Ночной мир - Фрэнсис Вилсон

— Джек привез ожерелье?

— Да.

— Его вам достаточно?

— Нет.

— Значит, вам все-таки нужно мое?

— Да.

— И это что-нибудь изменит?

— Может быть. А может быть, уже слишком поздно. И все-таки это единственный шанс, единственная надежда. И мы должны испробовать этот шанс.

Она продолжала смотреть на огонь. Голос ее был едва слышен.

— Хорошо. Тогда возьмите его.

Волна облегчения пробежала по телу Глэкена. Это было настолько ощутимо, что ему пришлось присесть на диван. Но прежде, чем он успел что-либо сказать, в комнату ворвался Джек.

— Ах, это ты! — воскликнул он, глядя на Калабати сверкающими глазами. — И ты еще осмелилась появиться здесь?

— Джек… — Ее губы чуть дрогнули, но прежде, чем из них появилась улыбка, Джек подбежал к ней.

— Ты мне лгала. Обещала полететь сюда и поговорить с Глэкеном, а потом взяла и исчезла.

Глэкен хотел было остановить Джека, прежде чем тот наговорит грубостей, но потом заметил, что Калабати ничуть не напугана этой вспышкой гнева, и успокоился.

— Да, это правда, — сказала она. — И я действительно здесь. И поговорила с Глэкеном.

Джек все еще стоял перед ней, но она чувствовала, как его гнев проходит.

— Да. Но ты сказала…

— Я вовсе не обещала вернуться вместе с тобой. Я только сказала, что полечу. И сделала это, но на своих собственных условиях, а не на твоих. Я никогда не была чьей-либо пленницей. Никогда.

— Но как тебе удалось вернуться?

— Неужели ты всерьез считаешь, что только тебе под силу найти пилота, который согласился бы полететь сюда с Мауи?

Джек засунул руки в карманы.

— Видимо, нет.

Глэкен наблюдал, как пристально смотрят друг на друга Джек и Калабати. И, видимо, неспроста, что-то было большее между ними, чем обмен взглядами. И Глэкен решил воспользоваться паузой.

— Джек, — сказал он, — миссис Бхакти согласилась отдать нам свое ожерелье.

— Но оно уже у нас. Вы ведь говорили, что его недостаточно.

— Нет, — возразил Глэкен мягко, — она согласилась отдать то, что носит сама.

Глаза Джека подозрительно сощурились.

— И что же она требует взамен?

— Ничего, — сказала Калабати глухим, полным страдания голосом. — Ты не преувеличивал. Я убедилась в этом, когда добиралась сюда с Мауи. Все идет прахом. Это уже не тот мир, в котором мне хотелось бы жить. Если я оставлю ожерелье себе, то буду жить дальше, — хотя и не уверена в этом. Но даже трудно себе представить, какая это будет ужасная жизнь. Поэтому я решила отдать ожерелье тому, кто сможет извлечь из него больше пользы, чем я, и закончить свою жизнь, как всегда, на собственных условиях.

— Благотворительность — не в твоем духе, Бати, — сказал Джек. — Ты чего-то недоговариваешь?

— Прошу тебя, Джек, — вмешался Глэкен, задетый неутихающей враждебностью молодого человека. — Она согласилась отдать ожерелье, остальное вообще не имеет никакого значения…

— Я всегда говорил тебе все напрямик, Бати, — сказал Джек и повернулся к Глэкену: — И она это знает. Она знает и ничего другого и не ждет от меня. — Он снова повернулся к Калабати: — Что кроется за всем этим?

Она поднялась с дивана, подошла к окну. Какое-то время смотрела в темноту, в которой скрывались чудовища.

— Карма, — произнесла наконец Калабати. — То, что там происходит, опасно для Колеса Кармы.

Она обернулась к Джеку, словно Глэкена здесь вообще не было. И Глэкен это почувствовал.

— Ты знаешь о пятнах на моей карме, Джек. Кусум тоже зависел от этих пятен. Бремя кармы давило на него и привело к смерти от твоих рук. Я долгое время избегала смерти, потому что боялась, что возмездие кармы настигнет меня в следующей жизни. Но теперь… теперь… я боюсь остаться в живых еще больше, чем умереть. — Она снова дотронулась до ожерелья. — И возможно… отдав его, я помогу Великому Колесу продолжить свое вращение… возможно, эта смерть предотвратит многие другие смерти. И мой поступок очистит мою карму от пятен.

Джек с пониманием кивнул. Глэкену показалось, что он тоже все понимает: Калабати сейчас совершает сделку со своими богами — в обмен на ожерелье ее освобождают от бремени кармы. «А существует ли вообще Колесо Кармы?» — подумал Глэкен. За долгие годы ему ни разу не пришлось убедиться в этом. Но он не собирался ничего говорить, опасаясь, как бы Калабати не передумала отдать ожерелье.

Но в этот момент она расстегнула ожерелье, сняла и протянула Джеку.

— Вот оно, — сказала она охрипшим голосом, со сверкающими глазами. — Вот то, что ты хотел от меня получить.

С этими словами она повернулась и пошла к двери. Джек какое-то мгновение смотрел на ожерелье, потом ринулся за ней:

— Бати, подожди! Куда ты?

— На улицу. Там все быстро закончится.

Глэкен тоже бросился к ней. Опередив Джека, он настиг Калабати у двери и схватил за руку.

— Нет, — сказал он. — Я не могу допустить, чтобы вы погибли вот так. Это не должно случиться на улице. В одиночестве.

В глазах ее стоял страх, страх перед тем, что ожидает внизу.

— Все люди умирают в одиночку, — сказала она. — А я привыкла быть одна.

— Я тоже. Но я научился набираться сил, общаясь с друзьями. Позвольте годам сделать свое дело. Это лучше, гораздо лучше, чем то, что произойдет с вами снаружи.

— Я останусь с тобой, Бати. До самого конца.

— Нет! — Она повысила голос. — Не хочу, чтобы ты видел меня. Ни ты, ни кто-либо вообще.

«Гордая женщина, — подумал Глэкен. — И с самомнением. Но она может себе это позволить».

Он выпустил ее запястье и взял ее за кисть. Кисть была холодная, влажная, дрожащая.

— Я знаю подходящее место, где вы сможете остаться одна. Никто вас там не найдет. Пойдемте.

Он уже собирался вывести Калабати из комнаты, но Джек остановил их:

— Подождите!

Впервые за все время их знакомства Глэкен заметил, что Джеку не по себе. Куда подевалась кошачья грация? Казалось, он не может подобрать нужных слов.

— Джек, прошу тебя, — сказала Калабати, отвернувшись. — У меня совсем мало времени.

— Я знаю. Знаю. Я только хотел сказать, как плохо думал о тебе последние два года. Но то, на что ты решилась сейчас, требует мужества. Даже я спасовал бы на твоем месте. Думаю, ты самая храбрая женщина из всех, кого я знал. — Он взял ее руку и приложил к губам. — Я… мы все в долгу перед тобой. И никогда тебя не забудем.

Калабати кивнула. «Я знаю, ты больше не любишь меня, но спасибо на добром слове».

Она подошла к нему, поцеловала в щеку:

— Прощай, Джек.