Постумия - Инна Тронина

– Пунктирно, – призналась я. – Но с пьяным водилой дорога короче. Вон, уже мой домина!

– Уж вижу. – Лёлька потянулась, зевнула в кулак. – Сейчас поднимемся к тебе, Дрону отзвонимся. А то этот трудоголик всю ночь спать не будет.

– Лёль, ночуешь у меня! – Я говорила тоном, не допускающим возражений. – Хорошо, что я днём в «Ашан» завернула.

– Естественно. – Лёлька опять прикрыла рот рукой с биноклем. – Думаешь, я в Зелик пешком пойду?

– Ха-ха-ха! – На меня вдруг напало несусветное веселье. Видно, близко просвистела сегодня моя пуля, и Лёлька её отвела.

Вспомнилась прошлая осень в Москве, старый дом у Китай-города. И моя подружка в снаряжении промышленного альпиниста, уже после травмы, фотографирует через окно меня в компании известного политика. Он слишком любил креститься перед публикой, клеймить на камеру развратников, воров и изменников Родины. А с девчонками встречался только в надёжных местах. Там не стояли «жучки» и не шлялись посторонние лица. Трудно было ожидать, что беда влетит в окно пятого этажа. Там потолки высоченные, так что получается высота, как в «хрущёвке» на седьмом.

В положенное время ему предъявили снимки, которые должны были вскоре появиться в Сети и в таблоидах. В этом случае карьера политика была бы навсегда похоронена. Чтобы предотвратить конфуз, он выполнил одно деликатное поручение. Рассказал об оффшорных счетах тех лиц, которые по должности не имели права заниматься бизнесом. И тем более – за границей. Формально фирмы регистрировались на бывших жён этих политиков. Разводы, как правило, были фиктивными.

Этот же господин стоял и за многими однодневками с крошечным уставным капиталом – как у многих «грязнобогатых». На счетах лежали суммы, которые он не заработал бы и за тысячу лет. Ерухимовичу очень хотелось выяснить, когда и за что получены эти «златые горы». Патриот, кстати, даже вино называл по-испански – риоха…

– Мать, ты сейчас в собственное парадное въедешь! – предупредила Лёльке. – Об этом хочу тебя попросить. Завтра, по утрянке, отвези меня в Зелик. Неохота после всего по маршруткам мотаться.

– Могла бы не просить! – Я с наслаждением стянула парик, который едва не превратил меня в манкурта. Лёлька последовала моему примеру. И обе мы почувствовали себя значительно лучше. – Сейчас отдадим всё это консьержке.

– А не поздно? – засомневалась Лёлька. – Может, завтра отдашь?

– Да нет, Эмма Теобальдовна поздно ложится. Она «сова». Почти до утра телик на ресепшене смотрит…

Тетрадь седьмая

Глава 18

6 мая (вечер). Вчера мы с Владом Брагиным вернулись из Белоруссии. Ездили на праздники к его родителям. На этом настоял дядя. Вернее, по-генеральски приказал мне отдыхать. Скорее всего, Лёлька проболталась про случай на Кольцевой. Но о самом главном дядя, вроде бы, не догадывался.

Отправив наших мужиков на Свислочь, на рыбалку, мы с Анастасией Брагиной устроили девичник. Мать Влада испекла потрясающий грушевый пирог, а я приготовила плов с черносливом и курицей. Меня научила этому делу племянница «папика» Ясмина Шаихова, когда приезжала в гости.

Мы долго сидели вдвоём, раскрывая друг другу сердца. Правда, не пили при этом ни капли. Анастасия боялась, что мужчины примут лишнее и натворят бед. Так случилось с двумя её старшими сыновьями. Я успокаивала несчастную женщину, доказывала, что ничего худого не случится. И под конец, немного успокоившись, хозяйка рассказала мне историю семьи своего мужа. А, значит, и предков Влада.

Вроде, я уже писала о том, что самый старший сын в этой семье, Роман Романович, отбывал «десяточку» за «мокруху». Как обычно, виной всему оказалась дедовщина в армии. Парень служил в России. Но я подробности выспрашивать не стала – постеснялась. Один брат Влада топтал зону, другой разбился насмерть в аварии. Но это – далеко не все злоключения, случившиеся с родственниками моего друга.

Началось с того, что бабушку Влада, то есть мать Романа Григорьевича, пригуляли в оккупации от немца. Отец Нины Петровны Тягнирядно был из вермахта, и звали его Петер Хольцмюллер. Причём это было не принуждение, а вполне полюбовная связь. Конечно, и консервы из пайка этого ефрейтора имели значение – а как иначе? Как бы там ни было, но та молодуха потеряла мужа в первые дни войны. И потому была просто обязана ненавидеть оккупантов. А она, как минимум, не устояла. Немец был очень красивый – белокурый, синеглазый. Как я поняла, вылитый Влад.

Всё это происходило в деревне, на берегу реки Пины. Когда вернулись русские, беременная от немца вдова перебралась в город, где ничего не знали о преступной связи. Наврала, что её изнасиловали. К себе домой больше не вернулась. Работала то уборщицей, то санитаркой, то дворником.

А дочка Нина окончила техникум лёгкой промышленности, распределилась на прядильно-ткацкое производственное объединение. На Смоленщине познакомилась с Григорием Брагиным. Вышла за него замуж, поселилась в городке Велиже. Брагины тоже были белорусами, но осели на Смоленщине ещё при царе Горохе.

Нина поступила на льнообрабатывающую фабрику. Григорий работал на мебельной. Поначалу ходил в передовиках, потом спился, потерял место. Перебивался то ночным сторожем, то мелкими приработками на пристани. И всё это время зверски избивал жену, которая, по сути, и волокла на себя подсобное хозяйство. От работы на фабрике её тоже никто не освобождал.

Детям – Ромке и Варьке – тоже доставалось, пока были маленькие. Нина Петровна по своей воле не сделала ни одного аборта. Все выкидыши обеспечил ей муж, когда бил ногами в живот. Орал, что у него погибли отец с дядьями, а он должен с фашистскими выродками в одном доме жить.

Бабушке Влада был только сорок один год, когда она отмучилась. Роман к тому времени только вернулся из армии. Григорий Зенонович погиб в 1994 году, при пожаре в психоневрологическом интернате – единственный из всех пациентов. Туда его поместила дочь Варвара. Сын Роман вообще старался с батей не встречаться, чтобы ненароком его не придушить.

Анастасия поведала мне всё это и вдруг спросила:

– И когда же у вас маленький будет?

Я застыла с раскрытым ртом и бессознательно провела рукой по животу, стянутому корсетом. Потом взглянула в зеркало. Моя фигура ничуть не изменилась. Макияж блистал первозданной свежестью.

– Откуда вы… Неужели заметно? – Я выглядела, наверное, крайне глупо.

– Я пятерых родила, Марианночка. Опыт большой. – Огромные карие глаза Анастасии смотрели на меня ласково и печально. – Теперь, правда, четверо осталось.

– По срокам – в ноябре. А когда в реальности, видно будет. Только вы, умоляю, мужчинам не говорите! Не их это дело. Обещаете?

– А зачем мужчинам знать? Владик вот расстроится. Он вас очень любит, жениться хочет.

В меня будто молния ударила. Вот это тихоня! И не в том дело, что я старше его на три года. Просто мужа своего я представляла совершенно не таким. А Влад ещё и ревнует, дурачок…

– Он у вас хороший парень, правильный. Порядочную невесту должен найти. Куда я ему?

– Но я не слышала, чтобы вы вышли замуж, – тихо произнесла Анастасия. Конечно, ей было обидно за сына.

– Я стараюсь свои ошибки не повторять. Один раз побыла – и привет! Ребёнок будет только мой. Старшего делили – чуть не перегрызлись. Пришлось оставлять его отцу. Всё равно обещал украсть. На Востоке вообще-то так и положено. У него целая банда дружков – ну их! А Владик мне как брат…

– Это самые страшные слова для него. Но и насильно мил не будешь. Он – мальчик разумный. Со временем всё поймёт. Но пока пусть живёт своей любовью. Так ему легче.

В Белоруссии мне понравилось безумно. Как будто попала в Европу. Или хотя бы в бывшую Прибалтику. Но там люди чужие, со своими обычаями и верой. А белорусы – вроде как один народ с нами, и церкви такие же. А вот, оказывается, не совсем. Без всякой нефти живут прилично, потому что умеют работать. Беленькие домики с красными крышами, ухоженные поля и сады, бурлящие жизнью деревни.

И очень красивые люди – настоящие славяне. Что ни девушка, то сказка. Сразу видно, что татаро-монголы сюда не дошли. А коровы – как в Эстонии, если не лучше. И так зелено, так уютно кругом! Я балдела от запаха черёмухи, от аромата свежего хлеба. И, между прочим, там меня ни разу не затошнило.

А ведь ездили мы много – до самой польской границы. Я всё время вспоминала Старика, потому что люди здесь говорили с тем же диалектом. Вот, значит, где он вырос! Перед отъездом просил нас побывать на могиле его матери. Вообще-то в ней похоронены все восемь партизан. Стало быть, братская. Мы с Владом и его отцом Романом Григорьевичем положили венок, постояли у обелиска со звездой. Отчим Геннадия хотел упокоиться здесь же, но его волю не исполнили. Довезли только до Мозыря и похоронили рядом с родителями.