Создания света, создания тьмы. Остров мертвых. Этот бессмертный - Роджер Желязны

В этом я был уверен.

Эллен же, хотя и способна была на сильные чувства, по сути, ведет себя, как неисправная кукла с автоматическим заводом. Что-то всегда заскакивает в ее механизме как раз перед тем, как ее чувства должны вырваться, а уж на следующий день ее столь же страстно влечет к чему-нибудь другому.

Ее соболезнование звучало, насколько я помню, приблизительно так:

— Конрад, вы даже не представляете себе, как я удручена! В самом деле! Хотя я даже не встречалась с вашей женой, но я так понимаю ваши чувства!

Ее голос то поднимался, то опускался, приобретая всевозможные оттенки, и я знал, что она свято верит во все то, о чем сейчас говорит. И за это я был ей благодарен.

— Нет вашей женщины, и у вас на сердце тяжесть. Словами не облегчить эту тяжесть. Что на роду написано, то нельзя зачеркнуть. Я скорблю вместе с тобой, Карачи.

Его слова не удивили меня. Этим человеком никогда не владела злоба или ненависть. У него не было личных мотивов убить меня. Поэтому я был уверен, что его соболезнование было самым искренним.

Миштиго не сказал ни слова мне в утешение. Это чуждо самой природе веганцев. Для синих смерть — событие радостное. В соответствии с их этическими воззрениями, она означает акт завершения — рассеивание духов мира человека на мельчайшие частицы, воспринимающие наслаждение в огромном всеобщем организме. Материально смерть — это торжественная ревизия всего того, чем обладал покойник. Это торжественный раздел его состояния, сопровождаемый пиршеством.

— Печально, что так получилось, друг мой, — сказал Дос Сантос. — Утрата женщины — все равно что потеря собственной крови. Печаль ваша велика и безутешна. Она подобна тающему огню, который никак не может потухнуть. Все это прискорбно и ужасно. Смерть — настоящая жестокая и темная штука, — заключил он, и его глаза стали влажными. — Кем бы вы ни были — веганцем, евреем, мавром — для испанца Сантоса жертва есть жертва, нечто, воспринимаемое на недоступном для меня туманном мистическом уровне.

Затем ко мне подошла Красный Парик и сказала:

— Ужасно… Очень жаль. Что тут говорить еще.

Я кивнул:

— Спасибо.

— Есть кое-что, о чем я должна спросить у вас. Но не сейчас, позднее.

— Как хотите, — сказал я и, когда все ушли, стал снова глядеть на реку и размышлять об этих последних днях.

Она, казалось, была опечалена не меньше других, но у меня было ощущение, что эта пара — Дос Сантос и Диана — в чем-то причастна к тому, что связано с роботом. Хотя я сам уверен, что именно Диана кричала Хасану, когда робот душил меня, чтобы он его остановил. Значит, остальные молчали. Но я почти уверен, что прежде, чем что-либо предпринять, Дос всегда советуется с ней.

В результате не осталось никого, кого я мог бы подозревать. И не было каких-либо очевидных мотивов. Все это могло быть чистой случайностью. Однако…

Однако чувство того, что кто-то хотел меня убить, покинуть меня не могло. Я знал, что Хасан вовсе не прочь заняться двумя поручениями сразу от различных заказчиков, если только интересы их не пересекаются. И от этого я почувствовал себя счастливым.

Это давало мне какую-то цель, с этим уже можно было что-то делать. На самом деле ничто так не вызывает желание жить, как уверенность в том, что кто-то хочет тебя убить. Я должен был определить, кто это! Выяснить причину. И остановить убийцу!..

6

Второй выпад со стороны смерти произошел очень скоро, и как бы мне ни хотелось увязывать его с деятельностью кого-либо из людей, этого я не мог сделать. На этот раз это был просто один из капризов слепой судьбы, который иногда сваливается на голову, подобно незваному гостю к обеду.

Финал же этого случая тем не менее совершенно ошеломил меня и придал ходу моих мыслей новый поворот, спутав прежние догадки.

Вот как это было.

Веганец сидел у самой реки, делая зарисовки противоположного берега. Я полагаю, что окажись он на том берегу, то он делал бы зарисовки этого берега, на котором сидел сейчас. Это предположение весьма цинично, но меня беспокоил сам факт того, что он ушел один в это душное болотистое место, не сказав никому о том, что он уходит, и не взяв с собой ничего более существенного, чем карандаш.

И это случилось.

Старое замшелое бревно, которое несло по течению рядом с берегом, внезапно перестало быть старым замшелым бревном. Длинный змеиный хвост взметнулся вверх, на другом конце появилась огромная пасть, полная зубов, множество крохотных ножек коснулись твердой почвы и понесли чудовище вперед так быстро, как будто оно катилось на колесах.

Я завопил, что было мочи, и рванулся вперед, схватившись за свой пояс. Миштиго выронил свой блокнот и стал удирать. Однако боадил был уже в непосредственной близости к нему, и я не мог стрелять. Поэтому я стремительно бросился к нему, но к тому времени, когда я оказался возле веганца, чудовище уже дважды обвило его… и пришелец стал на два порядка еще более синим.

Теперь оставался только один способ заставить чудовище разжать свои объятия, по крайней мере в этот момент.

Я обхватил боадила за голову как раз в тот момент, когда в его крохотном мозгу мысли о завтраке приняли законченную форму. Мне удалось просунуть свои пальцы под чешуйчатые наросты, расположенные по бокам головы чудовища. Затем я стал изо всех сил сдавливать своими большими пальцами его глаза. Боадил, будто гигантская плеть, хлестнул меня хвостом.

На ноги я поднялся метрах в трех от того места, где находился прежде. Миштиго был отброшен еще дальше. К тому времени, когда чудовище напало снова, он был уже на ногах.

Однако боадил напал не на веганца, а на меня. Он встал на дыбы, приподнявшись над землей метра на три, и обрушился на меня сверху. Я бросился в сторону, и огромная плоская голова промахнулась всего на несколько дюймов, обдав меня фонтаном камешков и грязи.

Я попытался подняться, но на этот раз был сбит с ног ударом хвоста. Я встал на четвереньки и попытался отползти назад, но было уже слишком поздно. Я оказался внутри петли, охватившей меня вокруг бедер.

Две синие руки вцепились в тело боадила, но они не смогли сдержать дьявольские объятия дольше двух-трех секунд. Теперь мы оба были завязаны узлами.

Я сопротивлялся, как мог, но что можно сделать толстому бронированному кабелю, снабженному множеством рвущих кожу ног?

Мою правую руку могучее объятие пригвоздило к туловищу, а левую руку я даже не мог вытянуть, чтобы как-то воздействовать на глаза чудовища. Кольца все больше сжимались. Я стал отбиваться и царапаться, пока мне в конце концов не удалось, страшно ободрав, освободить одну руку. Этой рукой я старался схватить нижнюю часть туловища боадила и наконец огромным усилием отодвинул его голову немного в сторону. Гигантское кольцо обвилось вокруг моей талии, оно сжимало меня все сильнее, и даже сильнее, чем несколько дней назад робот-борец.