Конец главы - Джон Голсуори

Впоследствии девушка так и не могла вспомнить, кто из них - она или шофер - остановил машину, повинуясь инстинкту. Когда он обернулся и предупредил: "Похоже, что здесь драка, мисс", - Динни уже вскочила на ноги, пытаясь заглянуть через головы зрителей, стоявших кольцом на мостовой. Она увидела окровавленные лица мужчин, градом сыплющиеся удары, отчаянную и молчаливую схватку. Она открыла дверцу, но подумала: "Он никогда мне не простит!" - снова захлопнула ее и прикрыла рукой глаза, зажав другою рот и чувствуя, что шофер тоже стоит.

- Вроде как всерьез сцепились! - услышала она его восхищенный возглас.

Каким страшным, диким выглядит Уилфрид! Но голыми руками они друг друга не убьют. К ужасу девушки примешивалось ликование: он приехал сюда для того, чтобы драться! И все же ей казалось, что каждый удар падает на ее тело, что она сама повторяет каждое усилие и движение борющихся.

- Как назло ни одного полисмена! Так ему! Ставлю на молодого! - горячился увлеченный зрелищем шофер.

Динни увидела, как противники расцепились, как Уилфрид, вытянув руки, ринулся вперед; услышала, как кулак Масхема ударился о его грудь; затем они снова обхватили друг друга, зашатались, рухнули, опять вскочили, задыхаясь и обмениваясь свирепыми взглядами. Потом она увидела, что ее заметили - сначала Масхем, за ним Уилфрид. Противники отвернулись, и все кончилось. Шофер пробормотал: "Эх, жаль!" Динни опустилась на сиденье и тихо попросила:

- Поезжайте, пожалуйста.

Прочь, прочь отсюда! Достаточно того, что они видели ее, - может быть, более чем достаточно!

- Проезжайте еще немного вперед, затем разворачивайтесь и обратно в город.

Снова они не начнут.

- Драться-то как следует ни один не умеет, но ребята смелые.

Динни кивнула. Рукой она все еще прикрывала рот, потому что губы у нее дрожали.

- Вы что-то побледнели, мисс. Крови испугались? Вы зашли бы куданибудь да выпили глоток бренди.

- Не здесь, - выдавила Динни. - В следующей деревне.

- В Болдоке? Ладно.

И шофер дал газ.

Когда они снова проезжали мимо гостиницы, толпа уже разошлась. На улице не было никаких признаков жизни, если не считать двух собак, мужчины, мывшего окна, и полисмена.

В Болдоке Динни кое-как позавтракала. Понимая, что теперь, когда взрыв произошел, ей должно стать легче, она с удивлением ощутила, что на нее навалилось какое-то мрачное предчувствие. Не возмутил ли Уилфрида ее приезд? Он может вообразить, что она явилась его защищать! Ее случайное появление прервало драку, она видела их растерзанными, окровавленными, утратившими достоинство. Девушка решила никому не рассказывать, где была, - даже Стэку и дяде.

Но подобные предосторожности бесполезны в столь цивилизованной стране, как Англия. Уже в вечернем номере "Ивнинг сан", под заголовком "Кулачная расправа в высшем свете", появилось красочное, хотя и не совсем точное, сообщение о "стычке в Ройстоне между известным коннозаводчиком мистером Джеком Масхемом, кузеном баронета сэра Чарлза Масхема, и высокочтимым Уилфридом Дезертом, вторым сыном лорда Маллиена и автором поэмы "Барс", вызвавшей недавно такую сенсацию". Написано оно было живо и образно и кончалось следующими словами: "Полагают, что причиной ссоры явилась, вероятно, позиция мистера Масхема в вопросе о пребывании мистера Дезерта в членах некоего клуба. Мистер Масхем, видимо, возражал против оставления мистера Дезерта в списках клуба, поскольку тот довел до всеобщего сведения, что "Барс" написан им на основе личных переживаний. Хотя эта стычка вряд ли поднимет престиж аристократии в глазах народа, она, несомненно, свидетельствует о большом мужестве обеих сторон".

За обедом дядя, ни слова не говоря, положил газету перед Динни и воздержался от комментариев. Девушка напустила на себя бесстрастный вид и хранила его, пока баронет не спросил прямо:

- Ты была там, Динни?

"Проницателен, как всегда", - подумала девушка и кивнула, потому что даже теперь, приобретя привычку манипулировать правдой, она все-таки была не способна на заведомую ложь.

- В чем дело? - осведомилась леди Монт.

Динни подвинула газету тетке, которая пробежала заметку, щуря глаза, так как страдала дальнозоркостью.

- Кто одолел, Динни?

- Никто. Они просто прекратили драку.

- Где находится Ройстон?

- В Кембриджшире.

- Из-за че'о дрались? Этого ни Динни, ни сэр Лоренс не знали.

- Он спрятал тебя в ба'ажник, Динни?

- Нет, тетя. Я просто случайно проезжала мимо.

- Рели'ия ужасно разжи'ает страсти, - изрекла леди Монт.

- Да, - с горечью согласилась Динни.

- Их остановило твое присутствие? - спросил сэр Лоренс.

- Да.

- Мне это не нравится. Я предпочел бы полисмена или нокаут.

- Я старалась, чтобы они меня не заметили.

- Виделась ты с ним потом? Динни покачала головой.

- Мужчины тщеславны, - объявила тетка.

На этом разговор прервался.

После обеда Стэк по телефону сообщил ей о возвращении своего хозяина, но интуиция подсказала Динни, что ей не следует искать встречи с Уилфридом.

Она провела беспокойную ночь и с утренним поездом вернулась в Кондафорд. Было воскресенье, и все ушли к обедне. Как поразительно далека она теперь от семьи! У Кондафорда тот же вид и тот же запах, живут в нем те же люди, занимаясь теми же делами, что и раньше, и однако все стало иным! Даже шотландский терьер и спаниели обнюхивают ее с таким выражением, словно сомневаются, своя ли она.

"А может быть, я уже чужая? - спросила себя Динни. - "Не слышит человек благоуханья, когда он сердцем далеко".

Первой вернулась Джин, так как леди Черрел осталась у причастия, генерал подсчитывал кружечный сбор, а Хьюберт отправился осмотреть деревенское поле для крикета. Она застала Динни сидящей около старых солнечных часов перед клумбой дельфиниумов. Расцеловавшись с золовкой, Джин с минуту постояла, глядя на нее, потом посоветовала:

- Выпей чего-нибудь, дорогая, иначе ты совсем обессилеешь.

- Мне нужен только завтрак, - ответила Динни.

- Мне тоже. Раньше я думала, что проповеди моего отца даже после моей цензуры - настоящая пытка, но у вас здесь пастор еще почище.

- Да, его всегда нужно останавливать.

Джин снова сделала паузу, и глаза ее впились в лицо Динни.

- Динни, я целиком на твоей стороне. Выходи за него немедленно и уезжай.

Динни усмехнулась.

- В брак вступают двое, а не один.

- Статейка в сегодняшней газете насчет драки в Ройстоне - правда?

- Вероятно, нет.

- Я хочу сказать - драка была?

- Да.

- Из-за чего они подрались?

- Из-за меня. Я единственная женщина во всей этой истории.

- Ты очень изменилась, Динни.

- Да, я перестала быть милой и бескорыстной.

- Ну, вот что! - объявила Джин. - Если тебе доставляет удовольствие играть роль страждущей от любви девицы, я мешать не стану.

Динни успела поймать ее за юбку. Джин опустилась на колени и обняла ее:

- Ты держалась молодцом по отношению ко мне, когда я была против вашего брака.

Динни рассмеялась.

- Что говорят теперь отец и Хьюберт?

- Твой отец молчит и ходит мрачный. А Хьюберт ворчит: "Надо что-то предпринять" или "Это переходит всякие границы".

- Мне ни до чего нет дела, - внезапно призналась Динни. - Все уже в прошлом.

- Ты хочешь сказать, что не знаешь, как он поступит? Но он должен поступить так, как захочешь ты.

Динни снова рассмеялась.

- Боишься, что он может сбежать и бросить тебя? - спросила Джин с изумительной проницательностью и присела на корточки, чтобы видеть лицо Динни. - Да, он может. Знаешь, я ведь была у него.

- Неужели?

- Да, он меня совершенно подавил. Я не сумела слова сказать. Он очень обаятелен, Динни.

- Тебя послал Хьюберт?

- Нет, я поехала сама. Я хотела объяснить ему, что о нем подумают, если он женится на тебе, но не смогла. Я предполагала, что он тебе рассказывал. Видимо, он решил, что это огорчит тебя.

- Не знаю, - ответила Динни. Она действительно не знала. В эту минуту ей казалось, что она вообще ничего не знает.

Джин молча и яростно обрывала ранний одуванчик.

- На твоем месте я соблазнила, бы его, - наконец сказала она. - Если бы ты хоть раз принадлежала ему, он не бросил бы тебя.

Динни поднялась:

- Обойдем сад, посмотрим, что расцвело.

XXVI

Поскольку сама Динни ни словом не обмолвилась о деле, занимавшем всех, никто из ее родных также не сказал о нем ни слова, за что девушка была им искренне признательна. Следующие три дня стоили ей постоянного напряжения, - она старалась скрыть, что несчастна. Ни известий от Стэка, ни писем от Уилфрида; если бы что-нибудь случилось, он, конечно, дал бы ей знать. На четвертый день, чувствуя, что она больше не вынесет этой неизвестности, Динни позвонила Флер и осведомилась, нельзя ли ей приехать к ним.

Лица ее родителей, когда она объявила им, что должна уехать, растрогали девушку, как трогают нас морды и хвосты собак, которых приходится покинуть. Насколько все-таки сильнее действует на человека молчаливое горе, чем нытье!