Чарлстон - Александра Риплей

– Ты будешь выбирать имена для всех наших дочек, обожаемая Элизабет. Но сначала у нас родится сын, и он получит имя отца.

На следующий день он принес ей корзину, прикрытую одеялом.

– Вот существо, которому ты можешь дать имя, – сказал он.

В корзине сидел крохотный, дрожащий от страха серый котенок. Элизабет была очарована. Она посадила крошку себе на плечо; маленький язычок лизнул ей щеку.

– Эта киска составит тебе компанию.

Элизабет едва не расплакалась. Лето она проводила почти в одиночестве. Пинкни редко приезжал из города. Чтобы не стеснять новобрачных, понимала она. Лукас уезжал на рассвете и возвращался только к ужину. Каролина по нескольку дней пропадала в городе, хлопоча о свадебном наряде и приданом. Когда подруга бывала на острове, с ней было не очень-то весело. Каролина чувствовала себя несчастной оттого, что ей приходится выходить замуж за кузена из Саванны, которого она не любила. Она обожала Мэлкома Кэмпбелла, вдовца с тремя детьми, но отец не дал согласия на брак.

– Я назову ее Мосси, – сказала Элизабет. – Шерстка серая, как испанский мох. Хочешь молока, Мосси?

Котенок мяукнул. Элизабет улыбнулась – точь-в-точь как маленькая Лиззи.

– Какая прелесть! Я буду привыкать нянчиться с малышами.

После ужина Лукас пересказал ей новости.

– Нам предстоит отпраздновать важное событие. Пинкни наконец подыскал для меня подходящее дело.

– Как замечательно! Расскажи.

Элизабет знала, как порой может поступать Пинкни, который намного мудрей и старше их.

Она сочувствовала мужу, когда он жаловался, что Пинкни обращается с ним как с клерком. Лукас не нашел работы инженера, считала она, потому что не хочет быть под началом у тех, кто меньше его знает. Он проявил себя в Вест Пойнте. Непонятно, почему Пинкни сразу не сделал Лукаса равноправным партнером. Добыча фосфатов не требует большой учености.

– Я просматривал книги, – сказал Лукас, – и не вижу причины, почему бы нам не извлечь большую выгоду. Значительные доходы может приносить лавка при компании. Ее создал Симмонс, Пинкни туда даже не заглядывал. Рабочим нет нужды делать покупки где-либо в другом месте. Цены для черных втрое выше, чем платим за овощи, табак и прочее мы.

– Но это ужасно.

– Так и Пинкни утверждает. Он говорит, что лавка для удобства рабочих, а не для извлечения выгоды. Он обязал меня все исправить.

– Как хорошо! Рабочие будут очень рады.

– Но это не главное, чем мне предстоит заняться. Будет реорганизован весь процесс добычи фосфатов из котлована. Но это только начало. Я докажу Пинкни, что давно перестал быть ребенком. Он поймет, что я могу управляться с делами не хуже, чем он сам.

– Даже лучше. Он не замечает мошенничества, а ты заметишь.

– К сожалению, мне придется отсутствовать несколько недель. Я должен произвести опись в лавке и нанять подходящего управляющего.

Сердце Элизабет сжалось от тоски.

– Нет, нет, Лукас. Нельзя ли подождать до осени? Ты, как Пинни, можешь подхватить болотную лихорадку.

– Не беспокойся, любимая. Я буду покидать Карлингтон до темноты. Но я не буду успевать на последний паром. Мне придется ночевать в городе. Делия приглядит за мной.

Элизабет старалась удержать слезы. Ведь для Лукаса это большая удача.

– Конечно, – сказала она. – Я понимаю. Мосси составит мне компанию.

– Не позволяй ей спать на моей кровати, не то на подушке будет шерсть.

– Я запру дверь в твою комнату.

В доме на острове у Лукаса была отдельная спальня. Заниматься любовью вредно для будущего ребенка, к тому же он не хотел тревожить Элизабет, уезжая рано утром.

38

Элизабет и Мосси провели вдвоем весь август.

– Мне не хочется жить в доме, где пищит ребенок, поэтому я решила навестить тебя в нынешнем году, – сказала Джулия Эшли.

Элизабет была рада тетушке, хотя Джулия была все так же язвительна. Элизабет охотно распорола крохотные фланелевые распашонки и перешила их так, как того требовала Джулия. Она даже пыталась говорить по-французски за чаем, но тетушка остановила ее, заявив, что словарь племянницы недостаточен, а произношение оскорбляет культуру, породившую Монтеня и Мольера. Джулия заставляла племянницу совершать вместе с ней ежедневную пятимильную прогулку.

– Ты станешь рыхлой, как пудинг, если будешь до появления младенца валяться в гамаке. Как это понравится твоему Аполлону?

Сначала Элизабет жаловалась, что у нее болят ноги, потом стала с нетерпением ждать прогулок. Лукас не разрешал ей плавать, но допускал, что прогулки полезны. В сентябре он вернулся домой и стал сопровождать ее после отъезда Джулии. Элизабет опиралась на его руку, любовалась золотистыми волосами, которые ерошил соленый ветер, и шум прибоя казался ей музыкой.

В кукольный домик они вернулись в октябре.

– Мне надо усердно трудиться, чтобы все подготовить к появлению маленького Лукаса, – сказала счастливая Элизабет. – Скоро беременность станет заметна, и я не смогу ходить по лавкам.

Последний раз она появилась на публике в неделю скачек, на рыцарском турнире. Джона Купера не было видно – еще с прошлого года он не жил дома. Лукас без труда стал победителем. Под всеобщие аплодисменты он увенчал свою супругу гирляндой цветов. Элизабет слышала, как дамы вполголоса восхищаются ее мужем, и в самом деле чувствовала себя королевой любви и красоты.

В ноябре они вдвоем с Лукасом отпраздновали ее девятнадцатилетие. Все ее родственники и друзья были на похоронах Эммы Энсон. Элизабет не могла пойти на кладбище. Она была уже на седьмом месяце беременности.

– Кемпер, сказал же я вам, что поеду непременно сегодня. Я не могу больше слушать дела.

– Да, господин судья. Но тут особый случай. Стюарт яростно взглянул на робкого молодого адвоката:

– Похороны моей кузины – вот особый случай. Остальное может подождать.

Мистер Кемпер продолжал настаивать, что было против обыкновения:

– Судья Трэдд, хотя бы два слова…

– Даю вам две минуты.

Выслушав первую фразу, Стюарт снял с вешалки судейское платье и вдел руки в рукава. О похоронах Эммы Энсон он почти забыл.

Истцом выступал мистер Альберт Когер – от имени своей внучки Генриетты. Мистер Когер был маленький сухонький старичок, с гладкими седыми волосами, зачесанными под парик. Ему было семьдесят девять лет, но по дряхлому виду можно было дать и все сто. Его внучка была невысокой хрупкой девушкой лет девятнадцати. Но выглядела она двенадцатилетней. Семья Когеров судилась со штатом Южная Каролина за возвращение ста одиннадцати тысяч акров земли, которая была конфискована за неуплату налогов.