Дым осенних костров - Линда Летэр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тягаться с «Хвостатой Звездой» могли разве что «Летняя Гроза» или «Жаркий Очаг», да и те уступали крепостью. Твайлари добавляли в нее вместо острого вина «лунное сияние», а вестери смешивали виски с фруктовым соком, однако напиток оставался угощением на любителя. Опрокинув в себя «Хвостатую Звезду», Наль опустил ресницы, слегка передернул плечами.
— Еще, — хрипло потребовал он.
— Господин, позвольте предложить вам медовое вино или настой из шишек…
— К троллям ухищрения. Дайте мой заказ.
Хозяин таверны вздрогнул от первой фразы, оборачиваясь на окно. Наль требовательно сверлил его взглядом болезненно горящих глаз.
Будто медовое вино способно перекрыть грызущий его изнутри пожар.
Вечно пить мед все равно не придется.
Третий день свадьбы прошел в гуляниях на просторной лесной поляне, в песнях, смехе и танцах под флейты. Наль танцевал на городской площади, среди аристократов и простоэльфинов, провожавших кейол саэллон. Движения были слишком размашистыми, но владевшему своим телом в совершенстве, ему хорошо давались и гордый утонченный сналорн, и задорный нардлек, и простая веселая «лисья метель».
— Я праздную отъезд Их Высочеств из города, — сказал он кому-то в ответ на изумленный взгляд.
Так можно было на мгновение забыть попытки Фрозенблейдов разговорить его прошлой ночью, их обеспокоенные взгляды, Овраг Вздохов и бег через лес, блуждание по краю болот, тусклые потусторонние глаза линдорма и острые длинные зубы, рвущие плоть, предательство, разрушенную жизнь, пустые попытки разработать пальцы… Не хотелось думать и что будет, когда придется прекратить заглушать в себе душу. Он не знал, как остановить раскрученное колесо.
Прервавшись, чтобы перевести дух, Наль заметил, как сильно его повело в сторону. Смеясь и заплетаясь в собственных ногах, он отступил, споткнулся о ступеньку, наткнулся плечом и обхватил руками что-то высокое, надежное, встретившееся на пути. Прижавшись щекой к гладкому, теплому дереву, отметил, что огромный оранжево-красный диск солнца коснулся пологих почерневших склонов Хёйдеглира и Аэльтронде. Длинные рассеянные лучи тянулись до самой площади. Юноша немного отстранился и посмотрел на неожиданный предмет, не позволивший ему упасть. Это был позорный столб.
Улицы вокруг главной площади пустели, зато в Сумеречном квартале просыпалась жизнь. Недолго думая, кусая губы в беззвучном язвительном смехе, направился он туда. Позорный столб в качестве опоры. Даже столб обличает его.
По воздуху плыли ароматы жареной дичи из-за оград особняков, обрывки голосов, звон кубков, где в кругу друзей и близких разделяли ужин. Большинство лавок закрывалось: эльноры и эльнайри собирали хрустальную, глиняную, керамическую и каменную посуду, сворачивали и складывали вытканные вьющимися узорами или одноцветные ковры, льняные скатерти, медвежьи, волчьи, лисьи, оленьи шкуры, кожи и ткани…
Лес твердо решил забрать его, но ничего не выйдет. За городскую стену Наля больше не выманить. Однако и домой он не пойдет. Там все кричит о хозяйке, которой не будет. Тоскливо и тяжко в родных стенах, словно в плену.
Особенное движение наблюдалось на торговой площади, откуда разъезжались телеги и повозки, чей стук копыт и грохот колес далеко разносился в тиши мирного осеннего вечера. Густели длинные тени. Двуликие кошки спрыгивали с залитых оранжевым крыш, другие еще нежились на гаснущем солнцепеке. Проворные пушистые тела мелькали то тут, то там, путаясь под ногами расходящихся торговцев и покупателей. Где-то далеко, за домами, перелаивались собаки.
Мимо представительного здания гильдии кузнецов с пристройками Наль прошел самым твердым шагом, глядя прямо перед собой. Инструментальщики, секирники, стрельники, оружейники, щитники, уздники и разнорабочие отирали предплечьями пот со лба, снимали большие грубые перчатки, с лязгом собирали инструменты, перекидываясь короткими фразами. Некоторые черпали чистую воду из заготовленных бочек для утоления жажды. Здесь его знали все, но никто не решился окликнуть. Краем глаза он заметил несколько приветливых кивков, но сделал вид, что всецело поглощен дорогой.
Юноша понимал уже, что часть приятелей просто не знают, как вести себя, чтобы не растравить по неведению его душевную рану, но горечь дней, когда он был прикован к постели и слушал осторожные, невпопад ободряющие и от того бестактные речи посланных от гильдии Куарда и Траерна, вставала в горле комом. Долго еще несся вслед Налю мерный стук молота о металл — одинокий Арн Железный Кулак заканчивал работу позже других.
Иные голоса, бесплотные, настойчивые, роились в голове, и даже «Хвостатая Звезда» не могла отогнать их надолго. «Быть может, он ушел на пике военной карьеры, — сказала леди Альдебера. — Три сотни — большое войско, если только не начнется новая война». «Кузен Альтон тоже думал, что более не вернется в строй, — напомнила Фенрейя. — На этот звездопад привел он свой дозор от Великого Озера». «Жаль, бесспорно. Зато теперь турниры станут интереснее. Исход половины битв не будет известен заранее», — развел руками Мерхард.
Остатки старой городской стены в виде полуобвалившихся приземистых угрюмых башен с прилегающими к ним обтесанными замшелыми валунами остались позади. Из-за домиков низших гильдий за колючей изгородью показались крыши Сумеречного квартала. Женщина с белой до слабого свечения кожей и серебристыми косами катала от двери до двери тележку, предлагая купить молока меховых коров. Когда она подняла руку, чтобы постучать в очередной раз, браслеты сползли, показывая на тонком запястье перетертые следы от веревки. Все двери в Сумеречном квартале открывались не вправо, как принято у нордов и вестери, а влево.
— Эйвилла́, Блодве́н! — с улыбкой выкрикнул беловолосый юноша с глазами цвета первого осеннего сумрака, запрокидывая голову к балкону над улицей. — Гель'риа́н май кетро́!*
____________________*«Просыпайся, Блодвен! Уже солнце село!»
Несколькими мгновениями спустя за плотной занавеской мелькнуло слегка заспанное нежное личико, и высунувшаяся из приоткрытой двери тонкая полупрозрачная рука бросила вниз засушенную веточку миндаля. Юноша поймал ее на лету: лицо его озарилось восторженной нежностью. Наль отвернулся, чувствуя, как неизбывная горечь сжимает горло. Видеть чужое счастье теперь равносильно поворачиваемому в сердце кинжалу.
Какой-то твайлари угостил его «лунным сиянием», а уличная торговка повязала на запястье Наля расшитый белыми и сиреневыми цветами платок. Бледный, как туман, менестрель с белоснежными волосами ударил по струнам лютни. К нему присоединились девушка с тамбурином и женщина постарше с флейтой. Несколько твайлийских ребятишек запрыгали вокруг музыкантов.
Рассмеявшись, Наль вышел на середину дороги. Музыка звала. Он отдался танцу, в котором носились живые и призрачные ночные мотыльки, прозрачные меланхоличные твайлийские мелодии сплетали лучи еще не взошедшей луны с прохладными сырыми запахами трав, ускорялись в волнующем, неожиданно жизнеутверждающем ритме. Горные потоки вздымали жемчужные брызги, и плакали росой закрывшиеся цветы. Но мелодия
