Лихие гости - Михаил Щукин

Нина Дмитриевна, ни капельки не обижаясь на молчание капитана, перегнулась через перила и стала звать лейтенанта Коллиса. Но тот зазывно махнул рукой, приглашая, чтобы она спустилась на нижнюю палубу, на которой он, раздвинув треногу, устанавливал фотографический аппарат, с которым не расставался, наставляя его на берега, на пароход, на матросов, на грузы, сложенные на корме, — словно хотел запечатлеть все, что его окружало, до последней мелочи. Сейчас он непременно желал запечатлеть Нину Дмитриевну. Киреева поблизости не оказалось, и он знаками объяснил ей, куда нужно встать, как повернуть голову и, показывая все это, ненароком задевал руками высокую грудь Нины Дмитриевны. Она улыбалась, а глаза у нее светились зазывным светом. Коллис, сам того не замечая, облизывал языком нижнюю губу, и ноздри у него шевелились, будто он принюхивался. Дедюхин, передав штурвал своему помощнику, спускался вниз, в свою каюту, чтобы попить чайку, все сверху видел и недовольно бормотал себе под нос:

— Только блядства мне здесь не хватало!

Не нравился ему этот рейс, открывавший нынешнюю навигацию, не нравились матросы, которых пришлось взять, согласно приказу Луканина, не нравились иностранцы, а больше всех не нравилась жена исправника — так и чесалась рука, чтобы изладить ей в аккуратный лобик бульбочку, приговаривая при этом: сиди дома, ветреная особа, не лезь на пароход с чужими мужиками и веди себя, как подобает замужней бабе.

Но Нина Дмитриевна не замечала раздражения капитана, была с ним приветлива и улыбалась ему, будто отцу родному. Вот и сейчас, увидев, что он спустился с мостика, взмахнула полными ручками, будто взлететь собиралась, и зачирикала:

— Иван Степанович, встаньте рядом со мной. Я хочу, чтобы у меня на память о вас имелась карточка! Ну, будьте так добры, будьте любезны!

— Не могу, Нина Дмитриевна, — дела. Простите великодушно, не могу! — Он ловко миновал Коллиса с фотографическим аппаратом и быстро нырнул по лестнице вниз, в свою каюту — только подковки сапог звякнули по ступенькам.

Коллис наконец-то приладился, накрыл себя куском черной материи, и стеклянная оптика запечатлела улыбающуюся Нину Дмитриевну на фоне крутого берега Талой, по которому, рассекая деревья, до самой воды спускался ребристый гранитный выступ, влажный от дождя и искрящийся под солнцем.

Впереди, по левому борту, на высоком взгорке показалась маленькая, десятка в полтора домов, деревня Осиповка. «Основа» загудела своим знаменитым гудком, и помощник капитана переложил штурвал влево, чтобы причалить к деревянному мостику, чьи доски вплотную подпирала разлившаяся вода. Деревня была последней на долгом пути в верховья Талой, здесь следовало загрузиться дровами, которые по уговору местные жители заготовили с осени. Еще два дровяных склада ждали вверху, но они уже располагались в нежилом месте, а как дальше быть с топливом и хватит ли его до истока Талой — никто толком не знал, потому что еще никто на пароходе столь высоко не поднимался. Дедюхин, не допив чай, выскочил на мостик, встал за штурвал и ловко подвел «Основу» к шаткому причалу.

На берег к этому времени уже сбежалась вся деревня, от мала до велика. Всех раздирало любопытство и горячее желание побывать на пароходе. Дедюхин хорошо знал, как надо использовать это любопытство на благое дело, и сразу же отдал приказ: тех, кто будет подниматься по трапу с дровами, пропускать беспрепятственно, а тех, кто с пустыми руками, — не пущать. Матросы, потешаясь, встали на караул у трапа. Впрочем, могли бы и не вставать. Совсем малые ребятишки и те усердно тащили длинные поленья.

За час с небольшим погрузку закончили. Дедюхин сошел на берег, вручил деревенскому старосте деньги, чтобы он рассчитался с мужиками, которые заготавливали дрова. Со старостой они были давние знакомцы, с прошлой навигации не виделись и теперь, радуясь встрече, присели на обсохшее после дождя бревно, чтобы обменяться новостями и выкурить по трубочке, но не успели и двух слов сказать, не успели даже табачок достать, как с трапа скатился матрос Иванютин, рослый, широкоплечий парень с копной огненных волос, за что и звали его все, позабыв имя, просто Рыжим; скатился и бегом, будто за ним гнались, — к капитану.

— Иван Степаныч, слово надо срочно шепнуть, — Рыжий шумно дышал, и широкая грудь его ходила ходуном. Видно было, что парень не в себе.

— Чего там, пожар? — недовольно спросил Дедюхин.

— Хуже, Иван Степанович. Отойти надо, на ухо шепнуть.

Дедюхин поднялся с бревна, попрощался со старостой, не забыв наказать ему, что на обратном пути, как всегда, снова дрова понадобятся — пусть мужики готовят. Кивнул Рыжему и пошел к берегу. Остановился, не доходя до трапа, спросил, не оборачиваясь:

— Ну, по какой причине запыхался?

Рыжий согнулся, чтобы достать до уха капитана, жарко зашептал:

— Там дрова, на палубе, я выкладывал, чтоб не развалились. А два полена не удержал — ахнулись, тяжелые поленья…

— Раззява, что ахнулись, там же грузы внизу, — недовольно перебил его Дедюхин.

— Вот я и говорю, Иван Степаныч, полез вниз, чтобы поленья убрать, а они так ахнулись, что крышку у ящика раскололи и доска одна отвалилась. Я доску-то на место хотел приладить, глянул, а там… — глаза у Рыжего стали круглыми, и он закончил свистящим шепотом: — А там — ружья! Полный ящик!

— Доску на место приладил? — быстро спросил Дедюхин.

— Прилепил на живульку, а сверху дерюгу натянул, дерюгу-то ветром скинуло, вот ящик и стоял незакрытый.

— Кто еще видел?

— Да вроде никого рядом не было.

— Ясно. Никому ничего не говори, а вечером всех наших, без этих новых, позови тихонько в машинное отделение. Тихонько, по одному. Да рожу прибери, а то будто и впрямь с пожара прибежал. Все понял?

— Рожу приберу, Иван Степаныч, — заверил Рыжий и пошел к трапу, но лицо у него оставалось по-прежнему удивленным, а глаза ошалелыми.

«Вот тебе и инструмент для трудов научных, — чертыхнулся Дедюхин, — чуяло мое сердце, что ничего доброго в этом рейсе не будет, коли начался он через задницу. Команду мою разогнали, чужих наняли, иностранцы опять же, и бабенка эта… Вертится, как сорока на колу, и чирикает без передыху. Как только Окороков с ней живет? Да черт с ними, как они живут, ты про ружья думай, старый пень, — откуда они взялись, целый ящик? Кого стрелять собрались? А в других ящиках какая зараза лежит? Пушка?»

Весь в тревоге, Дедюхин поднялся по трапу на палубу.

Скоро «Основа» дала гудок, отошла от деревянного причала и, напрягаясь, одолевая сильное течение, двинулась вперед, выплывая на середину реки.