую площадку и тут только поняла, что дети с нее исчезли.
– Однокласснику обещала Максиму Мякишеву. Она его домой к себе забрать хотела, у него мама пьет… А где дети?
Воспитательница от этого сумбура растерялась.
– Дети? Да вон они, за верандой, у них там кухня, все торты лепят. А куда забрать хотела?
Тут Саша спохватилась. Она не планировала ничего объяснять. Теперь придется:
– Домой забрать к себе. Он на ее сына похож. Она его гладила в сончас и говорила: «Пойдем ко мне жить, у меня был такой же сынок».
Воспитательница снова села и потянула Сашу за руку, чтобы и та садилась:
– Поздно спохватились. Сколько лет-то прошло?
– Хм-м-м… Четыре с половиной? Да я знаю, что поздно, – затараторила Саша, – я ему вчера случайно проговорилась. Понимаете, у него мама пьет и бьет его, рот ему разорвала, он на полу спит, а на кровати ее собутыльники. Я ему вчера сказала, а он вдруг спросил, как воспитательницу зовут, где живет… Надо было тогда сразу ему сказать, да?
Воспитательница вздохнула:
– Судьба такая у мальчишки. Я его помню, он же тут в бараке живет. А я дальше, через барак. Максимка, да.
Саша посмотрела на нее с нетерпением:
– Так где та Евгения Владиславовна?
После долгого молчания воспитательница спросила:
– Тебя как зовут?
– Саша. Вообще, меня Катей назвали сначала. И полтора года звали Катей. А потом передумали. Мамина сестра передумала и уговорила переназвать.
Странно, Саша никому из чужих раньше эту историю не рассказывала. Даже учительницам. А тут рассказала.
– А меня Юлия Викторовна. – Она отвела одну руку назад, запустила ее в песочницу. Саша подошла и тоже потрогала песок. Удивительно, но он оказался сухим и чистым, будто только насыпали.
– Понимаешь, Саша… Скажи, ты отличница?
– Да, а как вы догадались?
– На лице написано. Умное лицо. Я тебе, Саша, прямо скажу: Евгения Владиславовна та спилась. Сын ее на войне погиб, она плакала много, никого у нее не осталось. И запила. Страшно стала пить, ее выгнали. Она так в садике и работает, но дворничихой. Сейчас как раз на той стороне мусор убирает. Сходи посмотри.
Юлия Викторовна вытерла у Саши под глазом слезу:
– Такая судьба у Максимки Мякишева, – повторила она и пошла проверять детей.
Саша не расплакалась. Она как будто не думала плакать и не чувствовала слезы, а слеза была. И не одна – много слез стекало по лицу, ветром их относило в сторону. Надо посмотреть Евгению Владиславовну. Конечно, Саша ее не узнает. Она даже примерно не помнит, как та выглядела. Но дворничиху заметит. Вон, ее уже видно, она в углу забора складывает в кучу сухие ветки. Сиреневый, с отливом, болоньевый, выцветший и запачканный плащ. Подвязан ремнем без пряжки, на узел. Перетянут так сильно, что дворничиха похожа на пчелу. На голове старый пуховый платок, завязанный через спину. Под платком – бело-синяя вязаная шапочка. Дворничиха повернулась к Саше заплывшим лицом. Маслянистое, круглое, вот-вот лопнет. Такое бывает только у пьяниц. Предсмертное лицо. Саша знала, что лесобазовские пьяницы с таким лицом долго не жили: если у кого делалось предсмертное лицо, он скоро пропадал. А взрослые говорили потом: «Ну, всё, допился…»
Евгения Владиславовна смотрела сейчас на Сашу точно таким же лицом. Она подняла с земли охапку веток и так с ними и стояла, отведя руки в сторону. Саша не могла оторвать от нее глаза. Наконец подошла к ней и сказала:
– Я же вам Максимку Мякишева хотела привести. Вы его к себе взять хотели, он на сына вашего похож. Которого убили. А вы вот так…
Дворничиха притянула охапку к груди, будто закрываясь ею от Саши, улыбнулась провалившимся внутрь ртом и спросила по-доброму:
– Девочка, ты помочь хочешь? Так давай, помогай.
Не дождавшись ответа, понесла ветки в большую кучу. Саша бросилась к калитке. Бежала и думала, что это она во всём виновата. Ну зачем тогда не рассказала сразу Максимке? Вдруг бы он пошел? Вдруг бы воспитательница его взяла? Сейчас бы у Максимки был целый рот, а воспитательница бы не спилась. Саша уже бежала вдоль забора, еле сдерживая слезы. Почему-то хотела обязательно донести их до калитки. Не здесь расплакаться, а снаружи, там их выплеснуть. Она схватилась за ручку, с силой толкнула ее и выскочила. И напоролась грудью на Мякишева.
– Ты че здесь делаешь? – удивился он.
– Это ты
