Ампирный пасьянс - Вальдемар Лысяк

Читатель уже заметил, что я неоднократно воспользовался словом "якобы". Это из осторожности, поскольку никакие документы не подтверждают упомянутых ступеней военной карьеры нашего героя. (Сам он объяснял это тем, что его послужную книжку... украли в Каннах). Что вовсе не означает, будто я абсолютно не доверяю подобной информации. Уже сам факт, что Пёнтковский добровольно отправился на Эльбу и служил там рядовым, свидетельствует о нем весьма положительно. Другое дело, что многие наполеоновские офицеры делали тогда то же самое, и потому некоторые отряды микроскопической "армии Эльбы" состояли исключительно из офицеров и унтер-офицеров.

Пёнтковский начал службу на Эльбе в качестве гренадера, а закончил уже шволежером (тяжеловооруженным кавалеристом), поскольку 22 октября 1814 года ему удалось перейти в любимую кавалерию - в славный эскадрон Ержмановского. Потому-то, когда по возвращению с Эльбы Наполеон выпустил декрет (27.04.1815), в котором содержался перечень награжденных его товарищей по первому изгнанию, под номером 145 там фигурировал "шволежер Фридерик Пионтовский". Награда была денежной, зато весьма сомнительной кажется нам автобиографическая информация о том, что Пёнтковский дополнительно был награжден постом эскадронного командира и адъютанта самого императора. Равно как и та, что под Ватерлоо он передавал приказы, носясь с одного конца поля битвы в другой, под градом пуль с обеих сторон, а у него не был ни единой царапины, и Наполеон наградил его снятым с собственной груди крестом Почетного Легиона с бриллиантами (Почетный Легион во второй раз?).

Если говорить о Ста Днях Пёнтковского, надежным является то, что вначале он оставался безработным. Являясь унтер-офицером без назначения он проживал в Париже в Отель д'Омон, пытаясь записаться в гусары. Его прошение по данному делу, направленное военному министру Даву (25.04.1815), поддержанная письменно генералом Дрюотом, привела к тому, что его вписали в... шволежеры, и в бельгийской кампании он принял участие в чине поручика.

4

После Ватерлоо Пёнтковский неожиданно преобразился в... капитана. Выступившему с прошением сопровождать императорскую свиту "капитану Пёнтковскому" дал на это свое письменное разрешение (23.06.1815) маршал двора, генерал Бертран. Наш герой сопровождал карету супруги маршала Бертрана, добрался до Рошфора и был свидетелем отбытия императора в Англию. Самому ему не разрешили сопровождать пленника, поэтому он поспешил за ним при первой же подходящей оказии, на следующем же судне.

Ленотр тут же поспешил в этом месте заметить, что в официальном перечне лиц, сопровождавших Наполеона при отплытии из Рошфора, Пёнтковского не было, только данный факт никакого значения не имеет; в Рошфоре тогда царил невероятный кавардак (в силу концепции бегства императора в Соединенные Штаты), в порту кишело офицерами, хотя и сопровождавшими Наполеона, но нигде не зарегистрированными. Прекрасно понимавший это Мессон удержался в данном эпизоде от каких-либо спекуляций, зато Ленотр соответствующим тоном напомнил, что, в соответствии с мемуарной литературой, в Рошфор за Наполеоном поспешил всего лишь один поляк - но не Пёнтковский которого Маршан называет "Белини", Понс - "Беллина", Обри - ""Беллини", Пейрусс - "Меллини", а Гурго - "Белина Ступески (Ступиньский)5.

Если принять версию Ленотра, что Пёнтковский не ездил за Наполеоном в Рошфор (версия, основанная на утверждении Гурго), тогда следовало предположить, что он высадился там на парашюте, ведь доказанным фактом является то, что Пёнтковский вступил в Рошфоре на борт корабля "Медуза" и поплыл в Плимут вслед за своим идолом. Поскольку Ленотр сам пишет об этом, читателя, знакомящегося с его эскизом, начинает раздражать непоследовательность автора. И эта раздраженность имеет под собой все основания, поскольку злобность историка забавляет до того момента, когда она остается логичной - нелогичная злобность возбуждает отвращение.

Мои въедливые замечания в адрес злобности французских историков по отношению к Пёнтковскому, которые пока что крутятся вокруг маргинальных подробностей, имеют свое обоснование - они ведут к очень важному вопросу, к общей оценке Пёнтковского французами. И мы быстрым шагом близимся к нему.

5

Плитмут - это одна из глав жизни поляка-авантюриста, которая известна весьма подробно. Драма или, если кто как предпочитает, фарс, который там имел место, стали известны на всю Европу.

В Плимуте, уже на борту судна "Беллерофон", император попрощался с офицерами, которые сопровождали его в Англию. Пёнтковский принял участие в этом торжестве, только французы относились к нему презрительно. После этого Наполеона перевели на борт судна "Нортумберленд", вместе с теми, кому позволили делить его изгнание. Пёнтковский такого разрешения не получил. Ему отказали в этом французы (письмо Бертрана от 7 августа 1815 года), а также англичане, несмотря на истерические упрашивания, в которых было нечто от театра - малого, но, может быть, и от большого, если отчаяние поляка было правдивым - кто знает? Об этом писали тогдашние европейские газеты, рассказывая о таинственном поляке, который за десяток часов перед отходом корабля на Святую Елену плакал словно дитя и катался на берегу по земле, обнимая адмирала Кейта за ноги. Именно тогда Байрон и посвятил Пёнтковскому жалостливые строки, которые я цитирую в эпиграфе.

Вы можете сказать, что весь этот цирк на берегу был шутовством. Только ведь поляк был шутом от страдания, а кто еще больше заслуживает милости, как не клоун с разбитым сердцем?

Наиболее интересное и, возможно, наиболее тщательное описание упомянутой сцены мы находим в записках У. Литтелтона, которого на борт "Нортумберленда" пригласил адмирал Кокберн. Что интересно, Литтелтон вспоминает о двух поляках, умолявших Кейта включить их в императорскую свиту; он пишет: "Первый из них, огромный и достойный старец, был одной из наиболее живописных фигур, которые я видел в своей жизни6. Скорее всего, это был солдат-ветеран, не желающий пережить разлуки с собственным командиром. Говорил он весьма разумным и спокойным голосом, лицо его было печальным, но он сохранил хладнокровие. Зато молодой демонстрировал отчаяние, которое редко теперь можно наблюдать (...), когда ему не разрешили войти на борт, он плакал, руки его тряслись, одной из них он, будто в конвульсиях, дергал себя за волосы. Было очевидно, что он не притворяется, и, видя такое, я опасался, что от подобного отчаяния он может утопиться... Звали его Пентовский7 или как-то так, но в любом случае, не Понятовский".

Виконт де ля Шартр, французский посол в Лондоне, писал в то время в свое министерство иностранных дел: "Поляк, капитан Пронтовский, написал в адмиралтейство, что у него нет средств на проживание, и если останется в Европе, ему придется добывать их с помощью преступлений. Тогда решили, чтобы избавиться от хлопот, взять его на борт "Нортумберленда" и высадить во Франции по дороге на остров. Лорд Мелвилл предлагает высадить его в Гавре, но окончательное решение оставил мне".