Моя Святая Земля - Максим Далин

Эральд дотронулся до Венца. Венец был очень холодным и очень тяжёлым.

— Потом, — шепнул Алвин.

Монахи пели "Грядёт владыка человек земных", а Эральд смотрел в высоченное дворцовое окно на небо точно того же оттенка, что и камень на Венце. Стояло морозное утро с золотисто-розовым солнцем в ледяном тумане; в небе кружили союзники-драконы. Порошил лёгкий снежок.

Потом надо было выйти из Зала Престола и медленно спускаться по лестнице, чтобы Хуг мог идти следом, не отставая. Ужасно хотелось видеть Сэдрика или Алвина, а Джинеру хотелось держать за руку — но все они шли позади и нельзя было оборачиваться. Им полагался какой-то ритуал, которым Эральда не стали сбивать с толку — от него требовалось только идти вперёд, по расстеленному алому полотну, от дворца в храм Святой Розы, в белом и с непокрытой головой.

И в храме Творец мог благословить его окончательно. А мог и не благословить — потому что не ведает человек, что планирует Господь; история Святой Земли знала и такие случаи. Отсутствие небесного благословения обычно никому не мешало, лишь служило поводом для сплетен и дел Тайной Канцелярии по части оскорбления королевской власти — но благословение поднимало государя на должную высоту.

Отец Эральда был благословлён Творцом. Что тоже никому и ничему не помешало.

Лакеи в алом настежь распахнули парадные двери. Из них потянуло пронизывающим холодом, и Эральд пожалел, что белый атлас нельзя прикрыть чем-нибудь тёплым. Он вышел на площадь и увидел, что площадь полна народом, и от дыхания многих и многих людей над ней поднимается пар.

Увидев Эральда, толпа восторженно завопила: "Виват!", "Да здравствует король!", "Привет, благой, наконец-то!" и "Живи триста лет!" — а Эральд подумал, что уж сегодня-то они дождутся того, что им причитается. Он шёл по алой полосе, разрезавшей толпу, и смотрел в лица своих будущих подданных — озябших восхищённых девушек, кутающихся в потрёпанные шали, мужиков-работяг, одетых, как бомжи, торговцев, одетых чуть лучше, бродяг и нищих, босых и еле прикрытых истлевшим тряпьём, увядших мамаш, поднимающих детей, чтобы те посмотрели на короля, солдат в засаленных мундирах, бедных аристократов в облезлых мехах, проституток, посиневших от холода, но с алыми губами и щеками, монахов, крестьян в куртейках из чего-то вроде мешковины — в их радостные, ждущие, скептические, благоговейные, насмешливые лица — и думал, что они обязательно дождутся и вина, и жареного мяса, и праздника, и всего, что им уже давно положено. Уж такая малость, как праздник, им точно положена — и храни их Творец в их ужасной жизни, чудесных плебеев Святой Земли, которые как-то пережили шестнадцать лет ада…

Грохот за спиной Эральд не воспринял, как выстрел — он даже успел удивиться, но удар в спину толкнул его вперёд, он сделал шаг и не удержался на ногах. И уже падая на алую ткань, Эральд понял, что кто-то всё-таки рискнул, кто-то нанял убийцу, и тот стреляет хорошо, и дышать больно, вдохнуть невозможно, но дар… королевский дар…

Он раскрыл ладони, которые хотелось стиснуть в кулаки, и прижал их к промёрзшей брусчатке, которую ощущал под алым полотном — к Святой Земле, к своей Святой Земле…

Он слышал, как выдохнула толпа. Догадался, что стрелявшего схватили. Почувствовал, что его тормошат, переворачивают — Алвин, Сэдрик… Джинера… лица и голоса, удаляющиеся и расплывающиеся в тумане…

"Умираю", — подумал Эральд — но тут что-то изменилось, и воздух сквозь пронзительную боль вошёл в лёгкие. Эральд закашлялся, чувствуя, как всё внутри просто в клочья рвётся — и Сэдрик, гладя его по лицу ледяной ладонью, прошептал:

— Только не кашляй, государь, пожалуйста, потерпи…

Какая разница, удивился Эральд, попытался вдохнуть — и вдохнул снова, хоть от режущей боли слёзы брызнули из глаз. И понял.

Они держали его. Их руки зажимали сквозную рану: Алвин — на спине, Джинера — на груди. Их руки держали в Эральде жизнь. Руки государя — руки целителя.

Королевский дар.

Эральд чуть улыбнулся и слизнул кровь, текущую изо рта.

И всего в паре сотен шагов от них собор Святой Розы сиял насквозь, как керамический домик, в котором горит свеча, сиял так, что солнечный свет не мешал разглядеть это тихое сияние вернувшихся на Святую Землю добрых чудес.