Иосиф Сталин – беспощадный созидатель - Борис Соколов

Бабеля сгубила не только близость к Ежову, но и длинный язык. Эренбург вспоминал, как Бабель убеждал его, что Ежов играет отнюдь не главную роль в репрессиях: «Дело не в Ежове. Конечно, Ежов старается, но дело не в нем…» Это же он наверняка говорил и другим друзьям-писателям. И не только писателям. Если дело не в Ежове, то значит – в Сталине. Интимные отношения Бабеля с супругой «железного наркома» для литературно-театральной Москвы были секретом Полишинеля. Поэтому его свидетельство относительно Ежова было особо авторитетным. Сталин же, наоборот, стремился всячески убедить и массы, и интеллигенцию, что «перегибы» в борьбе с «врагами народа» – целиком на совести смещенного Ежова. Полуофициально в народ был пущен термин «ежовщина» для обозначения беззаконий 1937–1938 годов, чтобы они ассоциировались исключительно с Николаем Ивановичем, а не с Иосифом Виссарионовичем. Бабель же эту стройную картину доброго царя Сталина и лихого боярина Ежова начисто разрушал. К тому же Исаак Эммануилович якобы знал какие-то тайны о членах Политбюро и самом Сталине. Может, просто бахвалился, а может, Евгения Соломоновна действительно сообщила ему что-то совсем запретное. В общем, оставлять в живых Бабеля было слишком опасно. А по каким статьям привлечь – это дело техники. Тут и шпионаж со знакомыми иностранцами, Мальро и Штайнером, тут и вечно живая троцкистская тема, тут и террористический заговор с участием уже умершей Ежовой, уже расстрелянного Косарева и еще живого, но уже готовящегося перейти в разряд мертвых Ежова. Но последнее совсем не значит, что Бабеля, Мейерхольда или Кольцова арестовали потому, что надо было пристегнуть фигурантов в дело Ежова. Нет, если бы потребовалось, дело против Николая Ивановича легко соорудили с участием одних только его бывших подчиненных – чекистов. Но Сталин решил, что, как опасных свидетелей, надо убрать не только чекистов – соратников Ежова, но и близких к нему лиц из числа творческой интеллигенции.

К искусству Всеволода Эмильевича Мейерхольда Иосиф Виссарионович явно был более чем равнодушен, «биомеханику» ни в грош не ставил, но к великому режиссеру, по причине его партийности и «революционности» в политическом смысле слова до поры до времени относился достаточно терпимо. 28 февраля 1929 года в письме коммунистам-рапповцам, защищая от нападок Владимира Билль-Белоцерковского, Сталин писал: «Допустил ли т. Билль-Белоцерковский ошибку в своем заявлении о Мейерхольде и Чехове? (23 сентября 1928 года Билль-Белоцерковский в ходе литературной дискуссии приветствовал отъезд из СССР руководителя МХАТ-2 Михаила Чехова и просьбу Мейерхольда оставить его ГосТИМ на гастролях в Париже и разрешить дальнейшие гастроли за границей. Владимир Наумович так объяснил свою позицию: «Рабочий класс ничего от этой поездки не потеряет. Можно даже с уверенностью сказать, что не Чехов и Мейерхольд уезжают, а, наоборот, советская общественность «их уезжает»». В ответ руководство РАППа обвинило Билль-Белоцерковского в комчванстве и презрении к культуре прошлого. – Б. С.) Да, допустил некоторую ошибку. Насчет Мейерхольда он более или менее не прав, – не потому, что Мейерхольд коммунист (мало ли среди коммунистов людей «непутевых»), а потому, что он, т. е. Мейерхольд, как деятель театра, несмотря на некоторые отрицательные черты (кривляние, выверты, неожиданные и вредные скачки от живой жизни в сторону «классического» прошлого), несомненно связан с нашей советской общественностью и, конечно, не может быть причислен к разряду «чужих». Впрочем… т. Билль-Белоцерковский сам, оказывается, признал свою ошибку насчет Мейерхольда еще за два месяца до появления критики «На Литпосту»… Что касается Чехова, то надо признать, что т. Билль-Белоцерковский в основном все же прав, несмотря на то, что он чуточку перебарщивает. Не может быть сомнения, что Чехов ушел за границу не из любви к советской общественности и вообще поступил по-свински, из чего, однако, не следует, конечно, что мы должны всех Чеховых гнать в шею».

В этом же письме Сталин клялся рапповцам в своей неизменной любви в РАППу, словно оправдываясь в своей переписке с Билль-Белоцерковским: «Вы, как мне кажется, думаете, что моя переписка с Билль-Белоцерковским не случайна, что она, эта переписка, является признаком какой-то перемены в моих отношениях к РАППу. Это неверно. Я послал т. Билль-Белоцерковскому свое письмо в ответ на коллективное заявление ряда революционных писателей во главе с т. Билль-Белоцерковским. Самого Билль-Белоцерковского я лично не знаю, – не успел еще, к сожалению, познакомиться с ним. В момент, когда я писал свой ответ, я не имел представления о разногласиях между РАППом и «Пролетарским театром». Более того – я не знал еще об отдельном существовании «Пролетарского театра». Я и впредь буду отвечать (если будет время) любому товарищу, имеющему прямое или косвенное отношение к нашей революционной литературе. Это нужно. Это полезно. Это, наконец, мой долг.

Мне думается, что ваши разногласия с пролетарскими писателями типа Билль-Белоцерковского не имеют и не могут иметь существенного характера. Вы могли бы и должны найти общий язык с ними даже при наличии некоторой организационной «неувязки». Это можно было и нужно сделать, ибо разногласия у вас в конце концов – микроскопические. Кому нужна теперь «полемика» вроде той, которая напоминает в основном пустую перебранку: «Ах, ты, паскуда!» – «От паскуды слышу»? Ясно, что никому не нужна такая «полемика».

Что касается моих отношений к РАППу, они остались такими же близкими и дружескими, какими были до сего времени. Это не значит, что я отказываюсь критиковать ее ошибки, как я их понимаю».

Замечу, что дружба Сталина немногого стоила. Всего через три года РАПП был распущен, а в 1939 году Леопольд Авербах, бывший председатель Российской Ассоциации Пролетарских Писателей, был благополучно расстрелян. Но, справедливости ради надо отметить, что он пострадал не столько за свои идеологические позиции, сколько потому, что являлся свояком расстрелянного годом раньше главы НКВД Г.Г. Ягоды (они были женаты на сестрах).

Театр Мейерхольда погиб за два года до смерти своего создателя. 8 января 1938 года в «Правде» был опубликован приказ по Комитету по делам искусств о закрытии ГосТИМа, накануне одобренный Политбюро. В вину ему ставились «буржуазные, насквозь формалистические позиции», «левацкое трюкачество» при постановках русской классики. Еще более грозно звучал тот пункт приказа, где утверждалось, что «Театр им. Мейерхольда оказался полным банкротом в постановке пьес советской драматургии», постановка которых «давала извращенное представление о советской действительности, пропитанное двусмысленностью и даже прямым антисоветским злопыхательством». Попытка же поставить инсценировку Евгения Габриловича «Одна жизнь» была названа враждебным выпадом и «антисоветским извращением» романа Николая Островского «Как закалялась сталь». Вывод был убийственный для Мейерхольда: «Ликвидировать театр им. Вс. Мейерхольда, как чуждый советскому искусству». Но в плане личной судьбы еще оставалась какая-то надежда. Последний пункт приказа гласил: «Вопрос о возможности дальнейшей работы Вс. Мейерхольда в области театра обсудить особо». Первоначально Керженцев предлагал более щадящую формулировку: «Вс. Мейерхольда использовать для отдельных постановок в оперных и драматических театрах Союза ССР как режиссера». Но Сталин предпочел более неприятную для режиссера формулировку, в которой при желании можно было прочесть скрытую угрозу.

Арестовали Мейерхольда 20 июня 1939 года в Ленинграде, в квартире на набережной реки Карповки. На следующий день спецвагоном его этапировали в Москву. В ордере на арест говорилось: «Имеющимся агентурным и следственным материалом Мейерхольд В.Э. изобличается как троцкист и подозрителен по шпионажу в пользу японской разведки. Установлено, что в течение ряда лет состоял в близких связях с руководителями контрреволюционных организаций правых – Бухариным и Рыковым. Арестованный японский шпион Иошида Иошимасу получил директиву связаться в Москве с Мейерхольдом… Установлена также связь Мейерхольда с британским подданным Грей, высланным в 1935 году из Советского Союза за шпионаж».

К тому времени против Мейерхольда, кроме показаний японца Иошида Иошимасу, о которых я скажу ниже, было получено еще несколько показаний. Арестованная в 1938 году по обвинению в «контрреволюционных террористических настроениях» Н. Королева, 24-летняя невестка бывшего наркома земледелия М. Чернова, расстрелянного вместе с Бухариным, показала, что ее знакомый А. Винер-Лацис (очевидно, один из выпускников студии Мейерхольда) утверждал, что гонения на Мейерхольда – свидетельство перерождения власти: «На мои вопросы о Мейерхольде, когда я высказала непонимание и спрашивала Лациса – почему с Мейерхольдом раньше так носились, решили строить для него театр, а теперь обвиняют, что он далек от масс и непонятен, ведь не мог же он измениться в несколько месяцев, Лацис мне разъяснил, что Мейерхольд создал новый революционный театр, что сам Мейерхольд – большевик-ленинец (так называли себя, кстати сказать, сторонники Троцкого. – Б. С.) и нисколько не изменился, а то, что его затирают и закрыли театр, надо расценивать как стремление нашего правительства не допускать проникновения передовой мысли в массы, как отступление большевиков от передовой и свободной культуры, что именно революционность Мейерхольда, его прогрессивность явилась причиной закрытия театра. Лацис говорил, что театр Мейерхольда удовлетворяет запросы передовой интеллигенции. И это теперь линия театра – лучшую передовую часть интеллигенции большевики хотят сравнять, таким образом, со средним уровнем масс. Лацис сказал, что, наверное, Мейерхольда арестуют» (этого пришлось дожидаться полтора года).