Камень и боль - Карел Шульц

Микеланджело, сжав руки, промолчал. Патер Квидо окинул взглядом стену, прищурился, поглядел на картон с изображением стигматизации и, обращаясь к Франческо, спросил:

- Это твоя новая работа?

- Ваше преподобие шутит... - пробормотал брадобрей, занявшись торопливыми приготовлениями к бритью. - Это мне подарил флорентиец Буонарроти...

- Неплохая вещь; я подумал: твоя, - слегка улыбнулся патер Квидо и, обращаясь к Микеланджело, прибавил: - Вот видишь, вы - сотоварищи. Хорошо рисуешь.

Франческо брил усердно, и священнику пришлось замолчать. Но сам Франческо не молчал, а нес разную чушь, поспешно выкладывая последние новости, полученные от слуг из разных кардинальских дворцов, - желая во время бритья развлечь его преподобие, который вернулся от кардинала, видимо, в очень дурном настроении. И не удивительно: сам кардинал уже много дней раздражен, зол, на всех накидывается, почти не выходит из своего кабинета, не участвует в празднествах и не устраивает их, явно предпочитая одиночество, будто бы получил предостережение от своего платного осведомителя в Ватикане, - а там у каждого кардинала есть свой платный осведомитель, - будто был тайно предупрежден, так толкуют среди челяди, что святой отец опять сводит счеты с непокорными кардиналами, и кардинал Адриано ди Корнета предпочел покинуть Рим. Святой отец сводит счеты, не забывает ему, Риарио, что он - делла Ровере и перед конклавом отказался от подарков, не голосовал за Александра...

Поэтому кардинал Рафаэль приказал, чтобы подаваемые ему кушанья отведывали теперь уже не на кухне, а у него на глазах, прямо за столом, и по большей части ест одни только овощи, в которых смертоносное действие Борджевой испанской мушки значительно слабей, чем в мясной пище, но в последнее время прошел слух, что его святость получил из Испании новый яд, под названием misericordia - милосердие, более высокого качества, чем яд испанского короля, носящий название requiescat in pace; 1 этот новый - без всякого вкуса, ты не знаешь, что тебе подмешали милосердие, и помрешь только через три недели, поэтому кардинал Рафаэль теперь постился, мертвенно-бледный, сидел на воде и овощах, но только не из благочестия, и поэтому нет ничего удивительного, что он все время такой злой и раздражительный... А этот флорентиец воображает, будто он - самая важная особа во дворце и у кардинала нет других забот, кроме как о его Купидоне!

1 Мир духу его (лат.).

И Франческо передавал сплетни из римских дворцов, думая об этом, и страшно путал, так что трудно было следить за смыслом, и патер Квидо от этого только раздражался все сильней. Он, не считая, бросил на стол, между черствым хлебом и миской с кашей, несколько монет и опять окинул взглядом безмолвного Микеланджело.

- То, что рассказывает Франческо, мне не так интересно, как то, что, может быть, известно тебе, флорентиец, - сказал он. - Ты не сообщишь мне какие-нибудь новости о твоем сумасшедшем городе? Говорят, Савонарола у вас там допускает к святому причастию даже детей... ну, сдается мне, монах этот - конченый человек. Его святость долго терпел, но теперь, когда вернулся любезнейший сын его, герцог Гандии, у него будет больше досуга, чтобы заняться наведением порядка кое в чем... в частности, в вопросе о Савонароле. Это правда, Буонарроти, что у вас, по желанию Савонаролы, в Санта-Мария-дель-Фьоре причащают и детей?

Микеланджело встал и промолвил:

- И в этом дворце смеют говорить о том, что делается в Санта-Мария-дель-Фьоре?

На лице патера Квидо появилась язвительная усмешка.

- Ты скор на ответ, но если б я повторил твои слова при кардинале, то не знаю...

Микеланджело пожал плечами.

- Мне неизвестно ничего нового насчет Флоренции.

- Жаль, - ответил патер Квидо. - Всюду новостей хоть отбавляй, мы в Святой апостольской канцелярии, можно сказать, завалены ими, только Флоренция молчит. Я уж устал от бесконечных переговоров с вашим обезумевшим городом! Да, обезумевшим, флорентиец!

Голос патера Квидо вдруг изменился, он перестал быть насмешливым и лукавым, приобрел важность, значительность.

- Обезумевший город, который мутит против нас даже тех, от кого мы этого никак не ожидали. Герцог Эрколе из Феррары! Как раз теперь, когда Феррара имеет для нас такое значение! С каких пор род д'Эсте стал на путь покаяния? О Ферраре никогда ничего не было слышно, кроме казней, прелюбодеяний, кровосмешения и пыток. Все это они у себя там устраивали, и мы жили спокойно. Но вдруг герцог остался недоволен, что святой отец послал ему золотую розу в знак добродетельной жизни. И он помешался на Савонароле! Каждый день со всем двором своим ходит к мессе, на проповедь, издал указ против кощунства, приказал закрыть публичные дома, Эрколе этот - пройдоха из пройдох! Замучил кое-кого из родных, спит с любой женщиной в Ферраре, с какой ему вздумается, а солдаты его отнимают их у мужей хоть на одну ночь, велел казнить сына, пришить его отрубленную голову к трупу и носить его в открытом гробу по городу, сам шел в погребальной процессии... но установил три постных дня в неделю, через день - процессии, запретил публичные дома, мало ему было золотой розы от его святости, так получил теперь благодарность и от Савонаролы, который посвятил ему книгу своих проповедей и в посвящении написал, что это - в честь великой герцоговой добродетели. Но и этот пройдоха спятил! Слушает теперь каждый день со всем двором своим проповеди какого-то ошалелого лазариста, который вещает ему о конце света и о папском звере... А в Сиене по улицам ходит аскет Филиппо и тоже проповедует о конце света, носит на палке череп и призывает к покаянию, обличает Рим... И все это поднял ваш безумный Савонарола, каждый спятивший монах желает теперь разыгрывать Савонаролу. Святому отцу надо навести здесь как можно скорей порядок, и он, конечно, это сделает! Недавно в Риме казнили пять еретиков, они выдвигали против его святости менее серьезные обвинения, чем безумец Савонарола, - так неужели ты думаешь, что не позволено им, позволено Савонароле?

- Вашему преподобию известно больше моего, - спокойно ответил Микеланджело, - я не так умен, не сижу в Святой апостольской канцелярии.

- Но о Флоренции я ничего не знаю, Флоренция молчит! - вспыхнул патер Квидо. - А как раз Флоренция больше всего и заботит меня. С тех пор как ваша чернь убила нашего осведомителя каноника Маффеи...

- Каноника Маффеи не чернь убила, каноника Маффеи пожрала огненная старуха...

- Так, значит, это правда? - изумился патер Квидо. - Мы этому не верили... Но у тебя нет причин лгать! Понимаешь, нам казалось подозрительным, что вдруг погиб тот, кто состоял у нас на службе и всегда служил верно, добиваясь Пизанского архиепископства, и сведения его были всегда такие надежные... Почему именно он погиб?..

- Это правда, - твердо промолвил Микеланджело. - Только приор Сан-Спирито, отец Эпипод Эпимах, был убит чернью во время французского плена, а каноника Маффеи пожрала огненная старуха, сожженная старуха, которую Лаверной звали, она по ночам пугала, гонялась за выдающимися духовными особами...

Франческо, вытаращив глаза, бледный, быстро перекрестился.

- Удивительная старуха! - покачал головой патер Квидо. - Но я тебе верю, Микеланджело, бывают такие огненные старухи, что ищут только духовных особ... А как она пожрала его, - ведь он был такой толстый?

- Не знаю, - ответил Микеланджело. - Но о канонике Маффеи было много разговоров, - может, иные рассказы о нем были неправдой, просто выдумки, по книге мессера Боккаччо, но довольно и того, что было в действительности. Я особенно об этом не думал, знаю только, что как-то раз, когда каноник Маффеи возвращался ночью домой, к нему подошла сожженная старуха Лаверна и стала прелюбезнейшим образом ему предлагаться, а он не мог убежать, слишком был толстый, и старуха шла рядом, сулила ему всякие наслаждения, очаровательно улыбаясь, так что он оцепенел от ужаса, и утром его нашли в таком виде перед порталом Санта-Кроче. С тех пор он боялся выходить из дому, но, говорят, старуха все следила за ним, хоть прямо и не появлялась. Он подумал, что она от него отстала, и решился раз опять выйти ночью, не знаю куда, неизвестно мне, куда каноники по ночам ходят. А когда он возвращался обратно, подходит к нему вдруг монна Изабета, мужа которой, золотильщика, он послал раз всю ночь во дворе стоять, на звезды смотреть, не настает ли, по пророчеству Савонаролову, конец света. С недоверием глядел каноник Маффеи на монну Изабету, чей портрет был сожжен на костре анафем и сует, и никак не мог вспомнить, умерла она или жива еще. Но вот она идет рядом, зовет - и прекрасна. Стража говорила, что видела каноника Маффеи у Понте-Санта-Тринита, рядом с ним двигалось что-то квадратное, какая-то огненная картина, потом она вдруг превратилась в огненный шар, горящий портрет монны Изабеты превратился в горящую старуху, в темноте возле моста полыхнули языки пламени, и никто никогда больше не видел каноника Маффеи...