Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

— Подонки! — верещала женщина, — До чего дошло: среди бела дня нападают на людей! Витенька, тебе больно? Что же ты нож не достал из кармана? — Уланов уже сообразил, что на них было совершено нападение. Номер машины ленинградский. Возвращаются, наверное, из отпуска. Огромные яблоки розовеют у заднего стекла, на багажнике — чемоданы, узлы. И даже складной велосипед.

— Мы остановились поесть, — повернув темноволосую голову с блестящими, как ртуть, глазами в сторону Уланова, произнесла женщина, — Триста километров отмахали без остановки. Мы едем из-под Великих Лук… Сами-то мы ленинградцы, там на озере отдыхали… Слышали про санаторий «Голубые озера»? Красивое место… Так вот, только сели за стол, бутылки открыли, я еще порадовалась, что наши дорожники позаботились о нас, автотуристах, и тут выходят двое… Мол, не подвезете до Новгорода, спрашивают. Виктор, муж, — она кивает в сторону мужчины, — вежливо так говорит, что мы возвращаемся из отпуска домой в Ленинград. В другую сторону.

— Кто бы мог подумать, что это бандиты, — впервые подал хрипловатый голос мужчина. — На вид такие приличные. Еще ведь даже не темно. Нам и в голову не могло прийти, что у них на уме…

— Один с гаденькой такой улыбочкой, — перебила женщина, — спрашивает, нет ли у нас водки.

— Откуда, говорю? Едем из страны, где водка по талонам… — заговорил мужчина — Опять же, ничего дурного не беру в голову… Мимо машины едут, любая может остановиться…

— Как же, остановятся! — снова перебила жена. — Видит ведь, что на мне лица нет, кричу, машу руками, а они — мимо и мимо! Видели, что с Витей дерутся…

— Куда мне против них, — вздохнул пожилой рыхловатый мужчина. — Молодые, здоровые… А я и дрался-то последний раз в школе…

— У Вити одна почка удалена…

— Наденька? — укоризненно посмотрел на нее муж. — При чем тут почка?

— Не хочешь везти в Новгород, дяденька, — говорит тот, с улыбочкой, — тогда быстренько давай ключи — мы сами поедем! — женщина взглянула на Уланова. — Витя даже рассмеялся, мол, хватит дурацких шуток, идите, молодые люди, своей дорогой… И тут этот, с улыбочкой, ударил Витю в лицо, а второй, что помалкивал, стал выворачивать карманы.

— Ключи я им не отдал, — мужчина разжал кулак и показал ключи на брелке. — Одному успел вмазать, но куда мне против них? — Он потрогал свисающий на плечо воротник — Пиджак порвали…

— Спасибо вам, молодой человек… — женщина снова посмотрела на Уланова — Как хоть вас звать-то?

Он ответил.

— Сколько лет езжу, в такую глухомань забирались, — произнес мужчина, — но такое впервые… Видно, и впрямь от ворья и бандитов спасения нам нету!

— Ружье надо возить с собой, — ввернула женщина.

— Теперь не так-то просто купить его, — заметил муж.

— Не останавливайтесь нигде вечером, — посоветовала женщина, — и не сажайте никого в машину. Некоторые переодеваются милиционерами.

— Да, пишут, что и милиция участвует в этих шайках, — сказал мужчина.

— Где это я читал? Кажется, в «Огоньке».

— У первого же поста ГАИ остановитесь и расскажите про них, — в свою очередь посоветовал Уланов, — Сообщите приметы.

— Так они и кинутся искать их! — криво улыбнулся разбитым лицом мужчина, — Гаишники предпочитают прятаться в кустах, ловить нас, грешных, и штрафовать на червонец. Это куда безопаснее и прибыльнее. Сколько они за день насшибают этих червонцев?..

— Счастливого пути, — попрощался Уланов.

Отъезжая, он в зеркало видел, как супруги поспешно забрались в «Жигули» и тронулись с места. Теперь до самого Ленинграда не остановятся.

У первого же поста ГАИ он сообщил полному круглолицему сержанту о случившемся на шоссе.

— Это не мой участок, — улыбнулся тот, но, заметив, как гневно сдвинулись брови Уланова, добродушно прибавил: — Я позвоню ребятам на другой пост.

— И часто у вас такое случается? — спросил Уланов.

— У нас? — широкая, улыбка не слезала с лица сержанта. — Лучше расскажите, что у вас, в Питере, творится. Ворья, жулья, этих… рокеров-рэкиров черт знает сколько развелось! А мы даже багажник вашей машины без специального разрешения открыть не имеем права. А сколько спекулянты провозят водки из Ленинграда на село! И продают чуть ли не за двойную цену. Особенно цыгане. С лошадей пересели на автомобили и спекулируют вовсю.

— Вы все-таки позвоните, — напомнил Николай, подумав, что улыбчивый и разговорчивый сержант уже позабыл про происшествие на шоссе.

Он дождался, когда милиционер поднялся по каменной лесенке в свою высокую бело-розовую кирпичную будку и стал разговаривать с соседним постом по рации.

2

Сидя в мчавшемся по свинцовому шоссе «Икарусе», Алиса вспомнила свой последний разговор с Галиной Рублевой. Швыряя смятые вещи в большую нейлоновую сумку, Алиса зло бросала плиточнице:

— Пусть следователь думает, что ты не виновата, но я знаю — это ты кому-то рассказала про картины в квартире Улановых! Я ведь видела, как ты рассматривала их и выспрашивала у старушки про художников. У них если и есть какая фамильная ценность, так эти пейзажи. Как ты могла навести ворюг на квартиру, в которую я тебя привела?!

— Может, кому и рассказала, подумаешь, секрет! Так я не думала, что они залезут туда, — вяло оправдывалась Рублева, сидя на подоконнике и дымя сигаретой. Тонкие ноги ее в серых колготках елозили по паркету. Коленки острые, грудь плоская, темно-русые волосы взлохмачены. Сигарета в большом ярко накрашенном рту кажется тоненькой трубочкой.

— Попадешься, Галочка! — говорила Алиса — И сядешь за решетку, как сообщница.

— Я не знаю, кто залез к твоим Улановым, — бубнила Рублева — А этого хмыря в кожанке на очной ставке впервые в жизни увидела.

— Лидия Владимировна так дорожит этими картинами, — продолжала Алиса — Она не пережила бы эту кражу.

— Чего ты кипятишься, Алиска? — сказала Рублева. — Картины вернули, ворюгу будут судить, все, как говорится, о’кей. Была бы я виновата, заложили бы голубчики! А я чиста. Так что заткнись, распакуй свой баул и живи себе спокойненько, как жила. Подумаешь, цаца, взвилась: хорошие люди из-за нее чуть не пострадали! Не пострадали ведь? Нечего и горячку пороть!

— Тебе этого не понять, Галина, — спокойно ответила Алиса, задергивая тугую молнию — Я не могу больше в одной комнате с тобой находиться, видеть тебя… Следователя, может, ты и обманула, но меня не проведешь! Из всех зол я больше всего ненавижу воровство, хамство и ложь.

— И куда же ты? — усмехнулась крашеным ртом Галина.

— А уж это не твое дело, — отрезала Алиса.

— Турок все равно тебя отыщет, он такой…

— Он мне отвратителен, как и ты!

— Не очень-то заносись, принцесса! — наконец проняло Рублеву — Тоже мне, праведница! Вспомни, как таскалась с тухлыми подонками по Чердакам-подвалам и жрала наркотики… Небось, за сигаретку никому не отказывала? А тут Турок ей отвратителен! Да таких, как ты, у него тьма! И не выкаблучиваются. Сделай он мне предложение — я бы с радостью за него пошла. И видный из себя, и бабки умеет делать.

— Два сапога пара… Только не забывай про веревочку, у которой, сколько ни вейся, а будет конец.

— Я так далеко не загадываю, — презрительно фыркнула Галина.

Алиса схватила с кровати сумку, пулей выскочила из комнаты и лишь на лестничной площадке вспомнила, что позабыла на тумбочке подаренный Николаем маникюрный набор. Но не вернулась, не хотелось снова увидеть глупую рожу этой твари с кривыми тонкими ногами и наглым взглядом.

Заявление об уходе с работы она подала еще раньше, симпатичный моложавый начальник участка подписал заявление, хотя и выразил сожаление, что она покидает их. Даже пообещал к Новому году прибавить зарплату. А ведь мог по закону заставить ее отработать две недели или даже месяц. Засунув сумку в железный ящик автоматической камеры хранения на Московском вокзале, она позвонила Лидии Владимировне. Та после ахов и охов сообщила, что скучает одна дома — внук на днях снова уехал в Палкино — и стала звать к себе. Прожив у доброй старушки неделю, походив с ней по театрам и концертным залам, Алиса вдруг быстро собралась и пошла на автобусную станцию, сказав Лидии Владимировне, что уезжает в деревню к Николаю. Надо было видеть, как та обрадовалась.

— Хоть и не хочет разговаривать о тебе, но я вижу, что он мучается, — разоткровенничалась она. — Ночами плохо спит, ворочается, все вздыхает, иногда встает и работает за столом до утра… Любит он тебя, Алиса! Я же чувствую.

— Ни разу не пришел ко мне в общежитие, — сказала Алиса.

— Гордый он, девочка! Когда ты… — она запнулась, подбирая слово, — была нездорова и, ни слова не сказав, уходила от нас, он бросал все и разыскивал тебя по всему городу.